Сталинским курсом - Михаил Ильяшук

Оказывается, оба представителя ГУЛАГа имели секретное предписание — проверить на месте слухи о злодеяниях, творимых властями колымских лагерей, и под видом заключенных были направлены в инвалидное отделение.

Воспользовавшись замешательством конвоиров, московские гости снова побежали к начальнику отделения Козыреву. «Какого черта шляетесь вместо того, чтобы работать?» — злобно заорал он, когда Храмцов и Пунтиков пришли к нему в кабинет. Увидев следы крови на их лицах, он со злорадством добавил: «Получили, мерзавцы, по заслугам! Будете знать, как увиливать от работы». — «Молчать, негодяй! Ты еще ответишь перед законом за свои злодеяния!» — с негодованием ответил Храмцов. А его напарник в этот момент ткнул под самый нос начальника грозный мандат и, отчеканивая каждое слово, громко произнес: «Мы — представители Москвы. По поручению ГУЛАГа имеем задание расследовать на Колыме преступную деятельность управления лагерями и отделениями». Козырев побледнел, как-то весь обмяк, и от всего его надменного величия и наглости не осталось и следа. Сраженный таким внезапным ударом, он в изнеможении опустился на стул.

Установилась тишина. Наконец, кое-как оправившись от потрясения, Козырев тоном, в котором слышались одновременно и сожаление, и угодничество, и надежда на снисхождение, заговорил: «Почему же вы сразу не предъявили своих полномочий? Никто бы пальцем не посмел вас тронуть». — «Негодяев только так возможно контролировать — на собственной шкуре проверить, действительно ли тут творятся зверства, слухи о которых дошли до Москвы, в чем теперь окончательно и убедились». — «Вам лучше было начинать не с инвалидного отделения. У нас здесь лечат больных, работать их никто не заставляет и вообще обращаются с ними гуманно, не то, что в других отделениях, где добывают золото. Там, конечно, режим построже», — начал выкручиваться Козырев. — «Смешно это слышать после того, что мы на себе испытали. А начали с вашего отделения, так как правильно рассчитали — никто лучше тех сотен искалеченных и изуродованных людей не мог бы нам рассказать обо всех зверствах, побоях, увечьях и расстрелах; ведь они сами прошли через все эти ужасы или были их свидетелями. Теперь мы располагаем огромным обвинительным материалом. Но это только начало нашего расследования. Мы распутаем весь клубок злодеяний, творимых шайкой преступников, свивших себе прочное гнездо как в управлении, так и в отделениях».

Как ни был Козырев оглушен, спохватившись, он произнес угодническим тоном: «Что же это я сижу? Ведь вам немедленно нужна медицинская помощь». Тут же связался по телефону с больницей и приказал главному хирургу с помощником прибыть в инвалидное отделение для оказания медицинской помощи двум товарищам, прибывшим из Москвы и пострадавшим в автомобильной катастрофе».

— Откуда тебе известны подробности разговора между Козыревым и членами московской комиссии, если он происходил с глазу на глаз в кабинете? — перебил я Гуричева.

— А мне рассказывал мой друг Федька, дневальный начальника лагеря. Федька стоял за дверью кабинета и все подслушал.

Гуричев продолжил свой рассказ.

«Очень быстро прибыла скорая помощь. Пострадавших тщательно осмотрели. У Пунтикова ребра оказались целыми, но по всей груди были ссадины, кровоподтеки. Их продезинфицировали, перевязали. На опухшую щеку Храмцова наложили повязку.

Москвичей положили в больницу. Весь медперсонал был поднят на ноги, чтобы обеспечить наилучший уход за нежданными гостями. Однако те не собирались долго отлеживаться. Они потребовали, чтобы их связали по телефону с управлением, и вызвали самого Гаранина. «Гаранин? С вами говорят члены коллегии ГУЛАГа, откомандированные сюда для обследования положения дел на золотых приисках. Подготовьте отчет о добыче золота и хозяйственно-бытовом обслуживании рабочей силы».

Ответа не последовало. «Что же вы молчите? Алло! Алло!» Что ответил Гаранин, никто не знает. Наверно, договорились о встрече. Москвичи скоро вышли из больницы и уехали. Они развернули бурную деятельность. Объездили все отделения, допрашивали заключенных обо всех зверствах, интересовались действиями каждого начальника и его подчиненных, собирали подробные сведения об условиях труда на добыче золота, о том, как кормили, одевали заключенных. Особенно тщательно обследовали деятельность самого Гаранина, которого считали главным виновником произвола.

Полтора месяца продолжалось расследование. Наконец как-то в воскресенье, когда мы отдыхали в бараке, заорал дневальный: «Внимание!» Все насторожились. В дверях показалась фигура нового начальника режима Кувшинова, только два дня тому назад назначенного управлением на этот пост. Его сопровождали двое надзирателей и секретарь комендатуры, В руках у последнего был какой-то материал, напечатанный на машинке. «Всем встать и заслушать приказ из Москвы от главного управления лагерями», — скомандовал Кувшинов. В тоне его голоса было столько значительности, что все почувствовали — сейчас они услышат нечто необыкновенно важное. Наступила тишина. Секретарь приступил к чтению приказа. Его голос становился все более громким, напряженным, чеканным. Каждое слово приказа, словно молотом, ударяло по голове. Мы слушали ошеломленные и не верили своим ушам. Нам казалось, что это сон. Но, чем больше мы вслушивались в приказ, тем все более убеждались в том, что это самая подлинная действительность.

Приказ гласил, что факты избиений, увечий, расстрелов заключенных на Колыме подтвердились, что заключенных заставляли работать при температуре пятьдесят градусов ниже нуля, в результате чего десятки тысяч людей лишились рук, ног, ушей и стали калеками. Комиссия установила, что были завезены тысячи бочек с кислой капустой и огурцами для заключенных, однако бочки были расхищены управленческими служащими. Благодаря отсутствию в питании этих овощей заключенные массами заболевали цингой — в больницах лежало около пяти тысяч цинготных больных. Далее, в Магадан своевременно были завезены на склады большие запасы теплой одежды — телогреек, бушлатов, ватных брюк, ушанок, валенок. Однако большинство зеков не получало этого обмундирования, и многие из них погибали от морозов в своей неприспособленной рваной одежде. Одежда, как и овощи, была расхищена работниками управления и через спекулянтов реализована среди местного населения в Магадане. Даже защитные очки, предохраняющие глаза от ярких лучей света, отражаемых снегом, и те не были розданы по отделениям, отчасти по халатности руководства, отчасти умышленно. Комиссия насчитала в инвалидном отделении около пятисот заключенных, потерявших зрение.