Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах - Вадим Юрьевич Солод
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Расстрел маршалов и генералов состоялся уже следующей ночью в подвале дома № II[111] по улице Большая Лубянка.
Мне неизвестно, писала ли письма тов. И. В. Сталину Лили Брик с просьбой освободить мужа из внутренней тюрьмы на Лубянке по причине его абсолютной невиновности… В. В. Катанян вспоминал, что она хранила опись изъятого у неё при обыске ленинградской квартиры имущества, где в числе прочего был указан портсигар из жёлтого металла для тонких «египетских» папирос, который ей когда-то подарил Виталий Маркович. Комкор получил его в награду за галицийский поход с памятной надписью «Бесстрашному рейдисту, командиру Червоноказачьего корпуса тов. Примакову на память о 13 рейдах от командарма Уборевича». По слухам, на этом на самом деле золотом портсигаре была ещё одна, более ранняя гравировка: «Самому дорогому любимому существу. Николаша». Жаль, конечно, что Примакова звали не Николай… Похоже, что когда-то этот элегантный предмет был подарен императором Николаем II Матильде Кшесинской, а потом был изъят у неё при обыске сотрудниками ВЧК. История повторилась дважды…
Николай Бухарин на допросе 26 августа 1937 года поделился со следователем сокровенным — известными ему сведениями о любовной связи Лили Юрьевны Брик с разоблачённым врагом народа Юсупом Абдрахмановым[112] — председателем СНК Киргизской АССР, членом ЦИК СССР и Средазбюро ЦК ВКП(б).
И снова никакой реакции — Лили Брик, впрочем, как и Осип Меерович, не привлекаются по этим делам даже в качестве свидетелей, хотя и проживали длительное время в ленинградской квартире «врага народа». Следователь просто обязан был их допросить, так как они упоминались в протоколах допросов других обвиняемых. Тем более что В. М. Примаков вообще дал исчерпывающие показания об исключительной роли своей жены в троцкистском подполье. Тысячи родственников «врагов народа»[113] отбывали сроки в А. Л. Ж. И. Р. и в других лагерях за меньшие «прегрешения».
Почему Лили Юрьевна не повторила судьбу, например, своей близкой подруги, выпускницы Литературного института, блестящей красавицы Нины Уборевич, сказать сложно. После ареста только что назначенного командующим Среднеазиатским военным округом командарма 1 ранга П. П. Уборевича Нина Владимировна содержалась в Бутырке более трёх лет. Каким-то образом она упросила следователя дать ей возможность обратиться к наркому НКВД с жалобой на условия содержания в тюрьме. Секретариат Л. П. Берии в конце января 1941 года зарегистрировал её заявление:
«Заявление
Народному Комиссару Внутренних Дел СССР, Генеральному Комиссару Государственной Безопасности Л. П. Берии
от Уборевич Н. В. 29 января 1941 г.
Крайне тяжелые личные обстоятельства вынуждают меня обратиться к Вам с таким, в сущности малозначащим и мелким делом.
Несколько месяцев назад здоровье моё и хозяйство пришли в совершенный упадок. Скудная одежда моя обветшала, нет возможности не только чинить её, но и просто выстирать, т. к. стирка платная. У меня давно нет ни мыла, ни зубного порошка. Попытка чистить зубы мелом, который выдают для чистки параши, кончилась воспалением слизистой оболочки рта.
На почве острого малокровия я ослепла. Лечат меня хорошо, но огромное количество лекарств, которые я ежедневно поглощаю, не может утолить того мучительного чувства голода, которое пересиливает даже снотворные средства.
Всё вместе взятое заставляет меня, г. Народный Комиссар, обратиться к Вам: не найдёте ли Вы возможным предоставить мне какую-нибудь часть изъятых у меня без приговора денег.
Если Вы найдёте конфискацию моих и девочкиных вещей без приговора суда неправильной, то ввиду острой нужды в этом прошу Вашего распоряжения в выдаче мне 1 юбки (не имею никакой), 1 фуфайки или вязаной жакетки (не имею кофты), немного белья и тёплый платок или шапку».
Как правило, такие жалобы просто подшивали к материалам уголовного дела, но в этот раз ответ на обращение арестованной был получен:
«4 июня 1941 г.
Секретно
Нач. Бутырской тюрьмы НКВД СССР майору Госбезопасности тов. Пустынскому.
Просим объявить арестованной Уборевич Нине Владимировне на её заявление… что её вещи сданы в доход государства как конфискованные и возврату не подлежат.
Зам. нач. 2 отдела НКГБ СССР Калинин
Зам. нач. 2 отдела капитан Госбезопасности Матвеев».
Об участии Л. Брик в организации контактов с представителями японской разведки дал показания драматург, соавтор В. Мейерхольда и С. Эйзенштейна Сергей Третьяков — в его случае общение с сотрудниками спецслужб Японии в период его работы во Владивостоке и в Китае действительно было.
Из протокола допроса от 21 августа 1937 год Третьякова С. М.: 1892 г. рождения, уроженец г. Москвы, русский, гр-н СССР, беспартийный, с 1917 по 1921 год состоял в партии правых эсеров, писатель:
«Вопрос: Вы признались в своей принадлежности к японской разведке. Дайте показания, с какого времени вы начали заниматься шпионской деятельностью?
Ответ: Я связался с японской разведкой в 1924 году в гор. Харбине.
Вопрос: Кем вы были завербованы?
Ответ: Японцем Мори.
Вопрос: Кто такой японец Мори?
Ответ: В 1924 году Мори являлся председателем русско-японского общества в Харбине. До этого он был секретарём виконта Гото — министра внутренних дел Японии (…)
Вопрос: А кого вы знаете из лиц, проживающих в Советском Союзе, ведущих работу в пользу японской разведки?
Ответ: Я могу указать лишь лиц, о тесной связи с японцами которых мне точно известно. Я не могу утверждать, что эти люди являются агентами японской разведки, но их близость к японцам, в том числе известным мне японским разведчикам, дозволяет думать, что они так же, как и я, могли быть использованы японцами для определённых целей.
Из числа этих лиц мне известны следующие:
1. Борис Пильняк — писатель. Два раза был в Японии: до 1930 года и после 1931 года. Среди японцев имел широкие связи. В последний свой приезд из Японии привёз с собой японку Фумико-сан, которая продолжительное время жила у него на квартире.
2. Шеншев — работник ИноТАСС. В бытность его в Пекине в 1925 году он имел широкое общение с японцами, знал ряд японских разведчиков, как, например, Курода, Фусе и других.
3. Брик Л. — жена Маяковского[114]. В настоящее время работает по организации Музея Маяковского. Она меня однажды спросила, знаю ли я (вместо зачёркнутого „Хорошо знакома с японским разведчиком“; ред.) Курода, и на мой ответ, что знаю, сказала, что Курода (вместо зачёркнутого „спрашивала меня
