Иван-чай. Год первого спутника - Анатолий Знаменский

Не возражая бригадиру, Павел охватил жирной чернильной скобкой длиннейшее описание в наряде и в графе «расценка» написал только одно слово: п о в р е м е н н о. А вместо обычного крючочка подписи вывел свою фамилию полностью — Т е р н о в о й.

Ткач с пренебрежением взял наряды и встал.

— С этим куда? Прямиком к Пыжову или в райком союза двигать? Может, без скандала договоримся?

— Я не видал работу. И никто ее не видал, понимаешь?

Ткач молча пошел из конторы, сбычив шею, весь подавшись вперед.

Васюков выбил на счетах замысловатую кадриль и заметил:

— Охота тебе, Павел, кровь портить? Смотрю на тебя, а конца этой веревочке что-то не видно. Делал бы, как все до тебя, ей-богу! Мировая революция от этого не пострадает.

— Пострадает, Васюков! — Павел неожиданно покраснел, на лбу вздулась жила. — Мне стыдно людям в глаза смотреть! Я сам только с трактора, мне это не все равно — куда и какую норму совать. Понимаешь?

После обеда Павел принес в кармане свежий номер районной газеты «Красный Север». Раздеваясь, положил газету перед Васюковым.

Бухгалтер саркастически усмехнулся:

— А-а… «Красный Снег»! Что-нибудь новенькое? Клеветой?

— Там, внизу, — сказал Павел. — Смотри в корень.

В газете была напечатана статья Пыжова «Улучшаем организацию труда на ремонте».

— Н-ничего н-не понимаю… Заведомо неверно… с-сугубо ориенти-ро-вочно… — запел Васюков, вонзаясь очками в статью.

Пыжов размахнулся в статье широко, обстоятельно. Он помянул недавние статьи в журнале «Социалистический труд», всячески превозносил преимущества новой организации труда. Павел был почти счастлив, блаженно улыбался. А Васюков холодно возвратил ему газету.

— Все верно, Петрович. Одного ты не заметил: грабежа среди бела дня! Вот здорово, прямо на ходу подметки рвут. Ты смотри, кто действует: все отдел труда, все по инициативе нормировочного аппарата, снова отдел труда. О тебе-то ни слова!

Павел несколько оторопел от такой оценки статьи.

— Какая же разница? — возмутился он. — Главное, дело выигрывает, а фамилия тут ни при чем. Что я, из-за культа своей личности стараюсь?

Васюков покачал лысеющей головой.

— Так-то оно так, Петрович. Только, по-моему, не случайно твою фамилию выпустили из виду. Ты будь повнимательнее все же.

О чем он говорил? О какой-то грязи вокруг настоящего дела, о мелочах жизни. Павлу не хотелось во все это вникать, но бухгалтер все-таки оказался прав.

К концу дня в мастерских появились ревизоры, нормировщик первой автоколонны Филин и предместкома Турман.

Вообще-то ничего опасного в появлении ревизоров Павел не усмотрел: в тресте издавна практиковалась система взаимопроверок. Но почему именно сейчас? Кому понадобилось ревизовать Тернового как раз по тем отжившим вопросам, которые не имели никакого отношения к новшествам, одобренным в газете?

Начальник мастерских наложил на мандате ревизоров трехцветную резолюцию: «Тов. Терновой, обеспечить» — и поспешно уехал на кустовую техбазу выколачивать дефицитные запчасти.

Павлу не нравился состав комиссии. И Турмана, и Филина он знал хорошо.

О Турмане говорить нечего, он не имел собственного мнения о делах, которые собирался проверять. Что касается Филина, то… Это трезвый, цинично-остроумный и желчный человек средних лет. У него была семья, и, кроме того, он платил алименты еще двум сожительницам. Все дети были мальчики, чем почтенный отец весьма гордился. Нормировочное дело он знал прекрасно, а работал халатно, со смешками и прибаутками, как бы в забаву. Но главной его страстью были всевозможные ревизии и проверки, в течение которых легче легкого демонстрировать собственную прозорливость: он выкапывал упущения и непорядки даже там, где их не было. Рыться в бумагах, приберегая камень за пазухой, было его призванием.

— Посмотрим, посмотрим, что ты наворочал тут! — без обиняков сказал Филин, устраиваясь за столом. — Лучше признавайся, а то один шут до самой слепой кишки докопаемся!

Бездна самоуважения переполняла его душу, навсегда вытеснив такие расслабляющие и ненужные чувства, как сомнение в себе либо сочувствие к другому. С окружающими Филин вел себя бесцеремонно, бестактно и находил, как видно, в этом особое удовольствие.

