Песнь Люмена - M. Nemo

— Больше не буду.

— Хорошо.

Эва крепче обняла его.

В разлившейся черноте наступившего дня одна звезда сияла особенно ярко. Искрящийся белый свет играл на покрове снега, что приглушил всю землю, куда только ни посмотри. Они стояли на том же балконе, только на этот раз здесь были все братья и каждый теперь смотрел впереди себя. И только Рамил смотрел на Люмена. Ему захотелось так же упиваться болью от красоты мира, только вместо этого Рамил продолжал молчать, в то время как Люмен сказал:

— В Чертоге не стоит затмевать окна.

За последние дни Люмен резко переменился, больше не впадая в то отрешённое состояние, прекратились и галлюцинации. Люмен вернулся и теперь каждый осторожно радовался, как радуются те, кто услышал первое слово от молчавшего десятилетиями.

— И веселее будет, — заметил Тобиас смотря далеко вниз, где темнота как океан плескалась о гладкие стены Чертога.

Лукас в этот раз ничего не ответил, предпочитая стоять в стороне. Гавил перевёл взгляд с одного брата на другого и сделал такое же спокойное лицо, после чего попытался застыть на месте, но не выдержал вскоре и таки поменял позу.

— В любом случае, — продолжал Тобиас, — мне уже надоело сидеть просто так.

— Даже Карнут уехал, — подтвердил Гавил.

— Да-а, — Диан потрогал мочку уха, подпирая рукой подбородок, — и некому нас совершенствовать. Боюсь, ждёт нас теперь долгое прозябание.

— Больше тренировок не будет. Мы и так достигли нужной стадии развития.

Теперь Люмена слушали всегда с настороженной серьёзностью.

— Почему ты так думаешь? — решился спросить Шайло.

— Видно.

Тобиас не мог терпеть тишину и потому поспешил произнести:

— И теперь можно в полной степени собою гордиться.

Никто не хотел молчать при нём. А Рамил всё смотрел на Люмена. Тот ни разу не повернулся к ним и всё продолжал всматриваться в чернеющую даль. Как если бы там было нечто скрытое.

— Здесь столько воздуха.

Они замолчали когда заговорил Люмен, вмиг приковавшись к нему взглядами. Он говорил не так как они и в тот миг это ощущалось особенно явственно. Грудь тяжело вздымалась, глаза опасно и в то же время восторженно сверкают.

Да, ему бы так же хотелось упиваться… хоть это и невозможно.

— Только посмотрите.

И они смотрели, потому что иначе не могли и в тот миг видели тоже, что и их брат. И всего лишь на миг Рамил ощутил, а у Гавила вырвался судорожный вздох, застыл и Лукас с Дианом, а Тобиас рассмеялся про себя. Только Шайло подошёл ближе, чтобы стать рядом с Люменом, ему было спокойно наконец.

— Я вижу! — восторженно прошептал Гавил.

Костёр из настоящих веток трещал и потрескивал с жадностью набрасываясь на новые палки, которые в него подкладывала бледня рука. Вся фигура была закутана в меховую куртку, лицо скрывал капюшон. Оба человека сидели на устланных шкурами камнях у огня и оранжевые отсветы играли на их одеждах. Позади дети лакомились тюленьими глазами.

— Ты…

— Костёр горит хорошо.

— И всё-таки у нас не получилось.

Улыбка, даже если не видно лица. Когда она наклонилась длинная золотая прядь выпала из капюшона.

— Получится.

Одна из женщин вышла и увела притихшего ребёнка в хижину из шкур и меха. Каждая хижина была украшена черепом животного: оленя, моржа и белого медведя. Часть костей ровными рядами ловили ветер, отзываясь на неспокойную морозную ночь. В воздухе пахло кострами и покрытым обледенелой коркой снегом. Далеко-далеко позади тёмные фигуры передвигались, занимаясь делами племени.

— Госпожа.

— Говори.

Енор получил разрешение и заговорил, страшась и желая одновременно заглянуть в мудрые глаза, где за мудростью всегда скрывалась анархия.

— Они уже заметили исчезновение детей.

Взгляд его скользнул на маленький силуэты и вернулся к костру. Слишком много веток и потому пламя поднимается так высоко, опаляя жаром.

— Так и должно было быть.

— Расходятся легенды. — Пауза. — И о том, кто похищает их, о тебе.

Дохнувший ветер поднял пепел и кинул к его ногам, чуть не коснувшись носков ботинок из тюленьей кожи. И тут же улёгся как замирающее дыхание. Та, что сидела напротив, резко подняла глаза и тогда он увидел этот страшный блеск и замер не в силах отвернуться.

— Эти легенды трансформируются со временем. Благодаря Небесному Чертогу. Нужно предать негативный аспект и закрепить на общедоступном уровне.

— Чего ты хочешь?

Тишина затянулся и Енор уже не думал, что ему ответят.

— Себя.

— Я…

— Свободы. Свободы воли.

— Что нам делать с легендами?

— Они нам не важны. Ведь именно с этой целью мы забираем их, избавить от вгрызшегося в этот мир влияния.

— Но насколько целесообразно рассылать их… Ко всем ним. Я хочу сказать, мы не можем доверять благородным родам.

— Здесь не доверие решает всё, а выгода. Им так же выгодно сдвинуть гору. Мы же дали им точку опоры.

— Ты.

— Самое главное в каждом начале — побороть страх. Это всё равно, что убить себя и снова родиться.

Енор услышал, как ветер играет на костях, как подымается снежная стена в пустыне и трещит костёр между ними. Один ребёнок протянул руку и взял маленькую полую косточку и тут же принялся дуть в неё, подражая тому, что видел от взрослых. Когда-нибудь ему дадут настоящий музыкальный инструмент и тогда он будет играть. Большие собаки на длинных лапах свободно ходили между домов не трогая щенков. Самая крупная задрала морду и уставилась в беспросветно чёрное небо. Молочные туманности приглушали все звуки.

Он когда-то написал картину. И пока писал её, не мог делать ничего и не видел ничего, и иссушался с каждым днём. А когда закончил и увидел своё творение, целиком возликовал и преисполнился сил, которых ещё никогда не знал.

Тогда пришли люди и увидели картину, и нарекли ее не имеющей права на существование. Тогда была такая же чёрная ночь, такие же мутные следы на небе и ему дали всего один час, чтобы уничтожить полотно.

И Енор сбежал, оставив картину на месте. Не имея дерзости забрать её, не имея силы уничтожить.

Что с ней случилось после, Енор так и не узнал. Хотя, сомнений у него оставалось мало.

— Я тогда не понимал, почему они хотят сжечь её, — проговорил он. — Но благодаря тебе мне стало понятно. Контроль. Но разве мы не добиваемся того же контроля? И всё же ты хочешь добыть это. Да, мне не нужен ответ на первый вопрос. Но почему они помешали нам? Разве отверженные могут ходить, разве им доступна мотивация?

— Я узнаю это, — в словах прозвучал потаённый вызов и угроза. — Не стоит опасаться меня, Енор, тебе я не причиню вреда.