Милорадович - Александр Бондаренко

Вослед уходящей гвардии вдовствующая императрица отправила письмо:

«Граф Михаил Андреевич!

Я с умилением читала в письме вашем изъявление чувствований, коими исполнен вверенный вам Гвардейский корпус, за оказанное Мною сему храброму воинству и достойному их начальнику уважение и благорасположение, заслуженные незабвенными подвигами. С удовольствием следовала я в том внушениям сердца, ценящего достоинства, и теплые моления мои теперь им сопутствуют, да ниспошлет Всевышний на них и вас Свое благословение и покровительство и обрадует нас всех скорым и благополучным возвращением Императора, любезнейшего Моего сына, с утвердившими спокойствие мира воинами. Сколь приятно Мне тогда будет лично возобновить вам изъявление искреннего уважения и доброжелательства, с каковыми я пребываю вам благосклонною Мария»[1538].

«Наши войска прибудут на Рейн не прежде как 17 (29) июня, и, думаю, союзники наши без них не решатся начинать», — писал графу Аракчееву князь Петр Михайлович Волконский[1539]. Но он ошибся, поход оказался недолгим. На подступах к городу Вильно было получено известие о битве при Ватерлоо.

«Граф Михаила Андреевич!

Спокойствие Европы, нарушенное побегом Наполеона Бонапарте, благодарение Всевышнему, паки водворилось…

Вследствие сего, повелеваю вам: во-первых, принести во всех полках благодарственное моление Превечному, толико милосердно и праведно покровительствующему правое дело и наказующему беззаконие; а после учредить обратное следование войск, вам вверенных, на квартиры…

Вам предоставляю я в особенности озаботиться исправным продовольствием войск и сбережением людей отличного корпуса сего; почему и марши надлежит расположить умеренные и с соблюдением всех возможных выгод для войска; не выступать же прежде в поход, пока не удостоверитесь, что по трактам, назначенным вами, приготовлено уже продовольствие.

В свое время, я ожидаю от вас маршрутов и строевого рапорта, надеясь, впрочем, что от известного попечения вашего о солдатах, не только сохранены они будут на походе, но и те, кои останутся в гошпиталях, будут призрены наилучшим образом на месте, отправлены будут в последствии к полкам своим в полном порядке.

Пребываю вам благосклонный:

Александр. Париж. Июля 16-го дня 1815 года»[1540].

«Судьба похода нашего решена. Сейчас получен высочайший о сем рескрипт на имя графа Милорадовича. По причине счастливейшего оборота в общем ходе дел Европы дальнейший поход гвардии отменен. Войска, под начальством графа, немедленно возвратятся в столицу. Всего примечательнее в высочайшем рескрипте новое и весьма лестное выражение Государя: "Любезная моя гвардия!"

Все войска сделали направо кругом и, хотя не вовсе с веселым духом, готовятся в обратный путь. Когда наладишь струны на военный строй, не вдруг заиграешь на них мирную песню. Умы и сердца расположились к войне и славе; стремление к подвигам сделалось общим…»[1541]

Однако перед тем как уйти, Михаил Андреевич поступил в свойственной ему манере — «Вильна удивлена великолепным праздником, который граф Милорадович дал в день тезоименитства ее императорского величества государыни Марии Федоровны. Ничего не было пощажено для соделания празднества сего приятным и блистательным»[1542].

Нет сомнения, что Мария Федоровна оценила этот широкий жест.

Граф отправился в Петербург не прямой дорогой, но через Варшаву, чтобы засвидетельствовать свое уважение великому князю Константину. Оттуда он направился в Москву…

Так закончился для Михаила Андреевича его последний боевой поход. Не будем отрицать, что военачальник постепенно превращался в придворного.

Теперь пришла пора вспомнить графиню Орлову-Чесменскую, имя которой многие — тот же Муравьев-Карский — тогда связывали с нашим героем.

«Во время Отечественной войны графиня Орлова-Чесменская вышила хоругвь и отправила ее в подарок к Милорадовичу. Он, как известно, был рыцарь и сердечкин. Когда в 1815 году приехал он в Москву, NN шутя сказал ему: "Конец дело венчает; вы геройски дрались, теперь воспользуйтесь миром и предложите сердце и руку графине Орловой, которая помнила вас, когда вы были на полях сражения". — "Никогда, — отвечал он с некоторой досадой, — я не Багратион"»[1543].

Насчет хоругви, в отличие сабли Чесменского героя, мы ничего не слыхали.

Анна Алексеевна «…родилась в блеске и богатстве, начавши жизнь в неге и роскоши, она легко отказалась от светских благ, от мирских наслаждений, и посвятила себя жизни уединенной, близкой к отшельничеству»[1544].

Объяснений тому имеется несколько.

Николай Васильевич Елагин (1817—1891), известный духовный писатель и цензор, который «…даже в то крайне неблагоприятное для литературы время выдвинулся своей мелочной придирчивостью»[1545], писал, что когда 24 декабря 1808 года умер граф Орлов-Чесменский, то его дочь, «…пав на колени, рыдая, произнесла: "Господи! Ты взял мою мать, которую я не знала, теперь Тебе угодно взять моего отца, будь мне вместо матери и отца и руководствуй всеми поступками моей жизни!" Молитва, вознесенная из глубины чистого сердца, с полной верой и надеждой на Бога, восприяла благословение Божие на всю последующую жизнь графини»[1546].

Подобная версия заслуживает уважения, если не принимать во внимание, что Анне было уже 23 года, для девушки по тем временам — возраст более чем зрелый. Поэтому вероятнее следующее: «Мысль о браке не была ей чужда. Среди многих вздыхателей она остановилась на одном избраннике, на молодом воине, многообещавшем сыне графа Михаила Федотовича Каменского[1547], кратковременного и неудачного соперника Наполеону. Сын его, доблестный граф Николай Михайлович Каменский, погиб в Турецкую войну и мечты ее рухнули»[1548].

Судьба графа Каменского 2-го нам известна, равно как и его вздорный нрав. Так что наиболее предпочтительным представляется вариант, предложенный «Русским биографическим словарем», где говорится, что, когда Анна вступила в свет 16 лет от роду, «…толпа титулованных блестящих женихов стала искать ее руки и ухаживать за ней. В их числе были между прочим князь Куракин, известный богач и вельможа, и князь Платон Зубов; но графиня Орлова отклонила их искания… Впрочем, один из искателей ее руки — граф Н.М. Каменский обратил на себя внимание графини, и она полюбила его, думая, что он отвечает ей тем же, но вскоре разочаровалась в нем и стала искать утешения в религии»[1549]. Кстати, во фрейлины императрицы Екатерины II графиня Чесменская была пожалована 7 лет от роду. Поэтому, «…предаваясь трудам благочестия, благотворения, поста и молитвы, графиня Анна Алексеевна исполняла вместе с тем обязанности, возложенные на нее высоким ее званием при Высочайшем Дворе»[1550].