Великорусские сказки Пермской губернии - Дмитрий Зеленин

№ 22(12). (Иван-царевич и его невеста-волшебница). — Зап. Зелениным от А. Д. Ломтева. Сюжет «Чудесное бегство» (313С). Сказки этого типа заканчиваются эпизодом «Забытая невеста». Сравнивая эту сказку с № 21(55), Зеленин указывает, что в последней «есть особое начало, в настоящей сказке Ломтева отсутствующее. Героем там Иван же, но не царевич, а купеческий сын; тесть его носит длинное имя «Сам с ноготь, борода с локоть, Токман Токманыч морской царь». Сходство этих двух вариантов, однако же, весьма большое; между прочим, и советчик слуг носит почти тождественное имя «Васька Широкий Лоб», и жена Ивана то же имя Марфы! Ту же сказку я выслушал еще и от третьего сказочника. Черных. И здесь весьма много общего, но герой уже не царевич и не купец, а крестьянский сын, нанимающийся в работники к черту. Здесь мы имеем весьма яркий случай того правила, что сословное положение героя сказки — нечто весьма не прочное, а легко меняющееся по произволу сказочников: герой одной и той же сказки у трех сказочников одного и того же уезда принадлежит к трем различным сословиям!» (С. 525). См. Аф. М 222 «Морской царь и Василиса Премудрая».

№ 23(41). Вася да Ваня (Звериное молоко). — Зап. Зелениным от Ф. Д. Шешнева. Сюжет «Звериное молоко» (315). См. № 24(5) и сказку М. О. Глухова № 2 в изложении. «Ваня ломает «дубовник»; дубов в Екатеринбургском уезде нет: очевидно, редакция сказки не местная» (С. 548).

№ 24(5). (Брат и сестра). (Звериное молоко). — Зап. Зелениным. от А. Д… Ломтева. Сюжет «Звериное молоко» (315). См. № 23(41). «Это одна из наиболее любимых и распространенных теперь на Урале сказок, — замечает Зеленин, — в Екатеринбургском уезде мне ее рассказывали три сказочника. См. № 23(41) «Вася да Ваня» (сказка Ф. Д. Шешне-ва) и сказка Глухова № 1 (в изложении). В последней особенно много местных бытовых черт. Да и вообще содержание этой сказки (особенно обилие разбойников), так сказать, подходит к местной обстановке — к еще недавно девственным Уральским горам и лесам… Названо лисиное сало вместо молоко, по-видимому, ошибочно (можно толковать и так, что атаман с сестрой сначала хотели просить именно сала, что скорее повело бы к смерти героя)» (С. 517). См. Аф. № 203 «Звериное молоко».

№ 25(4). (Иван купеческий сын). (Купленная жена). — Зап. Зелениным от А. Д. Ломтева. Сюжет «Неверная жена» (318). «В начале сказки, — комментирует Зеленин, — рассказчик ошибочно назвал своего героя Васильем, потом обычно без имени («молодец» и т. п.), а… очень часто Иваном. Микола Милосливый реже зовется этим именем, а чаще: дедушка, старичок. Продажа коня-оборотня без уздечки, столь обычная в сказках, имеет соответствие в местных народных преданиях: так, в Кобринском уезде Гродненской губернии мену оброти или веревки, с которой куплено домашнее животное, считают дурным предзнаменованием: скотина не поведется» (С. 516). См. Аф. №№ 230–231 «Купленная жена» и Аф. №№ 232–233 «Царь-девица» (эпизод со сном героя).

№ 26(57). (Колдун и его ученик). — Зап. Зелениным от Ив. Купреянова. Сюжет «Хитрая наука» (325). Всемирно известный сюжет, восходящий к древнеиндийским, тибетским источникам, нашел отражение в «Метаморфозах» Овидия, в «Тысяче и одной ночи», в западноевропейских средневековых сборниках. Вариант сюжета осложнен эпизодом убийства героя и оживлением его бычком-спасителем — тем самым, которого дал старику колдун. О продаже скотины без веревки см. коммент. к № 25(4). См. Аф. №№ 249–253 «Хитрая наука».

№ 27(1). Ванюшка. — Зап. Зелениным от А. Д. Ломтева. Контаминация сюжетов «Муж ищет исчезнувшую жену» (400) и «Елена Премудрая» (329). См. также сказку Глухова № 1 (в изложении). Сравнивая их, Зеленин указывает: «Более существенная разница: у Бабы-Яги, у каждой из трех сестер, герой хватает свою жену за косу, но та обращается в огненного дракона и в льва… Мотив троекратного прятанья распространен широко… Дважды встретившееся выражение «под ташки» — не местное; слово «ташка» в значении «мышки, подпазухи» отмечено в Бобровском уезде Воронежской губернии… В описании роскошного убранства комнат старика (особенно расцвечено оно у Глухова), быть может, отразились рассказы о жизни прежних заводовладельцев Урала… Обмолвка рассказчика: как видно из дальнейшего, старик доверил Ванюшке ключи не от семи, а только от шести комнат» (С. 512). См. Аф. № 237 «Елена Премудрая».

