В ритме сердца (СИ) - Майрон Тори

— Не трогай.

Я перевожу свой виновато-испуганный взгляд на мужчину, мгновенно ощущая, как моё бешено колотящееся сердце разгоняет кровь до таких скоростей, что она прожигает собой мне все вены.

Адам грозно, но совсем неспешно надвигается на меня с влажными растрёпанными волосами, хаотично спадающими на лоб, в одном лишь повязанном вокруг бёдер полотенце, что заставляет меня напрочь забыть о том, что за разгром я только что учудила, и начать жадно сканировать его поджарое, мускулистое, идеально сложенное в форме перевёрнутого треугольника тело.

Ну, конечно!.. Как же у этого сексуального мучителя не могло быть широких плеч, развитых мышц на руках, прокаченных «крыльев», визуально увеличивающих спину, рельефной груди, которая постепенно сужается, демонстрируя чётко проработанные кубики пресса и едва заметную на смуглой коже «дьявольскую» дорожку тёмных волос, будто указывающую путь к тому заветному месту, что я так долго желаю увидеть, испробовать, изучить все его гладкости и шероховатости, и в конце концов ощутить в себе… всеми известными моему воображению способами.

Наверное, мои желания вам покажутся слишком смелыми для девушки, которая никогда не занималась сексом, но, поверьте, я такой грязи насмотрелась в «Атриуме», что мои эротические фантазии, зародившиеся во мне уже очень давно и год за годом лишь набирающие свою силу и изощрённость, кажутся мне всего лишь невинными, девственными забавами.

— Тебе мало того, что ты сегодня устроила? Теперь ещё и дом решила разрушить? — ирония нисколько не притупляет суровость в резковатом тоне Адама, когда он останавливается в полуметре от меня.

А я не сразу нахожусь, что ответить, продолжая молча вылизывать голодным взглядом его впечатляющую фигуру, что, вдобавок ко всем её достоинствам, ещё и покрыта стекающими каплями воды и внушительными синяками на животе и рёбрах, что нисколько его не портят. Правду говорят: подлецу всё к лицу — даже покраснение с небольшой припухлостью на скуле и рассечённая до крови бровь.

— Я… Я не хотела… Просто… Так получилось… Нечаянно… Извини… Руки у меня… не из того места… Испугалась просто… И вот… — я не говорю, а будто блею подобно безмозглой овечке, отчего чувство досадной неловкости во мне возрастает в несколько раз, заставляя обхватить саму себя за плечи и потупить взгляд в пол, ещё раз осматривая устроенный хаос.

— И чего же ты так испугалась? — он скрещивает руки на груди, склоняя голову на бок.

— Эм… Не знаю… Тебя, наверное.

— Меня? — удивлённо усмехается. — Я думал, это уже пройденный этап, который ты сама же завершила на приёме. Там ты, как мне кажется, вообще забыла, что такое страх. Устроила мне и шоу, и истерику, и подразнить вдруг решила у всех на виду. Я уже молчу про то, что ты, как всегда, пошла наперекор моему приказу.

— Я всё могу объяснить…

— Ты ничего не будешь мне объяснять, Николина, — отрезает Адам пониженным, вибрирующим тоном. — Все разговоры подождут до завтра, сегодня же… — он делает недолгую паузу, покалывая мои губы своим чернильным взглядом. — Я хочу, чтобы ты открывала рот для чего угодно, кроме разговоров, — многозначительно добавляет он с притворным спокойствием, но я уже научилась распознавать в его мистических флюидах не только животную похоть, но и безмерную злость. И сейчас эти две ошпаривающие мою кожу эмоции я ощущаю в нём в равных пропорциях.

Не желая распалять его ещё сильнее, я молча стою перед ним, как напакостничавший ребёнок, и, не находя в себе смелости поднять на него взгляд, просто жду его дальнейших действий. Почему стоит он, точно горная скала, и чего-то выжидает — не имею и малейшего понятия, но долго это тягостное молчание я выдерживать не могу и потому решаюсь выдать первое, что приходит в голову:

— Мне тоже нужно принять душ.

— Не нужно, — тут же быстро отвечает Адам, помимо страха начиная пробуждать во мне желание протестовать.

— Нужно, Адам. Посмотри на меня, — я выставляю вперёд свои кроваво-чёрные руки и тут же жалею об этом, замечая, как желваки под его застывшими скулами едва заметно приходят в движение, а в плутоватых глазах вспыхивает новый блик первородного гнева.

Я не успеваю и глазом моргнуть, как он обхватывает мои запястья стальным обручем пальцев и приподнимает ладошки ближе к своему лицу. И вновь замолкает. Не двигается. Мне кажется, даже не дышит. Только смотрит на них таким нездоровым взглядом, будто обдумывает, как лучше поступить: сломать ли только пальцы или же рубануть сразу всю кисть?

