В тине адвокатуры - Николай Гейнце

— Позвольте, ваше сиятельство, — перебила ее тираду Александра Яковлевна, — вы кажется очень спешите выражением вашего согласия, которого я никогда не добивалась…

Она окинула княгиню надменным взглядом. Та, что называется, опешила.

— Но Виктор мне передавал… — начала было она и смешалась.

— Князь меня не так понял. Когда он сделал мне предложение, я сказала ему, что могу дать тот или другой ответ только вашему сиятельству, если вы от его имени явитесь просить моей руки… — с явной насмешкой в голосе продолжала Пальм-Швейцарская.

Княгиня продолжала растерянно смотреть на нее.

— А между тем вы, ваше сиятельство, являетесь ко мне не с просьбой, а с снисходительным выражением вашего согласия, за которым я к вам, кажется, не обращалась…

Она продолжала окидывать Зою Александровну наглыми, вызывающими взглядами.

— Хорошо, — через силу вымолвила княгиня, переживавшая, видимо, страшную душевную бурю, — я прошу вашей руки для моего сына.

Голос княгини оборвался… Пальм-Швейцарская улыбнулась.

— Вот, ваше сиятельство, как переменяются на сцене жизни роли… Несколько лет тому назад я на коленях вместе с вашим сыном умоляла вас о согласии на наш брак… Я была тогда, хотя и опозоренная князем Виктором, но еще совершенно молодая, наивная и неиспорченная женщина, почти ребенок, в моих жилах текла и тогда, как течет и теперь, такая же княжеская кровь, как и в ваших детях, но вы не только не изъявили этого согласия, но выгнали меня со двора, как ненужную собачонку.

Александра Яковлевна остановилась. Княгиня Зоя сидела с опущенными глазами и молчала.

— Прошли года, — продолжала Пальм-Швейцарская, — я сделалась актрисой, много испытав в жизни. Вы, согласно вашему светскому кодексу нравственности, считаете меня совершенно падшей женщиной.

Княгиня сделала головою жест отрицания.

— Не возражайте, это будет неправдой, — не дала ей заго-ворить Александра Яковлевна, — ваш таинственный приезд ко мне на извозчике, под густою вуалью, красноречиво подтверждает правду моих слов. Если бы свет узнал о вашем визите ко мне, вы сделались бы мишенью страшных пересудов.

— Но я просила Виктора передать вам, чтобы это оставалось тайной… — испуганно вставила Зоя Александровна.

— Вот видите! — засмеялась Пальм-Швейцарская. — Успокойтесь, об этом не узнает никто, я не вижу причин хвастаться визитами ко мне княгини Гариной, хотя ваш сын ничего не говорил мне да и не посмел бы сказать…

На лице Зои Александровны выступили багровые пятна.

— Словом, вы чураетесь меня, как прокаженной, — медленно продолжала Александра Яковлевна, — и если явились ко мне выразить ваше согласие на брак с вашим сыном и даже просите моей руки, то это только потому, что я сумела сделать для вашего сына вопрос обладания мною вопросом жизни и смерти. Ко мне приехала не княгиня Гарина, а мать, не желающая потерять своего единственного сына и выбравшая между его смертью и женитьбой на актрисе из этих зол меньшее.

Она злобно захохотала. Княгиня смотрела на нее, видимо, не понимая к чему она клонит речь.

— А я на вашу просьбу моей руки для князя Виктора, — снова начала Пальм-Швейцарская, — отвечу то же, что ответила ему в Москве в первое наше свидание после насильственной разлуки: актриса Пальм-Швейцарская отказывается сделаться княгинею Гариной. Я хотела иметь удовольствие повторить вам лично, ваше сиятельство!

Александра Яковлевна встала.

— Но ведь вы сами говорите, что ваш отказ убьет его! — в свою очередь вскочила с кресла Зоя Александровна.

Она была бледна, как полотно, губы ее дрожали.

— Так что ж, — хладнокровно ответила та, — худая трава из поля вон…

Княгиня, как разъяренная мегера, стремительно бросилась на нее, но Пальм-Швейцарская ловко толкнула ее в грудь рукою, и Зоя Александровна грузно упала на ковер гостиной.

С ней сделался глубокий обморок.

— Я валялась тоже у твоих ног!.. — злобно прошипела Александра Яковлевна, с довольной улыбкой смотря на лежавшую у ее ног княгиню Гарину.

Затем она позвонила.

— Заложить карету поскорей! — отдала она приказание лакею.

Пальм-Швейцарская села в кресло и молча пристально смотрела на лежавшую княгиню.

