Я иду искать… Книга вотрая: За други своя! - Олег Верещагин

Рыжий горец обернулся. Его лицо было лицом с барельефов заброшенной крепости — волосы плыли в струях ветра, как в воде,

— Что? — он стоял шагов за сорок, но ветер принес его слова такими, словно Олег находился рядом с ним. — Что тебе нужно?

— Мне?! — не удивился даже — поразился Олег. — Это ТЫ меня куда-то ведешь!

— Ну так идем, — Йерикка начал поворачиваться, и Олег поспешил за ним, оправдываясь:

— Просто очень холодно.

Йерикка немедленно развернулся вновь со словами:

— Ну так вернемся.

— Нет, — с трудом ответил Олег, — пойдем, ничего…

— Холод, — спокойно сказал Йерикка, и ветер вновь бросил его слова в лицо Олегу, — просто изнанка тепла. Нет холода. ВООБЩЕ нет.

Дальше они шли и шли в молчании. Олег мучился от ветра и холода… и размышлял над словами Йерикки. На первый взгляд они казались бессмыслицей… или хуже того — чушью вроде той, которую с умным видом изрекают положительные герои американо-самурайских боевиков. Но чем больше Олег повторял эти слова про себя, тем больше казалось ему — Йерикка сказал что-то очень и очень важное. Возможно, даже самое важное в жизни.

ХОЛОД — ПРОСТО ИЗНАНКА ТЕПЛА.

НЕТ ХОЛОДА.

ВООБЩЕ НЕТ.

Да что же это такое, вот привязались!

Он думал над этим до самой вершины…

…Здесь не было ни снега, ни льда — плоская гранитная площадка цвета запекшейся крови, диаметром шагов двадцать, вознесенная на высоту четырех верст! Ветер дул настолько ровный и сильный, что странным образом не ощущался. Со всех сторон у самых ног лежали ущелья, пропасти, а дальше в снеговом заряде виднелась Оленья Долина. Вставало беспощадно холодное солнце, его лучи гнали по скалам плотные быстрые тени, дробились и вспыхивали в стеклянных щитах ледников, как сотни прямых окровавленных мечей.

— Эта гора называется Перунова Кузня, — сказал. Йерикка. Он стоял, навалившись на ветер и упершись мечом — обнаженным и сверкающим, словно солнечный луч — в камень, Плащ, волосы — все неслось вместе с ветром, и Олегу почудилось, что вершина Кузни тоже летит в прозрачном, безжалостно-равнодушном небе. Летит и вращается, вращается… Не выдержав, Олег зажмурился, но слова Йерикки обожгли ударом хлыста: — Открой глаза!

— Кружатся голова, — с трудом ответил мальчишка. — Высоко!

— Холода не бывает. Высоты — тоже, — послышался голос Йерикки. Он отстегнул плащ, сбросил повязку — ветер унес их, словно диковинных птиц, а волосы Йерикки, взлетев струями расплавленной бронзы, вспыхнули на солнце. Меч, становясь из солнечно-золотого синим, как вечернее небо, качнулся в его руке. Йерикка взмахнул им и вонзил, в камень на пол-ладони — брызнула крошка. Спокойными, неспешными движениями рыжий горец снял куртку и рубаху, бросил их под ноги. Ветер, как показалось Олегу, засвистел злее, полосуя обнаженное до пояса тело, с которого еще не сошёл летний загар… но Йерикке было плевать на холод и ветер. Он взялся за рукоять меча… и Олег не успел даже дернуться — Йерикка ПЕРЕТЕК к нему, а скругленный, но заточенный, словно бритва, кончик клинка качнулся перед его лицом.

— Ничего и никогда не бывает, — шевельнулись губы Йерикки. — Есть Утро, Воин, Меч и Дорога. Воин несет Меч Дорогой, а с ним приходит Утро. Тут, где Перун наковывал на свой тупик стальное острие, чтобы изгнать Змея, на вер шине Кузни, воздух чист ото лжи, и я говорю правду. Сними одежду.

Не отодвигаясь от меча, Олег негнущимися пальцами сбросил плащ, вылез из жилета и куртки.

Холодно.

Очень холодно.

Это все, о чем он мог думать. Я же замерзаю, я замерзаю тут нафик, а этот тип вроде бы даже смеется — уже не зло, а сонно подумал Олег. Но Йерикка не смеялся. Он стоял — ноги на ширине плеч, меч у лица Олега — и редкое, глубокое дыхание облачками пара срывалось с его губ, таяло в воздухе. Олег с трудом обхватил себя руками за плечи и ощутил, что кожа у него ледяная и твердая от холода.

— Там, — меч Йерикки взметнулся, — мир, из которого приходит к нам Огнива, жизненная сила. Представь ее себе — представь так же, как меч в своей руке! — Олег с удивлением понял, что он и правда держит в руке меч — и когда успел подобрать?! — Представь себе ее — пламя, пылающее в твоей душе! — голос Йерикки странно, звонким громом гонга, отдавался вокруг: в небе, солнце, камнях, ущельях, ветре, воздухе… — Пламя такое холодное, что можно обжечься! ОЩУТИ ЭТО ПЛАМЯ!!!