— Я не хочу тебя испачкать, — неуверенным полушёпотом говорю я через несколько секунд его безмолвных раздумий. Страх парализует, заполняет собой каждую пору на коже и перекрывает кислород, но то, что Адам делает дальше, заставляет весь этот боязливый комок, собравшийся в районе диафрагмы, вырваться наружу вместе с судорожным вздохом.

— А я хочу, чтобы ты меня испачкала, — его низкий голос внезапно сглаживается мягкостью, что никак не вяжется с его хищным прицелом, из-под которого он ни на секунду меня не отпускает, пока притягивает мою руку к своим губам и начинает поочерёдно покрывать подушечки пальцев короткими, нежными поцелуями, в миг заставляя моё сердце беззащитно трепетать.

Что за чёрт?

Почему он так делает? Почему каждый раз, когда мне кажется, что Адам вот-вот сожрёт меня заживо или свернёт в порыве злости шею, он поражает меня, «убивая» столь неожиданным порывом нежности?

— И я хочу ощущать только твой запах… без всего лишнего, — высказывает он какое-то странное пожелание, одаривая мой мизинчик невесомым прикосновением губ. Смещается к запястью, легонько прикусывают тонкую кожу, ластиться к ней носом и с шумом вдыхает, издавая гортанное рычание дикого зверя, которому пришла по вкусу его добыча.

А я смотрю и задыхаюсь от его близости, чувственных слов, сказанных с мучительным хрипом, и нежно-животных прикосновений, порабощающих моё тело и проникающих ментально до самого нутра.

Но надолго Адама на эту размеренную ласку не хватает. Не нахожу причины, но что-то снова неимоверно злит его. Он слегка встряхивает головой, будто сбрасывая с себя минутное наваждение, и, резко погружая руку в мои волосы, притягивает меня вплотную к своему влажному, непередаваемо вкусно пахнущему и раскалённому до критической точки телу.

— У тебя не получится… — рычит он в паре сантиметрах от моих губ. По-звериному, утробно, яростно, превращая все мои кости и мышцы в растекающееся в его руках лужицу.

— Что не получится? — выдыхаю я и в попытке хоть немного отстраниться, чтобы столь быстро не подвергнуться «очарованию», впечатываю ладони в его твёрдую грудь, ощущая под пальцами весь объём его неукротимой энергии, что ещё совсем немного и будто вырвется из жерла вулкана наружу.

— Не получится… — едва слышно повторяет он, словно обращаясь к самому себе, одновременно перекрывая мне всякую возможность освободиться из его плена: до сладкой боли сжимает талию и одним лёгким толчком прислоняет к окну, загораживая весь взор своим обнажённым телом. От контраста температур между его горячей кожей и прохладной поверхности стекла за спиной я мгновенно покрываюсь густым роем мурашек, издавая тихий стон.

— Интересно, как долго ты будешь это делать со мной? — возвышаясь надо мной, точно неприступная, устрашающая крепость, он задаёт ещё один непонятный мне вопрос и накрывает моё горло своей крупной ладонью. Не сдавливает. Не душит. Просто держит в напряжённом неведении своих дальнейших поступков, глядя мне прямо в глаза.

— Да что я делаю?! Я не понимаю, почему ты опять так злишься, Адам. Ты сам сказал, что объясниться мне не позволишь, поэтому поумерь, пожалуйста, свой разгорячённый пыл. Если ты так из-за вещей, то прости: я не хотела тебя злить ещё больше, не хотела ничего разбивать, — торопливо бормочу извинения, что тут же перебиваются его злостным рычанием.

— Да какие нахрен вещи?! Забудь ты о них! Они не имеют никакого значения!

— Тогда в чём дело?! — отчаянно бросаю я, кладя пальцы на его ладонь, которой он всё ещё держит моё горло. Другой рукой дотягиваюсь до его жёсткого лица, провожу по плотно сомкнутым губам, заставляя их приоткрыться, по густой, ухоженной щетине на щеках и, описывав дугу вокруг свежей ранки, пытаюсь разгладить глубокую складку между его бровями. — Скажи мне, что я опять сделала, о чём даже сама не знаю? — спрашиваю мягким голосом, в самом деле не находя разумного объяснения его эмоциональным качелям. У него раздвоение личности, что ли? С каким монстром он постоянно пытается сдружиться в своей голове? И почему он так сильно не хочет показывать мне свои истинные чувства? Я же и так всё вижу по глазам, но что его сдерживает проявить их в полной мере?