Всю жизнь я верил только в электричество - Станислав Борисович Малозёмов

Ну, хорошо. Эти развлечения до школы мы провели с энтузиазмом и в целом удачно. А потом ещё успели съездить в Рудный на карьеры, поискать минералы после взрывов и по паре раз прыгнуть с ковша любимого шагающего экскаватора ЭШ-15. Потом уже тридцатого после линейки порыбачили хорошо на Тоболе. Окуней надергали с полведра и мама Жука нам их зажарила в панировочных сухарях. Утром тридцать первого мы собрались все у меня на скамейке перед воротами, сгрызли полкило семечек и решили попытать судьбу в аэропорту. Может, удастся совершить круг почета над городом в честь нового учебного года.

– Чарли, уговаривать начальника порта ты будешь, – посоветовал Нос. – У тебя и не жалобно получается просить, и не нагло. И гладко словами сыплешь, что тоже действует.

Мы добежали бегом до вокзала, а там прямиком через пять рельсовых пар переметнулись в аэропорт. Николай Петрович, начальник, попарил нас долго в приёмной. Кто-то нужный у него сидел. А когда мы невинной маленькой толпой к нему ввалились, он первый без слов понял что к чему.

– Ах, блин, пацаны! Вас же завтра на каторгу запрягают. Грызть гранит многих ненужных вам наук. И вы перед мучениями хотели бы получить последнее удовольствие. Пролететь над городом и помахать на прощанье ручками воле вольной! Понял. Сейчас сделаем.

Он взял рацию и вызвал всех на ответ.

– Второй, ты облет когда делаешь. Уже? Ладно. Четвертый, ответь первому!

– Я слышал, Николай Петрович, – прошелестел в режиме шипения рации четвертый. – Я через десять минут на рулежку иду и потом на три круга облёта города перед рейсом в Лисаковск и Джетыгару. А что?

– Пацанов наших, любимцев, будущих пилотов ТУ-104, возьми на круги. Пацанам волю завтра прикрывают. Первое сентября-таки.

– Да нехай бегут по-быстрому! Это Чарли, Нос с Жуком и этот… как его? -Летчик замялся.

– Жердь я! – крикнул в рацию Жердь.

– Ну, ноги в руки прихватили! – проскрипела рация голосом дяди Володи Пашутина. – Через десять минут борт задраиваю и рулю на взлётку. Там уже не возьму.

Благодарили мы начальника уже на бегу из приёмной. И успели на дяди Володин АН-2. Летали мы уже далеко не в первый раз. Всё сверху было нам ясно и хорошо видно. Воздух, уже почти осенний, даже на высоте в километр был таким, будто кто-то растер в пыль желтые и бордовые осенние листья и раздул эту пудру высоко над городом. Мы пялились на знакомые дороги, дома и улицы. Загрустили, пролетая вдоль Тобола над коричневатым камышом и потемневшей водой, втиснутой между травяными охристыми берегами.

Это был наш последний прощальный полет в году. Теперь только весной. В зиму будет просто некогда.

Обратно по домам мы шли по центральной улице Ленина мимо флагов СССР и КазССР, вставленных в покрашенные серебрянкой трубы-флагштоки, мимо швейной фабрики «Большевичка», на крыше которой через всё длинное здание были установлены красные щиты, а по ним не бежали, а солидно шли одна за другой огромные белые буквы: «Делу Ленина и партии верны!» Вся улица Ленина была загружена разными красивыми призывными стендами, плакатами, транспарантами и фанерными панелями на крышах. Начиная от предложения летать самолетами Аэрофлота и хранить деньги в сберегательной кассе, кончая клятвами верно служить идеалам коммунизма и напоминаниями о том, что партия – наш рулевой!

На такой красивой, в любое время года торжественной кроваво-красным кумачом, на праздничной всегда улице Ленина – от вокзала и почти до самого Тобола – разместилось кроме призывов и клятв много автоматов с газированной водой по три копейки с сиропом, ящиков на колесах с мороженым и ливерными пирожками, газетных киосков и магазинов промтоваров, куда почти никто не заходил, поскольку покупать там было в общем-то и нечего.

По улице вверх и вниз степенно катались оставшиеся с пятидесятых годов автобусы «ЗиС-155» с маленькими окнами и ужасно хлопающими дверями, которые складывались гармошкой при открытии. Навстречу им гордо и мягко ехали новые большие желтые автобусы «ЛиАЗ» и огромные, украшенные горбом сзади и окнами на потолке, шикарные по тем временам комфортабельные «ЛаЗы». Ну и, конечно, самые многочисленные, шустрые и юркие «ПаЗики». Возле парка мы присели на скамейку неподалёку от центрального Главпочтамта и Универмага, на крышах которых тоже красовались портреты нынешних вождей и вечно молодого Ленина, флаги СССР и нашей республики, а также напоминания о том, что все мы строим светлое будущее. Эти плакаты были почти одинаковые: «Вперед – к победе коммунизма!» и «Народ и Партия едины!»

Народ по улице Ленина ходил не спеша, многие останавливались возле чистильщика обуви Ашота, который много лет сидел между почтамтом и парком. Он доводил до идеального блеска самые тусклые туфли или сапоги. Чистильщик, старый и седой, с тонкими белыми усами на потускневшем лице, выглядел энергично и всегда что-то напевал тихо, даже когда чистил. Брал он за работу совсем недорого. Пять копеек за пару любой обуви. Слева от него стояла сколоченная из тонких досок ступенчатая пирамида с ваксой, гуталином, щётками и полиролью. Рядом лежал большой кожаный чемодан. Стульчик и пирамиду, даже подставку для обуви, скошенную книзу, дед Ашот никогда не забирал после работы. За всё время, сколько помнили его наши старики – бабушка, соседи, знакомые взрослые – никто ни разу ничего из оставленного чистильщиком на ночь не украл. Уходя домой, укладывал дед медленно в чемодан штук десять разных щёток и бархатных, аккуратно сшитых, похожих на мочалки тряпочек. С петельками для пальцев. Ими он производил финальные пассы своего волшебства. Сначала Ашот аккуратно сворачивал в большую, пропитавшуюся гуталином тряпку, многочисленные баночки. Жестяные плоские, железные завинчивающиеся сверху банки, высокие и широкие. А последними в отдельную толстую тряпицу заворачивал стеклянные разноцветные бутылки с полирующим составом.

Трудился он с восьми утра, когда народ шел на работу и до десяти вечера летом. Потому, что после восьми праздное население шло гулять по улице Ленина и в парк. И, что до сих пор удивляет меня загадочностью своей, каждый третий останавливался возле чистильщика и наводил блеск на то, в чем сегодня вышел. Он ставил ногу на косую подставку и наблюдал за волшебством, которое творил дед Ашот. Чистильщик в работе напоминал циркача. Жонглера и фокусника одновременно. Никто не успевал уследить за тем как он менял щётки, которые вылетали из его рук, а вновь появлялись уже другие. Как он прихватывал на конец щетины щёточной точную дозу гуталина и как ухитрялся, работая двумя мелькающими щетками, не задеть одну другой, не успевали сообразить даже самые въедливые клиенты. Дед Ашот в это время не переставал напевать и изредка поглядывать на