Кони - Сергей Александрович Высоцкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Удивительно отзывчив был Анатолий Федорович к человеческому горю. Его отзывчивость всегда носила деятельный характер, в ней не было ничего показного, назойливого. В годы неурожаев, массового голода в России он, несмотря на крайнюю занятость, читал лекции с тем, чтобы средства от них шли в помощь голодающим. Уже в 1901 году общий итог его благотворительных лекций составил 17 800 рублей.
В одной из папок его архива сохранились квитанции о пожертвованиях благотворительным обществам, 1 декабря — обществу попечения о бедных и больных детях — 200 рублей, в том же году в пользу пострадавших от наводнения — 170 рублей. В 1912 году в пользу пострадавших от неурожая — 825 рублей. Квитанции, квитанции… На постройку церкви в маленькой деревне, нуждающимся литераторам и ученым…
19 декабря 1913 года «принято в кассу Московской городской управы… по поручению сенатора Анатолия Федоровича Кони для учреждения одной койки в приюте имени доктора Гааза в память Веры Александровны Ераковой-Даниловой наличными деньгами 2000 рублей».
Квитанция городского попечительства о бедных в С.-Петербурге подписана сестрой Анатолия Федоровича Людмилой Грамматчиковой-Кони.
Общество «национальное кольцо» приняло от Кони два русских ордена, одну малую медаль и одну звезду.
«Получено от Анатолия Федоровича Кони 90 руб. на содержание в течение полугода одной кровати в лазарете…»
Кони никогда не афишировал своей благотворительной деятельности. Больше того — его возмущало, когда люди стремились, чтобы об их «благородстве» и помощи страдающим стало известно через публикацию в печати.
Ему самому была близка и понятна благородная скромность обожаемого им поэта, о которой он с такой любовью сказал в Академии наук. Когда Нева «как зверь остервенись, на гору кинулась» и «всплыл Петрополь, как тритон, по пояс в воду погружен», — Пушкин пишет брату: «Этот потоп с ума мне нейдет, он вовсе не так забавен… Если тебе вздумается помочь какому-нибудь несчастному, помогай из Онегинских денег. Но прошу, без всякого шума, ни словесного, ни письменного».
«НА ПЛАХЕ БЕЗВЛАСТИЯ И БЕСПРАВИЯ»
1В своем очерке о Горбунове Кони писал об удивительной русской способности понимать сущность дела или предмета по мимолетным и разрозненным его признакам. Этой способностью в большой степени обладал и он сам, задолго до февраля 1917 года предсказывая революцию в России и падение династии Романовых. Но он слишком поздно понял неспособность буржуазии разрешить коренные проблемы страны. А революционный взрыв объяснял отчасти личными качествами монарха, чья голова, «в сущности, в переносном смысле… скатилась на плаху бездействия, безвластия и бесправия».
«Мне думается, — писал Кони в своих воспоминаниях, — что искать объяснения многого, приведшего в конце концов Россию к гибели и позору, надо не в умственных способностях Николая II, а в отсутствии у него сердца…»
…В столице не было хлеба. Длинные очереди выстраивались у булочных с вечера. Озлобление против властей достигло апогея. «Далеко за рекой, налево, по городу стлались клубы дыма, и было видно пламя огромного пожара. Это горел… Окружной суд, разгромленный и подожженный возбужденной толпой, по соседству и за компанию с Предварилкой. Там горели архивы и бесчисленные документы гражданского судопроизводства…» — вспоминал один из очевидцев событий 27 февраля. «Но дело было, конечно, не в хлебе… — отмечал В. В. Шульгин. — Дело было в том, что во всем этом огромном городе нельзя было найти нескольких сотен людей, которые бы сочувствовали власти…»
Надежды миллионов людей на то, что будет заключен мир, не оправдались. В конце апреля — начале мая Петроград захлестнули выступления рабочих и солдат против продолжавшейся Временным правительством империалистической войны. Буржуазию спасли от полного краха эсеры и меньшевики, согласившись на создание коалиционного кабинета во главе с князем Г. Е. Львовым. Последовали новые назначения.
Одним из указов Временного правительства был и указ сенатору Кони:
«По указу Временного правительства, данному правительствующему Сенату в 5 день мая 1917 года, в котором изложено: «Сенатор неприсутствующий Кони назначается первоприсутствующим в Уголовном Кассационном Департаменте Правительствующего Сената».
Таким было последнее назначение Анатолия Федоровича во все еще имитировавшем подобие деятельности старом аппарате России. Даже стиль указов Временного правительства ничем не отличался от стиля указов самодержца.
Еще ранее, в марте 1917 года, Александр Сергеевич Зарудный, назначенный товарищем министра юстиции Временного правительства, предложил Кони место в первом департаменте сената. Сохранилось торопливо набросанное карандашом письмо Анатолия Федоровича За-рудному: «Позвольте мне завтра к часу дать Вам окончательный ответ, приму ли я предоставленное мне место в I Дте Сената.
Сердечно благодарю за доброе ко мне отношение…»
Сомнения Кони понятны — ему 73, в прочность Временного правительства он не верит, будущее видится Анатолию Федоровичу в мрачном свете.
Несколько позже он пишет из Павловска Шахматову: «Сердечно любя Вас, не могу скрыть от Вас, что мысль о предстоящей гибели России и глубочайшее разочарование в душевных способностях русского человека не дают мне покоя и все чаще и чаще наводят на соблазнительное представление о самоубийстве. Борюсь с этим как могу, — зову на помощь религию, чувство долга, слабую надежду на какое-то «воскресение», — но посмотрю газеты или побываю в городе…»
Человек, преданный России, для которого Родина означала жизнь, вдруг растерялся, почувствовал, что земля уплывает из-под ног, что все вокруг рушится. С запада идет немецкая армада, солдаты и народ отказываются повиноваться правительству, а само «правительство» — лишь жалкая кучка непопулярных авантюристов. «Временное», которому никогда не удастся стать «постоянным». Либерал, хоть и «либерал блестящий», он не увидел той силы, которая готовилась взять власть в свои руки. А Керенский?! Жалкий позер, решивший
