Гость из бездны (сборник) - Георгий Мартынов

Волгин снова вернулся к мысли совершить, наконец, поездку по Земле, которая откладывалась уже столько раз, и с увлечением разрабатывал маршрут.

— А меня ты возьмешь с собой? — спрашивал малыш.

Волгин вопросительно смотрел на Мэри, которая, едва сдерживая слезы, утвердительно кивала головой. Она хорошо знала, что все эти планы несбыточны, что Волгина нельзя никуда отпускать. Если он будет настаивать на отъезде, придется искать предлог, чтобы задержать его. Дом Мунция должен был стать последним местом пребывания Волгина на Земле. Отсюда он вернется в павильон острова Кипр, или… но даже про себя Мэри не решалась докончить фразу.

Она жила в напряженном состоянии постоянного ожидания. Каждое утро при встрече с Волгиным она боялась заметить признаки, о которых говорил Иэйа. Но дни шли, а грозные симптомы не обнаруживались.

Мэри знала, что фаэтонский ученый не мог ошибиться.

И те, кто был посвящен в тайну, тоже не сомневались в правильности диагноза.

Однако в Совете науки шли горячие споры.

Мысль, что можно попытаться найти средство излечения в процессе самой болезни, сразу была отвергнута. Против нее категорически выступал Люций. Он заявил, что считает совершенно невозможным подвергать Волгина такому жестокому испытанию. И, за исключением немногих, все согласились с ним.

Члены Совета науки должны были решить — говорить Волгину о грозящей ему участи или скрыть от него правду, предоставить ему самому решить свою судьбу или распорядиться ею без его ведома. А если не говорить, то допустить ли наступление паралича или, как советовал Иэйа, предотвратить его наступление «естественной» и легкой смертью. Вопрос стоял в чисто психологическом плане.

Как все цивилизованное человечество прошлого, люди Новой эры отрицательно относились к праву человека на самоубийство. Подобный акт личной воли рассматривался как малодушие или расстройство психики. Моральный кодекс эпохи допускал, как единственное средство, метод убеждения. Но если человек твердо решал уйти из жизни, ему не препятствовали силой.

С другой стороны, врачи были обязаны делать все, чтобы сохранить жизнь. Когда же спасти ее было нельзя, допускалось избавление человека от страданий решением консилиума. Правда, такие случаи встречались крайне редко.

В «деле» Волгина ученые встретились с необычным положением. Человек в настоящее время совершенно здоров и не помышляет о смерти. Грозящая ему опасность — единственная в своем роде и не угрожает больше никому. Да и сам он на особом положении.

Естественно, что решающее слово принадлежало Люцию. Остальные высказывали только свое мнение.

А Люций…

Даже здоровья человека Новой эры не хватило, чтобы безболезненно перенести такое страшное потрясение. За короткое время Люций постарел на несколько десятков лет. В волосах появилась седина, лицо, всегда напоминавшее Волгину классическую статую, покрылось морщинами. Он выглядел ровесником своего отца — Мунция.

Вся эта дискуссия терзала сердце Люция нестерпимой мукой. Он знал, не сомневался ни одной минуты, что Волгина ожидает смерть в любом случае: дадут ли ему решать свою судьбу самому или решат за него. Памятные слова Волгина, сказанные в ответ на поздравление Ио, продолжали звучать в ушах Люция, тот тон, которым это было сказано, не оставлял надежды. «Не с чем», — ответил Волгин. Люций понял тогда, что Ксения была права.

Кто знает, может быть, случайная смерть — благодеяние для Дмитрия Волгина!

Люций жестоко раскаивался в том, что воскресил Волгина. Нарушение законов природы не проходит так легко, как он думал. Мунций был прав, когда говорил, что человек, воскрешенный против воли, будет глубоко несчастен. Почему же он, Люций, не прислушался к этим словам человека с богатым жизненным опытом, знанием людей былого времени? Зачем позволил себе увлечься «великим опытом», который теперь казался ему преступлением? Как можно было забыть, что решалась судьба человека, а не животного…

Он не мог больше присутствовать при затянувшейся дискуссии и решил положить ей конец. Пусть неизбежное случится.

Он выступил и сказал:

— Вы предоставили мне решение вопроса. Я внимательно выслушал ваши мнения. Для меня нет сомнения, чем все это окончится. Я знаю Дмитрия. Это человек с твердым характером. И он далеко не счастлив у нас. Мы вернули его к жизни, не спрашивая его согласия. Теперь пришла смерть. Так пусть он умрет добровольно. Я сегодня же сам сообщу ему все. И если мои опасения оправдаются… доверяете ли вы это мне?

— Совет науки поручает вам исполнить желание Дмитрия Волгина, — сказал председатель.

— Я считаю, что сообщать об этом не следует никому, — сказал Ио. — По крайней мере до тех пор, пока не станет известно решение Волгина.

— В таком исключительном случае допускается сохранение тайны нашего решения, — ответил председатель. — Отчет Земле будет дан, когда все окончится.

Но сказать «Я сообщу ему» было легче, чем выполнить это намерение. Три дня Люций не мог решиться вылететь на берег Средиземного моря к своему «сыну», которому он должен был объявить смертный приговор.

Его не торопили, хорошо понимая, какую тяжелую задачу он взял на себя. Ио предложил сказать все за Люция, но получил отказ.

— Во всем виноват я один, — ответил Люций. — И как бы ни было трудно, я, и только я, должен сделать это. Об одном буду просить, мой друг. Погрузите меня в анабиосон на несколько лет, когда все будет кончено.

— Обещаю вам это, — сказал Ио.

Больше нельзя было медлить. Каждый день у Волгина могли появиться первые признаки болезни. Решить свою собственную судьбу он должен был, находясь в полном здоровье.

Так и не отважившись на разговор с глазу на глаз, Люций в конце концов попросил Ио присутствовать при беседе. Он решил говорить с Волгиным по телеофу.

Ничего не подозревая, в самом наилучшем настроении, подошел Волгин к креслу телеофа, когда Мэри передала ему просьбу Люция.

Кроме Волгина, в комнате никого не было.

Он привычно произвел вызов. Когда вспыхнула зеленая точка, нажал на нее.

Появление Ио он встретил радостной улыбкой, но, посмотрев на Люция, испугался:

— Отец! Ты болен?

Люций отрицательно покачал головой.

— Я здоров, — сказал он, — насколько это возможно. Приготовься, Дмитрий! Я должен сообщить тебе очень плохую новость. Я считаю, что с тобой не нужны подготовительные разговоры. Думаю, что не ошибаюсь. Скажи мне, ты не тяготишься жизнью?

Волгина удивил вопрос, особенно тон, которым он был задан. Люций говорил каким-то деревянным голосом, точно повторяя вызубренный урок. Ио хмуро смотрел мимо Волгина.