№ 28(20). (Иван купеческий сын и Елена поповская дочь). — Зап. Зелениным от А. Д. Ломтева. Сюжет «Муж ищет исчезнувшую жену» (400). «Сказочная тема очень обычная, — замечает Зеленин, — муж ищет свою жену, но жена здесь не похищена, как то обычно, а сбежала сама. Имя чудовища тоже оригинально, сказочник Ломтев думал, что это имя дано за безобразие героя: имя Солон он связывал со словом «соль». Головы на тынинах кругом двора (ср. мои Вятские сказки № 86…), столь обычная в русских сказках черта, по-видимому, черта бытовая: у башкир Челябинского и Екатеринбургского уездов есть обычай вешать на кольях кругом двора головы (черепа) съеденных лошадей, цель — предохранение от злого глаза скота. У великороссов Сарапульского уезда Вятской губернии конские головы (черепа от падали) висят на кольях изгороди, окружающей пчельник, чтобы лучше велись пчелы» (С. 534).

№ 29(85). Иван-царевич и молодая молодица. — Перм. губ. ведом., 1863, М 42. Зап. П. А. и А. А. Вологдиными. Отчасти сюжет «Муж ищет исчезнувшую жену» (400). Бытовой смысл этой сказки мы понимаем так, — поясняет Зеленин, — похищенную у кочевого народа красавицу весной тянет в кочевую степь, куда отправляются ее сородичи» (С. 575). С. Ф. Ольденбург назвал эту сказку, пожалуй, самой лучшей в сборнике.

№ 30(19). (Иван-царевич и царевна-старушка (лягушка)). — Зап. Зелениным от А. Д. Ломтева. Сюжет «Царевна-лягушка» (402). «Три выслушанные мною в одном уезде варианта этой сказки свидетельствуют о ее распространенности, — утверждает Зеленин. — Под «лягушкой», по-видимому, сказочники разумели (на известной ступени развития русской сказки) жену инородческого происхождения, взятую русским женихом: при видимой невзрачности и дикости, она оказывается хорошею хозяйкою. Между прочим, засовывание на пиру остатков пищи в рукава и потом выбрасывание их (иногда во время пляски) напоминает мне чувашский свадебный обряд: во время снятия с молодой покрывала пляшущие выкидывают из рукавов муку… этот обычай свадебного обсыпания известен и в русском народе (обсыпают хмелем, зернами), но только обсыпают не из рукавов, не во время пляски и не мукой» (С. 533). См. № 31(28); сказку Ф. Д. Шешнева № 2 «Про лягушку-квакушку» (в изложении). Аф. №№ 267–269 «Царевна-лягушка».

№ 31(28). Лягушка и Ипат (Царевна-лягушка). — Зап. Зелениным от Е. С. Савруллина. Сюжет «Царевна-лягушка» (402). «Вся сказка проникнута юмористическим тоном, — комментирует Зеленин, — что объясняется жанром данного рассказчика. Герой выставлен полудурачком, по-видимому, в целях большего реализма. Стремление сказочника к реализму проявилось во многом. Между прочим, он прямо ссылается на местный обычай, по которому новобрачная на второй день свадьбы должна стряпать пирожки. Такой обычай действительно существует, и самый день зовется по этому поводу «пирожным». Обычай этот рассказчик назвал «ихным», разумея под «ими», вероятно, серых деревенских крестьян, известных здесь под именем «челпанов».

Мышь пересекла дорогу — к худу: про эту народную примету говорит Ипат. Живущая в болоте Баба-Яга «русских сроду не видала», почему в восклицании другой Яги при виде Ипата: «Ху, нерусский дух!» — нужно видеть обмолвку сказочника, вместо «Ху, русский дух!». См. № 30(19), Аф. №№ 267–269 «Царевна-лягушка».

№ 32(67). Сказка о Дуньке-дурке и Ясном Соколе (Перышко Финиста Ясна Сокола). — Прислано М. И. Суряковым. Сюжет «Финист ясный сокол» (432). Зеленин увидел в сказке «романтические приключение: молодой аристократ тайно посещает младшую дочь крестьянина и дарит ей богатые подарки; старшие сестры, из зависти, назлили аристократу. Последнего родители женят на немилой. Старая зазнобушка с большими трудностями достигает своего милого. Откуда Дунька взяла чудесную щетку, в сказке не сообщено» (С. 566).

№ 33(77). Морозко. — Перм. губ. ведом., 1863, N5 40. Зап. П. А и А. А. Вологдиными. Сюжет «Мачеха и падчерица» (480), принадлежит к группе сюжетов о невинно гонимых. Вместо Морозко может выступать Баба-Яга, леший, в укр. сказках — кобылячья голова. Формирование сказок о Морозко связано с быличками — легендарными рассказами. Как замечает Зеленин, русские крестьяне еще в XIX в. совершали обряд угощения Морозко киселем. См. Аф. №№ 95–96 «Морозко»

№ 34(42). Шелудивая пьяница (Поди туда — неведомо куда). — Зап. Зелениным от Ф. Д. Шешнева. Сюжет «Пойди туда, не знаю куда» (465А). В сказке о красавице жене, отмечает Зеленин, немало путаницы, например, «дубинка променяна на дудку, а остается у охотника (что объясняется пропуском: дубинка возвратилась)» (С. 549). См. Аф. №№ 212–215 «Пойди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что».