Гитлер - Марлис Штайнер

24 сентября министр пропаганды вместе с Ламмерсом посетил штаб-квартиру Гитлера, где состоялось совещание «главарей» рейха: присутствовали Нойрат и Франк, прибывшие из Праги; Баке, Гиммлер, Гейдрих и еще несколько военачальников и высокопоставленных чиновников. Беспорядки в протекторате Богемия-Моравия вылились в серьезный кризис. Опасаясь, как бы он не перерос в настоящий бунт, Гитлер отправил туда Гейдриха, дав ему наказ действовать исключительно в интересах немецкого народа.

Во время этого совещания Гитлер демонстрировал льющийся через край энтузиазм: большевизм, зародившийся посреди голода, крови и слез, вскоре падет от голода, крови и слез. Азиатов пора отправить туда, где им самое место, – в Азию. Москва в кольце и до 15 октября будет взята. Начато строительство казарм для размещения войск на зиму; возможно даже, удастся демобилизовать несколько дивизий. Да и как знать? Может, Сталин капитулирует? Все зависит от масштаба помощи, ожидаемой от плутократии; в противном случае он пойдет на подписание сепаратного мира. Во всяком случае, он, Гитлер, поступил бы именно таким образом. Сталину уже 62 года, очевидно, ему не по силам столь суровое испытание. Фюрер нисколько не опасался вступления в войну США. Надо только победить СССР, а потом уже ничего не страшно. Если Великобритания запросит мира, условия будут теми же: ей оставят ее империю, но она должна будет исчезнуть из Европы.

В этой речи легко прослеживаются излюбленные технические приемы, которыми глава рейха пользовался с начала своей ораторской карьеры: опровергнуть критические замечания до того, как они высказаны оппонентом. Бросается также в глаза умелое перемешивание полуправды и утопических измышлений. Действительно, не было никаких признаков, позволявших надеяться на то, что Сталин или Черчилль готовы поддаться. До того, чтобы отбросить Красную армию в Азию, было еще слишком далеко. Москва вовсе не находилась в кольце. Наконец, зимние приготовления если и начались, то были несопоставимы с тем, что в реальности пришлось пережить немецкой армии.

Впрочем, он немного приоткрыл свои истинные настроения, когда пожаловался Геббельсу на дурное самочувствие, очевидно, ввиду приближения старости. Годы борьбы истощили его физически и измотали его нервы. Но через десять или пятнадцать лет вести войну было бы еще труднее…

2 октября, после длительных проволочек, наконец было объявлено о начале операции «Тайфун» с целью захвата Москвы. На следующий день Гитлер выехал в Берлин, где произнес пространную речь во Дворце спорта. Геббельс специально просил его поднять моральный дух населения – судя по докладам СД, он заметно упал. Фюрер заверил аудиторию, что враг разбит и больше не поднимется. События последующих дней, казалось бы, доказывали его правоту. После двух крупных сражений – под Брянском и под Вязьмой – немецкой армии (во всяком случае, так сообщалось в бюллетене вермахта) удалось вывести из строя 73 советские пехотные дивизии и 7 танковых дивизий, не считая других успехов. Однако уже 7 октября, когда выпал первый снег и резко упала температура воздуха, продвижение войск замедлилось. Снегопад также резко снизил возможности авиации. Несмотря на это, 13 октября пришла директива штаба армии, предписывающая продолжать ведение боевых действий на севере и в центре. 15 октября командующий 4-й армией маршал фон Клюге счел, что настал «самый психологически критический момент восточной кампании». Однако ни Гитлер, ни Генштаб не собирались тормозить наступление. Марш на Москву должен был продолжаться параллельно с наступлением в северном и южном секторах. Все эти общие стратегические установки нужны были для маскировки того факта, что на фронте дела обстояли далеко не блестяще – войска буквально увязали в грязи. Гитлер несколько раз вмешивался в планы конкретных операций, раздавая противоречивые указания, которые потом приходилось отменять. Тем не менее директива ОКГ от 30 октября и меморандум Гальдера от 7 ноября доказывают, что военное руководство соглашалось с фюрером в том, что касалось ближайших целей кампании, к достижению которых следовало приступать с наступлением первых морозов, когда схватится грязь, для подготовки операций будущего года. Гальдер изложил эту стратегию начальникам штабов групп армий 13 ноября в Орше, близ Смоленска. На совещании присутствовали главный квартирмейстер армии, начальники центрального и оперативного отделов ОКГ, а также офицеры высшего командования, отвечающие за группы армий «Север» и «Центр». На вопрос, может ли наступление будущего года быть подготовлено уже зимой, Гальдер получил однозначно негативный ответ. Положение со снабжением и людскими ресурсами в войсках было таково, что ни о каком наступлении не могло идти и речи. Встреча закончилась компромиссом, доказывающим, что ни Гальдер, ни оперативный отдел ОКГ так и не вняли мнению командиров воюющих частей. Поэтому не удивительно, что темп наступления снизился. 29 ноября фон Бок информировал Гальдера, что в отсутствие кардинальных решений в ближайшие дни наступление остановится; командующий группой армий «Центр» не скрывал, что боится «второго Вердена». 4 и 5 декабря генералы Хёпнер и Гудериан доложили о необходимости приостановить наступление и перейти к занятию оборонительных рубежей. 6 декабря у Гальдера состоялась продолжительная беседа с Гитлером, в ходе которой он подробно доложил фюреру ситуацию на фронте. Однако Гитлер был не готов искать политическое решение конфликта, как ему советовал министр Тодт 29 ноября, и отдал приказ продолжать военные действия. Тем не менее через день вышла директива номер 39, в которой говорилось, что наступление останавливается по причине зимы и что войскам надлежит вести оборонительные бои за удерживание важных в экономическом и оперативном смысле районах. Это была возможность дать солдатам отдохнуть, однако прежде всего следовало подготовить в тылу пригодные для этого базы.