Когда карета была подана, пришедшую немного в себя Зою Александровну, видимо не понимавшую еще ясно совершающегося вокруг нее, одели, усадили в карету и повезли на набережную реки Фонтанки по адресу, переданному Александрой Яковлевной своему выездному лакею. Лишь подъезжая к дому княгиня пришла в себя.

— Отказала наотрез! — объявила она сыну, дожидавшемуся ее в кабинете.

Князь остолбенел и поглядел на мать помутнившимся взглядом. Зоя Александровна в коротких словах начала передавать ему перенесенную сцену. Она, впрочем, не окончила рассказа. Воспоминания о пережитом унижении были так свежи и потрясающи, что с ней сделался вторичный обморок, ее уложили в постель. Виктор машинально отправился к себе в кабинет.

Он отказывался что-либо понимать.

«Ведь она согласилась, согласилась более года тому назад!» — думал он.

Он был уверен, что это так.

«Как же теперь отказала? Ни с того, ни с сего! Может в самом деле разлюбила, увлекшись Князевым? Не может быть! — гнал он от себя эту мысль. — Она бы вчера сказала мне об этом! Зачем же она согласилась принять мою мать?»

Он положительно недоумевал.

«Месть, неужели месть? — хлопнул он себя по лбу. — Но за что же, ведь я, кажется, искупил и мою вину, и вину моих родных! Я потерял карьеру, был изгнан из родительского дома, совершил преступления, даже убийство!»

Образ Князева мелькнул перед ним. Под тяжестью воспоминаний он низко склонил голову.

«Надо разузнать, разъяснить! Что произошло у них с княгиней? Может быть это недоразумение! Надо ехать к ней!» — поднял князь голову.

Он взглянул на часы. Был шестой час в начале. От трех до семи она не принимала никого, он это знал. Надо было ждать. Он стал ждать.

XVIII

В спальне

Ровно в семь часов вечера князь Гарин позвонился у парадной двери квартиры Пальм-Швейцарской.

У подъезда он заметил поданную коляску Александры Яковлевны.

«Куда-то едет!» — подумал он, но все-таки приказал своему кучеру ехать домой.

Пальм-Швейцарская, на самом деле, была уже в передней в шляпке и перчатках.

— На два слева! — с умоляющим взглядом прошептал он, сбрасывая на руки лакея шинель.

Ока пожала плечами, но вернулась вместе с ним в гостиную.

— Что вам угодно? — холодно спросила она, Ни в передней, ни тут она не подала ему руки.

Он этого в волнении не заметал.

— Ради Бога обьясните, что случилось?

— Что такое? — ответила она вопросом.

— Что произошло у вас с моей матерью? — продолжал он дрожащим голосом.

— Ах, да! Княгиня была у меня, просила от вашего имени моей руки, и я ей отказала, — небрежно отвечала она. — Она вам вероятно это передала?

— Да! Но я ей не поверил! — задыхаясь произнес князь.

— Напрасно! Повторяю вам, я ей отказала, — подчеркнула она последние слова.

— Как же это? Ведь вы согласились?.. — растерянно прошептал он.

— Когда?

— Полтора года тому назад, на даче, разве вы не помните?..

— Вы не так меня поняли, князь, и ввели в заблуждение вашу почтенную матушку, — с иронией произнесла она эпитет, — я тогда сказала вам, что дам ответ только княгине и сегодня дала его…

— Но почему же вы не хотите быть моей женой? — наивно спросил ошеломленный Виктор.

Пальм-Швейцарская насмешливо посмотрела на него.

— Потому что не люблю вас! Однако, мне пора! Я еду в театр и обещалась заехать за Гиршфельдами. Прощайте, князь! — кивнула она ему головой и медленно вышла из гостиной.

— Прощайте! — машинально повторил он, следуя за нею.

Они вместе вышли из подъезда. Она села в коляску и уехала. Он остался на панели и бессмысленно смотрел вслед за удаляющимся экипажем. Вдруг, как бы что вспомнить, он вернулся в подъезде и снова позвонился у ее парадной двери.

— Александра Яковлевна просила меня подождать ее возвращения из театра… — сказал он отворившему ему дверь лакею.

Тот, зная его за хорошего знакомого своей барыни, молча снял с него шинель и почтительно пропустил в залу.

Виктор стал тихо бродить по комнатам, останавливаясь по долгу то в той, то в другой. Особенно продолжительное время он пробыл вгостиной, где за четверть часа перед этим говорил с Пальм-Швейцарской. Он припомнил теперь, что она не подала ему руки ни при встрече, ни при прощанье, даже не попросила сесть. Значит он здесь в последний раз. Ему вдруг страшно захотелось совсем не уходить отсюда.

«Прощайте, князь!» — прозвучали в его ушах ее последние холодные слова.