В поисках утраченных предков (сборник) - Дмитрий Каралис

Сильвиу Табак, зам. директора Национального архива Республики Молдова, познакомил меня с содержанием Вашего письма и просил помочь в Ваших архивных розысках.

Мне этот материал знаком. Уже длительное время я занимаюсь бессарабскими персоналиями XIX — нач. XX вв., т. е. времени русского присутствия в этом крае. Бузни — род достаточно примечательный, и в архиве хорошо представлен. По крайней мере, мне удалось зафиксировать около 150 дел самого разного характера, появившихся в Бессарабском делопроизводстве на протяжении века. Более ранних документов, скажем XVIII века, здесь нет — они оседали в Яссах, столице Дунайского принципата Молдовы. Однако этот архив несколько раз капитально горел, поэтому надеяться на счастливые находки в нем, думаю, не стоит.

То, что есть о Бузни в Кишиневе, интересно. Для Вас тем более: и как литератору, и как человеку, причастному к исторической судьбе этой фамилии. Грешно оставаться равнодушным к голосу из прошлого, предки хотят поговорить с Вами. Не у каждого из нас есть такая возможность.

Если Вам не удастся приехать в Кишинев и самому это посмотреть, я Вам могу в этом деле помочь на старых добрых принципах взаимопомощи. У меня тоже проблемы: нужно посмотреть формулярные списки некоторых ведущих бессарабских чиновников. Он есть у вас в СПб., в РГИА, и поиск их несложен: это, в основном, губернаторы и вице-губернаторы.

Сообщите мне Ваше мнение по этому поводу.

С уважением, Румянцев».

Вскоре я сообщил Румянцеву, что готов менять хранящихся у нас в РГИА бессарабских губернаторов и вице-губернаторов на своих предков, томящихся на полках Национального архива Молдовы. В неограниченном количестве, «на старых добрых принципах взаимопомощи».

Я был согласен с Евгением Александровичем: грешно оставаться равнодушным к голосу из прошлого. Тем более, если предки хотят поговорить с тобой. Они хотели — я чувствовал это по всему происходящему…

Финансировать проект извлечения бессарабских чиновников из русского архивного плена взялся племянник Димка (пардон, — Дмитрий Александрович): на новую тему у меня просто не хватило бы времени и сил.

Вскоре первая партия послужных списков русского чиновничества отправилась электронной почтой в Молдову, а навстречу им, в почтовом вагоне, двинулся толстый коричневый конверт с делами моих предков… Обмен плененными начался.

И адъюнкт-директор (мне чертовски понравилось это словечко) Национального Архива Молдовы Сильвиу Табак тоже взялся помогать моим розыскам…

И значит, наше дело не табак, а Табак. Именно так, с большой буквы. А это две большие разницы.

Однако, за всеми архивными поисками, пусть и очень интересными, как-то стерся главный вопрос — национальное происхождение фамилии, которую я ношу: откуда она: из Прибалтики или Греции?

И стоило мне подумать об этом, как раздался телефонный звонок из Союза писателей Санкт-Петербурга, и голос секретаря Танечки предложил мне поездку на остров Родос, в Международный Центр писателей и переводчиков.

— Я же писал заявление в Швецию, на Готланд, — для порядку заупрямился я. — Почему Родос? Туда же была очередь…

— Так получилось… Один не может, другой не хочет. Лететь надо самолетом мимо Балкан, а там сам знаешь — бомбят Югославию… Вся очередь распалась. К тому же грант дают небольшой — сто пятьдесят долларов.

— Еду! В смысле, лечу! Записывай! На две недели!

…Югославию бомбили натовские орлы, ети их мать, и желающих лететь мимо неспокойных Балкан среди наших писателей не обнаружилось.

Стоял сумрачный ноябрь 1999 года: сыро, холодно, темно…

15. Остров Родос, Эгейское море

Разум ищет, сердце находит.

Где бы мы ни находились в географическом смысле, до Господа Бога расстояние одинаковое.

Может, и прав был мой стокгольмский тезка Димитриус Каралис, с первых минут разговора признавший во мне потомка греков? «Грек, грек! — с улыбкой твердил Димитриус, разглядывая меня в анфас и в профиль жарким майским днем под навесом стокгольмского кафе; это было несколько лет назад. — Наш древний грек! И думать нечего!» И мои доводы, что наша с ним фамилия может иметь еще и прибалтийскую прописку, не смогли разубедить его в поставленном диагнозе.

Может, и вправду грек?