Но, пока директива дошла до фронта, ее опередили произошедшие события. Красная армия с новыми силами предприняла контратаку против «фашистской нечисти», готовая «похоронить гитлеровские орды в заснеженных полях под Москвой». Отступление грозило превратиться в паническое бегство, и 16 декабря Гитлер издал знаменитый «заградительный приказ», требовавший от солдат оказывать яростное сопротивление противнику. Всему командному составу предписывалось принимать личное участие в боях. Фон Бок, уже подавший прошение об отставке, был смещен и уступил свой пост генералу фон Кюге; 19 декабря верховный главнокомандующий армии фон Браухич также лишился должности – в любом случае, он уже несколько недель был тяжело болен. Приказ начальника Генштаба положил конец спорам о направлении движения войск. В этом качестве выступал лично Гитлер: отныне он сам принимал оперативные решения и напрямую связывался с командующими фронтами. Возглавив ОКГ, он сохранил возле себя Гальдера, но все остальные полномочия передал Кейтелю и Генштабу, что, впрочем, не помешало ему и в дальнейшем вмешиваться в их работу. Были также смещены и многие другие высшие офицеры.

20 января 1942 года, во время встречи с Геббельсом, Гитлер долго распространялся о «геркулесовых» усилиях, предпринимаемых для стабилизации положения на фронте. Неделями, сетовал он, ему приходится вести «изматывающую работу» над картами, с раннего утра до поздней ночи, пока не начнут болеть ноги (однако вопреки легенде, он вовсе не появлялся перед войсками, чтобы остановить начавшееся под Москвой бегство).

Главными проблемами оставались снабжение войск, транспорт и моральный дух войск. Надо было снова «надуть резиновых людей, из которых вышел весь воздух». Гитлер признал, что имели место «наполеоновские сцены», мало того, они повторялись снова и снова. В тылах фронта царила жуткая неразбериха – очевидно, уволенные генералы все же знали свое дело: «Старики не выдержали физической нагрузки. Надо дать им отдохнуть». Фон Рундштедт больше не мог приносить пользу, о чем Гитлер, поддерживавший с ним хорошие отношения, весьма сожалел (позже он отправил его на запад). Но еще больше ему не хватало Райхенау, который долго молчал о своей болезни, пока не свалился с сердечным приступом. Пришлось отправить в отпуск генерала Леба, измотанного до последней степени. По отношению к фон Браухичу Гитлер испытывал крайнее недовольство, обвиняя того в пораженческих настроениях: с тех пор, как его сместили, отношения фюрера со штабом армии намного улучшились – именно Браухич воздвиг стену между ним и армией.

Геббельса после этой беседы осенило: в неудачах на Восточном фронте виноваты слабые нервы командующих войсками, зато фюрер за последние четыре недели буквально спас нацию. Ему даже пришлось отправить в резерв Гудериана, который ослушался приказа – а приказы священны, особенно в кризисное время. И тот действительно несколько недель сидел без дела, пока его не призвали снова. «Только нехватка боеприпасов и людей, которых мы успели вовремя подвести, позволила большевикам прорвать линию фронта, но не нехватка отваги или способности к сопротивлению», – рассуждал Геббельс, очевидно готовый использовать подобные аргументы в пропагандистской работе. Отныне речь шла о подготовке к весеннему наступлению, в результате которого немецкая армия достигнет Волги, закрепится на ее берегах и наконец получит все, что ей так необходимо. К концу беседы Гитлер повторил, что он не исключает, что вскоре Москва запросит мира.