Рейд к звездам - Альфред Ван Вогт

— Допустим, ты прав, — перебил Тэлли. — Но что это нам даст практически?

— Смотри!— произнес Стрейнжбери.

Он исчез.

Пропал внутри маленького корабля. Тэлли заозирался, пытаясь понять, что за фокус отмочил его друг, и вдруг услышал какой-то звук у себя за спиной. Он обернулся. Позади, триумфально усмехаясь, стоял Стрейнжбери. Постепенно улыбка сошла с его лица.

— Мы возвращаемся на корабль, — решительно сказал он.

— Кому мы там нужны... — удивился Тэлли.

И встретил твердый, как сталь, взгляд.

— Твоей жене... и моей... Экипажу. Не сомневайся, мы вернемся на корабль... Ведь вопрос стоит о жизни или смерти. Надо выбирать.

Тэлли кивнул и пожал руку Стрейнжбери.

— Согласен. — Потом он отступил на шаг.— Ради Бога, расскажи мне, что ты еще открыл?

— Сначала стартуем. — Стрейнжбери повернулся к бортовой панели и продолжил: — Теперь теоретически мы можем вернуться на корабль буквально через мгновение. Аппарат в состоянии это сделать. Но помнишь рассказ Хэвита про невероятное сжатие? Человеческие клетки не могут долго жить в таком состоянии. Так что мы должны представлять себе, насколько кратковременная штука — жизнь.

— Но...

— Вселенная обманчива,— медленно произнес Стрейнжбери.— Она — величайшая тайна природы. Послушай...

Мы испытали субъективное сжатие, которое Хэвит затем описал как сильно зависящее от величины перемещения. Жизнь во вселенной зарождается из клеток и развивается до высшей материи. Отсюда — рискованные преимущества, за которые человек цепляется, словно жук за соломинку, когда попадает в водоворот. Тогда жук смотрит на небеса и пытается спастись.

Здесь, в окружающей нас бесконечной вселенной, нормой являются реальное время и пространство. Энергетически «ниже» находится более глубокая темнота застывшей материи и движения. «Выше» — бесконечность, вечность и незыблемость света.

По мере того как жизнь в запечатанных контейнерах — космических кораблях, пересекала разделяющую линию и выходила за рамки обычного, барьеры исчезали. Человек словно выполз из темного колодца и оказался на лугу, глядя в яркое голубое небо. Законы, управляющие лугами, отличны от действующих в закрытом темном колодце.

Теоретически мы могли мгновенно перейти от покоя к скорости, в миллионы раз превышающей скорость света. Но, как я сказал, на практике внутреннее колебание клеток не дает такой возможности. Мы полагаем, что движение — опасно, хватаемся за поручень и держимся за свою драгоценную жизнь.

Я думаю, вообще говоря, мы осознаем, насколько чувствительны наши клетки, но все равно, хоть и осторожно, идем на это, — закончил он.

Тэлли бессмысленно посмотрел на Стрейнжбери.

— Я не понимаю. Хорошо, по-твоему, состояние материи при скоростях, далеко превышающих скорость света, ненормальное. Но я ведь пережил это. Ничего особенного не заметил.

— Это потому, что ты лежал совершенно неподвижно весь период полета с такой скоростью, — сказал Стрейнжбери.— Это потому, что ты не должен был участвовать в эксперименте.

Тэлли продолжал задумчиво смотреть на Стрейнжбери.

— Ты не хочешь рассказать мне, как оставил меня здесь, связанного, на все это время? — спросил он.

— Нет. Но это не единственная вещь, которую я не учел, когда был круглым идиотом, и переделывал панель управления.

И он объяснил приятелю о предпринятых им мерах предосторожности, перед тем как они покинут корабль. И так как он продумал все заранее, то устройство, посредством которого производится управление механизмом приземления модуля, находится на «Надежде Человечества». Надо все сделать точно так, как было, когда он использовал для этого Дзинга — что в случае необходимости позволит им контролировать большой корабль на расстоянии.

— Это было действительно просто сделать,— признался он.— Я описал Миллеру все изменения, так что он все знал, а потом внес еще одно изменение, которое дало нам возможность контроля в решающий момент. У меня не было других целей, кроме этих. Остальное пришло, когда я пересмотрел все события, связанные с Дзингом. Что произошло в тот момент, когда я нажал тот выключатель? Думаю, Дзинг — это и есть тот дополнительный действующий фактор, на который я опираюсь.

— Дзинг — действующий фактор? — изумился Тэлли. — Но ты же взорвал его!

— Все выглядело именно так.

— Коридор был разрушен. Взрыв буквально рассеял Дзинга в пыль.

— Ты не думаешь, что все это немного странно? — загадочно улыбнулся Стрейнжбери.

— О чем ты? — Тэлли выглядел растерянным.

Взглянув ему в лицо, Стрейнжбери вновь осознал, как трудно людям воспринимать новые, необычные мысли. Очевидно, за годы работы с Брауном его собственный мозг уже достиг нового уровня понимания. Даже Тэлли не мог за ним угнаться и так же быстро оценивать ситуацию.

Стрейнжбери с сожалением вздохнул. Впервые он позволил себе поговорить на эту тему с Тэлли, поделиться с ним своими мыслями.

Он присел на подлокотник кресла управления. И тут же встал, прикрыв глаза и раздумывая, что еще следует сказать.

То, что осталось досказать, было фантастичным, но не так уж сложно объяснимым, весьма просто связанным с материей вселенной. Когда он активировал систему самоуничтожения Дзинга, то разрушил робота. Доказательством были разбитая вдребезги стена, иссеченные осколками потолок, пол и коридор. Но на самом деле Дзинг остался цел.

Пройдя сквозь материю корабля, Дзинг продолжал функционировать вне пространственно-временных ограничений «Надежды Человечества». Это не поддавалось объяснению с точки зрения сохранения энергии. Более того, как раз важным являлось то, что значительная масса робота соответствовала тому, что Браун говорил относительно поведения материи при скорости света. Теория сжатия Лоренца-Фитцджеральда применима во всех подобных случаях.

Пока Тэлли спал, у Роджера была возможность проверить это.

Он изменил соотношение времени 973 к одному, как в случае Хэвита. Стрейнжбери решил, что клетки человеческого тела (а вероятно, и всех живых существ) обладали присущим только им равновесием.

В тот, первый раз, когда он в волнении разбудил Тэлли и принялся рассказывать тому о своем великом открытии, Роджеру было трудно четко формулировать свои мысли, но сейчас волнение утихло, мысли успокоились.

Стрейнжбери повернулся лицом к другу и тихо сказал:

— Арманд, я вижу, что рассказал тебе как раз столько, сколько ты можешь воспринять за один раз.

Тэлли не ответил. Сильное волнение от увиденного и услышанного стало проходить. Зато он снова заметил что-то жесткое в манерах своего друга. Неожиданно он понял, что такое важное открытие сделал человек, который, несмотря на множество хороших качеств, в душе оставался диктатором...