В нашем Питере при семейных раскопках можно было наткнуться на любую национальную корягу: эстонца, финна, шведа, еврея, татарина, голландца, француза, литовца, поляка, немца, грузина, грека — такой у нас интернационал среди чухонских блат и плавных вод Невы. Моим далеким предком мог оказаться хоть китаец, какой-нибудь Ки Лайрис, прибывший много лет назад в Петербург из Поднебесной для тайного заведения опиумного дела, да там и оставшийся. А сдвинуть за пару сотен лет буквы и превратиться из Ки Лайриса в Каралиса — пустяк. Правда, на китайцев мы, Каралисы, не похожи.

Отец обладал орлиным носом, быстро смуглел с первыми лучами весеннего солнца, и имел ореховый цвет глаз. По мнению моего приятеля Аркадия Спички, именно эти признаки свидетельствуют о происхождении человека с берегов Средиземноморья.

А почему не грек? Они тоже православные. А при отсутствии наличия иных явных находок, касающихся происхождения моей фамилии, соблаговолите, милостивый государь, принять указанную версию как вполне правдоподобную и подлежащую скорейшей проверке.

…В салоне самолета — греки; молчаливые и важные. Сверкающие ботинки, золото цепочек и перстней. Густые черные волосы на белых подголовниках кресел, свирепые взгляды. Словно летят не домой, а на смертельную битву с богами.

В этой мрачноватой компании я и сползал по карте мира с севера на юг — к земле Пифагора и родине Олимпиад.

…Я смотрел в иллюминатор на блестевшее лунной дорожкой Эгейское море и пытался думать о нескольких вещах сразу.

Во-первых, с чего бы это мне, русскому человеку, взбрело в голову искать в своей крови какие-то иноземные добавки? Что это — мода на предков, на былинных богатырей, или поиски самого себя в нашем сумасшедшем, быстро меняющемся мире?

Во-вторых. Деды родились сто с небольшим лет назад, и уже концов не найти. А что будет через двести — триста лет? Одна сплошная асфальтовая площадка, по которой наши потомки будут гоняться на навороченных автомобилях? Или мы, действительно, Иваны, родства не помнящие?

И вообще, в связи с чем такой повальный рост национального самосознания?

Саши стали Самуилами, мой знакомый Юрий Тимофеевич просит называть себя Юзефом Тадеушевичем. Или, например, Джафар Сасланбеков, чья жена, помню, чуть ли не визжала, стоило мне за столом с улыбкой назвать его персом: «Никакой он не перс! — визжала она. — Он советский человек — родился в Советском Узбекистане! Прекратите третировать человека!» И вот выясняется — перс! Да еще очень породистый, из хорошего тейпа, его родной брат — большая шишка в Узбекистане. Теперь ходит везде и улыбается: «Мы, персы…» А украинцы и белорусы — братья-славяне, отхватившие самостийности да незалежности? Им-то с какого перепугу шарахаться в сторону от общей с нами истории? Весь мир объединяется, в Европе единую валюту ввели, границы убрали, а жители бывшего СССР разбежались по национальным норкам и мосты подняли.

И никто не хочет быть детьми мертвого льва — русскими. А кто хочет, тех по телевидению называют сначала националистами, потом национал-большевиками, затем шовинистами. Нет, ребята, так не пойдет. И дураку понятно, с какими целями ведутся эти разговоры… Даже если выяснится, что я — обрусевший эфиоп или турок, все равно — назло врагам — буду считать себя русским. Больную мать не бросают. Дух противоречия живет во мне с детства.

И еще думал: такие понятия, как «голос крови», «характерные национальные черты», «дурная кровь», «благородная кровь», требуют спокойного разговора. Но с кем можно спокойно поговорить на эту тему у нас в России? Лично мне собеседники всегда попадались очень нервные. Особенно в литературной среде, где куются художественные образы, гуманитарные идеи и произведения, воспевающие человеколюбие. Поначалу все хорошо идет: все люди братья, дети одного праотца и праматери, теоретически все всё понимают, но вдруг… Вспоминать — только настроение себе портить…

Отец, снаряжая меня в первую северную командировку, наставлял: нет плохих людей и народов — будь сам хорош, и к тебе везде хорошо отнесутся. Пытаюсь.

Я качнул маятник мыслей в другую сторону: конечно, неплохо бы разобраться с формулой доставшейся мне крови и понять, черты каких национальностей присущи мне? Уж больно она у меня шальная. И вообще, что я про себя знаю, прожив почти пятьдесят лет?

Да ни хрена не знаю… Иногда сам себе удивляюсь. Наряду с поступками неимоверного благородства и духовной высоты (вспомнить хотя бы мой порыв подарить чучело сойки старому школьному другу или изящную лекцию, которую я, борясь со сном, прочитал в пять утра соседу, прежде чем выдать ему десятку на опохмелку) я знал за собой дела весьма неблаговидные или пугающие своей безрассудностью.