Сердце бури (СИ) - "Раэлана"

Лишь через несколько мгновений, когда дыхание наконец стало приходить в норму, рыцари постепенно выпрямились. И тут же застыли в смятении, заметив на фоне полыхающих обломков корабля знакомую долговязую фигуру.

Кайло дожидался их.

***

Это, конечно, был он, брат Кайло, и другие братья тотчас узнали его, несмотря то, что их разделяло приличное расстояние. Бывший магистр Рен стоял к ним лицом, широко расставив ноги и сложив руки накрест. Он был одет в свободную серую тунику и широкий ярко-алый плащ, полы которого колыхались от огня, уходя немного вправо. Ткань капюшона, покрывавшего голову, лезла на лицо, заслоняя брови и почти заслоняя глаза. Но все же братья-рыцари видели их, эти полные решимости, блестящие азартом мести хищные бархатные глаза, от одного вида которых каждому стало не по себе — не столько из страха, сколько от новой волны беспощадного осознания.

Осознания мерзости своего поступка.

Да, они совершили то, что не прощается — такое попросту нельзя прощать. Они, все пятеро, нанесли брату удар в спину, бросили его, когда он нуждался в их помощи. Однако за прошедшее время ощущение гадливости до определенной степени притупилось, и рыцари смогли примириться со своей совестью.

И только теперь, глядя в лицо человеку, которого они предали, братья чувствовали, как говор совести вновь зазвучал в их сердцах.

Мейлилу первым удалось взять себя в руки.

— Поздравляю, брат Кайло. Что ни говори, ты сумел появиться эффектно, — произнес он, кисло усмехнувшись, и опустил сейбер, а затем и вовсе нажал кнопку деактивации. Как-никак Кайло был безоружен. А Мейлил знал, что нет ничего более недостойного, чем поднимать меч на безоружного.

Бывший магистр сделал шаг навстречу. Из-под его сапог вылетали горящие угольки, еще пять минут назад бывшие частью обивки фюзеляжа.

Остановившись на расстоянии около двух метров, Кайло развел руки в стороны, изобразив радушное приветствие.

— Гляжу, мои друзья и братья не рады нашей встрече, — в его голосе не было и намека на удивление или обвинение. Сухая констатация факта.

— Возможно, лично я и был бы рад, если бы ты только что не взорвал наш шаттл, — иронично заметил Терулло. По-видимому, общий язвительный тон, который неожиданно приобрела эта беседа, устроил его, да и остальных тоже.

Всем было ясно, отчего Кайло поступил так — и понимание этой истины было, как пощечина. Как обвинение в трусости прямо в лицо. Теперь они не смогут бежать, отвергнутый брат лишил их этой возможности. Отныне единственный путь — это честно сражаться. И тот факт, что они действительно, на полном серьезе обсуждали бегство всего несколько минут назад, сейчас казался вдвойне унизительным.

— Хочешь драться с нами? — сдержанно осведомился Мейлил.

— Возможно… — с улыбкой протянул Кайло.

Он приблизился еще, и теперь начал потихоньку обходить братьев, плотно скучковавшихся у входа в здание, вкруговую, как дикий зверь неспешно обходит стадо антилоп, высматривая среди них самую слабую.

Кайло искал глазами Тея.

Наконец их взгляды встретились. Тей смотрел в глаза преданному им другу и брату с затравленной гордостью, тяжело, натужно дыша, как будто один этот взгляд — прямой и честный — стоил ему неимоверных усилий. Кровь навязчиво шумела у него в ушах, мешая думать. Мешая взять себя в руки.

Достаточно было лишь единожды взглянуть ему в глаза, чтобы угадать — не разумом, а душой, каждой клеточкой души, — что Кайло переменился за это время и переменился поразительно. Прежний огонек безумия в этих бархатных глазах, куда он делся? Сейчас на его месте сияло что-то другое — тот самый завораживающий свет отваги, находчивости, рассудительности и жертвенности, который Кайло Рен давно утратил, но который был присущ другому…

Двадцатитрехлетнему юноше, который уже перестал быть Беном Соло, однако еще не успел сделаться Кайло. Той пламенной душе, которой удалось в одночасье увлечь, покорить и повести за собой орден. Тому единственному, кем некогда он, Тей, восхищался. В самом деле восхищался, с искренностью и упоением, которые свойственны исключительно юности.