Олег был, как ледяная статуя… или кусок гранита, просто холодный выступ на вершине Перуновой Кузни. Он так и останется здесь — каменный мальчишка, погибший непонятно почему…

…Но белый огонь и правда горел где-то перед глазами. От него не шло тепла… но он странным образом грел. Это было глупо, но это было так — белое пламя поднималось из центра медленно вращающегося коловрата… и Олег понял, что смотрит на свою собственную грудь, на татуировку. Это пламя оставалось единственно живым в нем, умирающем или уже умершем от холода.

— Что это? — спросил Олег, и голос показался ему самому глухим и несвязным, будто и впрямь заговорил камень. Ответа не было. Олег поднял голову — и сумасшедшее небо Мира — с солнцем, узкой кривой полосой Ока Ночи, Невзглядом и всеми дневными звездами — рухнуло на него…

…Олег открыл глаза.

Йерикка стоял напротив в прежней позе. И ничего не изменилось.

Кроме одного — Олегу больше не было холодно.

Сперва он подумал, что окоченел до последней степени. Но пальцы шевелились, шевелились губе, а ни ветра ни холода не ощущалось. Олег посмотрел вокруг. Кажется, у него кружилась голова? Странно…

Он поднял вверх, в небо, руку с мечом. Йерикка синхронно повторил его жест, и Олег услышал голос друга:

Щит Дажьбожий,Солнце славянства,Прими мое дело.Прими мою службу.Отринь от неправды.Отринь от измены,Отринь от страха,Отринь от соблазна!Пусть так случится,Как сказано, станет,Об этом прошу я,Дажьбог Сварожич!

В следующий миг Олег вскинул меч и первый раз в жизни ПРЕДУПРЕДИЛ удар Йерикки — с такой силой, что тот рухнул на колено, а выбитый меч зазвенел по камню.

Смеясь, рыжий горец подобрал орудие и, покачивая головой, долго смотрел на растерянно моргавшего Олега, пока тот не спросил:

— Что со мной?!

— Посмотри вокруг, — сказал. Йерикка.

Олег огляделся. И понял, что это — ЕГО мир. Навсегда. Понял, что жизнь сложится, как ему нужно. Что он добьётся чего хочет и одолеет любую беду. Мир был прекрасен, он был полон тайн, он звал, манил, обещал. Наверное никогда еще так Олегу не хотелось жить, никогда не радовался он жизни и не воспринимал ее так ярко и полно. И никогда не думал так спокойно о том, что ее — эту жизнь — можно отдать за все вокруг. И — о том, что придётся много драться, и не только здесь драться… но ощущал, что и на этом пути его ждет успех.

Он смотрел на мир глазами волхва.

— Эрик, — тихо сказал Олег, — если ты видишь то же, что я, и чувствуешь то же — я тебе завидую. У тебя это было много лет, а я прозрел только сейчас…

— Пошли, — весело ПОДУМАЛ Йерикка, — мне еще одежду надо найти!

ИНТЕРЛЮДИЯ:

К ВЕРШИНЕ

Ну вот, исчезла дрожь в руках,Теперь — наверх!Ну вот, сорвался в пропасть страхНавек, навек.Для остановки нет причин —Иду, скользя…И в мире нет таких вершин,Что взять нельзя.Среди нехоженых путейОдин путь — мой,Среди невзятых рубежейОдин — за мной!А имена тех, кто здесь лег,Снега таят…Среди нехоженых дорогОдна — моя!Здесь голубым сияньем льдовВесь склон облит,И тайну чьих-нибудь следовГранит хранит…И я гляжу в свою мечтуПоверх головИ свято верю в чистотуСнегов и слов!И пусть пройдет немалый срок —Мне не забыть,Что здесь сомнения я смогВ себе убить.В тот день шептала мне вода:Удач — всегда!..А день… какой был день тогда?Ах да — среда!(Стихи В. Высоцкого.)

Корчма у перевала стояла всегда, сколько помнили себя жители этих мест. И сейчас в ней хватало посетителей — чета Гоймира обнаружила у коновязи не меньше полусотни засёдланных лошадей, которым лишь вынули изо ртов мундштуки — чтоб те могли поесть и попить. Расположившись на склоне холма, среди заснеженных деревьев, горцы наблюдали за корчмой, пытаясь понять, кто там обосновался. Вообще-то оборона проходила западнее, но мало ли…

— Хангары? — озабоченно шепнул Олег. Йерикка, не отрывавшийся от бинокля, уверенно возразил:

— Нет. Клейма разные, седла разные, потники разные… Похоже, это лесовики.

На всякий случай страхуя друг друга, горцы начали перебираться к корчме, из которой слышался шум, пение и выкрики. Входить сразу никто не стал. Война научила не доверять даже очевидным вещам. Распластавшись по стенам, взяв на прицел двери, ребята осторожно заглядывали в окна…