— Говоришь, все в порядке? — весело и шало поглядывая вокруг, допытывался он, лениво перелистывая кипы нарядов за истекшие месяцы. — Ну, как же в порядке, если ты начинающий? Да еще водку пьешь! Скажешь, не пьешь? Это, брат, шило в мешке! Я и сам иной раз…

Павлу было неуютно около этого человека.

— Ну, вы проверяйте, а мне некогда, — сказал Павел. — Мне в цех надо.

Филин с некоторым удивлением проводил его холодными глазами. Терновой был явно неопытен, если не понимал, что подобные проверки существенно отличаются от бухгалтерских ревизий, где начисто исключен какой-либо произвол.

Ревизоры действовали неторопливо, методично. Через три дня у Филина кончилась бумага, он исписал целый блокнот. Оставалось сочинить акт.

Филин писал, а Турман тем временем комментировал будущий акт и вел разъяснительную работу. Это была очень легкая и благодарная работа, поскольку главный виновник всех упущений Терновой о многом узнавал из его слов впервые и не мог сколько-нибудь объяснить их.

— Метод инженера Ковалева! — осуждающе восклицал Турман. — Вы совершенно не уделяли этому методу внимания. Как же так, дорогие товарищи? По-о-зор!

План технического обоснования местных норм был запущен также по вине Тернового: он сознательно не хотел их обосновывать. Неслыханно!

Ревизоры вскрыли возмутительный факт грубости Тернового по отношению к передовикам производства.

В нарядах Филин отыскал «наличие арифметических ошибок» — слесарю Муравейко было переплачено 17 копеек. Филин не поленился пересчитать две тысячи позиций, чтобы обнаружить этот единственный случай «систематических обсчетов».

Васюков посмеивался и чаще обычного совал изжеванные папиросы в пепельницу. Он все отлично понимал и удивлялся Терновому — парень относился ко всему этому с поразительной безмятежностью, как бык, приведенный на бойню. Павлу не верилось, что вся эта мышиная возня может иметь какие-то последствия.

Единственно, что он сделал, — разыскал в пыльном архиве и прочел бумагу пятилетней давности, предписывающую внедрять в мастерских метод инженера Ковалева. Надо же, в конце концов, знать, с чем его едят.

Метод отбора наилучших приемов в поточном производстве поражал оригинальностью и целесообразней. Не понятно лишь было, какое отношение он имел к полукустарным мастерским и транспорту вообще.

Между тем на директиве сохранилась и резолюция бывшего директора Стокопытова красным карандашом: «К руководству и исполнению…»

С одной стороны, эта выцветшая резолюция была вовсе лишена какого бы то ни было смысла. Но она существовала, стало быть, кто-то внедрял и самый опыт. Но как?

Павел поймал Кузьму Кузьмича, усадил его к столу.

— Почему не внедряем опыт инженера Ковалева? — строжайшим голосом спросил он, рассчитывая, что старик давно забыл, что это такое.

Но Кузьма Кузьмич не растерялся.

— Как не внедряем?! — страшно удивился он. — Внедряли, когда нужно было. А потом новые методы одолевать стали, пришлось сменить пластинку, чтоб не распыляться. Кампания дело такое: как ни верти, а делать заставят.

— Внедряли, говоришь? А толк был какой-нибудь?

Мастер ехидно и колюче засмеялся, сбоку, по-птичьи, заглянул в простодушные глаза Тернового. Дескать, ну что задаешь младенческие вопросы? Неужели не ясно? А вслух сказал:

— Это надо б тебе у Резникова справиться. Его было дело секунды высчитывать. А мы что? Мы люди маленькие! Нам скажут: ставь трактор на каретки задом наперед, мы поставим.

— Трактор-то ходить у вас не будет, как же вы?! — с глухим возмущением закричал Павел.

— Это, милый, и требуется. Начальство увидит, что трактор не ходит согласно его указаниям, даст новую установку: перевернуть обратно! Перевернем опять-таки с ин-ту-зиазьмом, понял? А перечить чтобы, этого ни-ни!

Все ясно и просто. Кузьма Кузьмич под руководством Стокопытова готов внедрять не только метод Ковалева, но и кибернетику для подсчета высверленных Тараником болтов! Совсем неудивительно, что порядочный человек Резников исковырял за долгие годы ящик стола, как жук-точильщик. Было, вероятно, отчего впасть в рассеянное состояние.

Филину Павел сказал:

— Акт подписывать не буду.

— Как это «не буду»?! Ты что, парень, с катушек съехал?

— Никакого метода Ковалева у нас внедрять не требуется. А какие нормы у нас применять — опять же мне виднее, я тут нормировщик. Предписания ваши вредные. Если потребуется, я с этим до партийного бюро, до треста дойду.