Внезапно Тей почувствовал, что ему перестало хватать воздуха. Не то кашель, не то рвотные позывы вероломно подступили к горлу. На глаза навернулись слезы. Как легко, впрочем, можно было обмануть себя, списав все на едкий дым…

На мгновение Тей прикрыл глаза, затем снова открыл, прогоняя непрошеную влагу. Гоня прочь мимолетную слабость. Крифф, разве он прежде не понимал, что предательство безвозвратно изуродовало его душу? О чем теперь плакать? Это и есть самая известная и самая мучительная расплата за измену.

Всего один вопрос сорвался с губ Кайло, и Тей безошибочно догадался, что вопрос этот адресован ему, и никому больше.

— Почему?

Разумеется, брат знает, что толкнуло его, Тея, и остальных на эту крайнюю меру. Знает — и все же спрашивает. Потому что видит, что Тей уже дал слабину. Хочет проверить, хватит ли сознательности и гордости у первого среди предателей высказать в глаза все то, что он много раз повторял у Кайло за спиной.

Тей прикусил губу. Вот, вот оно! Тот случай, когда тебя прижали к стенке. Когда необходимость проявить свою волю не обойдешь никак.

— Потому что ты, Кайло Рен, утратил право зваться магистром. Ты превратил орден, некогда основанный твоим дедом, Избранным, в оплот послушных марионеток Сноука. Ты предал память великого Дарта Вейдера, когда связался с его былым врагом, преклонил колени перед этой тварью и служишь ей.

Он выкрикнул заученные слова на одном дыхании, горячо и отчаянно, как предсмертную речь.

Кайло спокойно кивнул, давая понять, что именно это он и ожидал услышать.

— И что же ты можешь предложить ордену взамен?

— Свободу?

— Свободу? — Кайло с деланным удивлением приподнял бровь. Затем, многозначительно окинув взглядом пространство вокруг, едко осведомился: — Уж не это ли ты называешь свободой, брат? Вы нашли самую глубокую нору, чтобы спрятаться, и теперь сидите там, не высовывая наружу даже носа, однако при этом гордо объявляете себя свободными?..

И тут он презрительно расхохотался, уже не стесняясь ничего.

— О Сила… то, что вы называете свободой — то, что ты, братишка, считаешь или желаешь считать свободой, — на самом деле называется изгнанием и забвением. Спросите себя, этого ли хотел Вейдер? И, что гораздо важнее, этого ли хотели вы сами?

Теперь Кайло немного отступил, давая понять, что обращается уже не к одному Тею.

— Наши предшественники, прежние главы ордена, присягнули Верховному лидеру, хотя могу поклясться, они, как и вы, были не очень-то рады этому. И все же они переступили через собственную гордость, они — как ты там говорил, Тей? — преклонили колени. Почему? Неужели ни один из вас не задумался об этом, когда вы принимали решение бросить храм, бросить меня погибать, оставить младших братьев на растерзание Первому Ордену и бежать в эту глухомань?

— А ты… — парировал Тей. — Где был ты все это время? Разве ты не прятался, как и мы, вместе со своей джедайской сукой?

Кайло вновь поглядел на него. Без ненависти и — на сей раз — без насмешки.

— Хочешь знать, что со мной было? Тебе действительно интересно, что я пережил за эти месяцы, брат?

Ловким движением он сбросил плащ, а затем — не успел ни один из рыцарей произнести и слова — сбросил и тунику. Подняв руки, он с надменной медлительностью повертелся на месте, давая Тею и другим подробно рассмотреть уродливые следы на своем теле, каждый из которых говорил сам за себя.

Было видно, что Кайло лишь недавно оправился от худобы и слабости; рельеф его рук, плеч, торса еще хранил слабый отпечаток болезненности. На шее виднелся характерный шрам, о происхождении которого рыцари Рен, не раз принимавшие участие в допросах пленных, должны были догадаться тотчас. На спине в районе поясницы был различим еще один шрам — длинный и ровный, похожий на след медицинского лазерного скальпеля. Такие же следы находились и в затылочной части головы, слева и справа; едва начавшие отрастать волосы не могли их скрыть. Один из шрамов казался давним, уже достаточно зажившим, но другой был свежим, с сухой коростой, которая еще не до конца отстала.