Мишень для левши (сборник) - Игорь Джавадов

– Судя по обстановке, применит то, что делали нацисты против партизан. Артобстрел или авианалет.

– В любом случае профессору придется несладко. – Эгль нацелился на таймер. – Смотрите, ирейзер уже в центре. Держитесь, сейчас начнется!

Глава 41

– Я всегда говорил Элберту, что его самомнение к хорошему не приведет, – горячился Минковский, бегая по некрашеному полу в крохотном охотничьем домике. – Я еще могу понять, когда инерцию приравнивают к гравитации, чтобы решить узкую задачу. Но применять в масштабах космоса этот прием, лишенный физического смысла? Это все равно, что попытаться запихнуть Вселенную в баночку из-под бриолина. К сожалению, блеск римановской геометрии ослепил Элберта. Он забыл, что существуют принципы сохранения, через которые нельзя переступать. Мой друг Пуанкаре прекрасно понимал это, хотя его признавали больше как математика.

– Пуанкаре был французом, – заметил Лемех. – Не забывайте, что в Европе в это время шла война. Германия воевала с Францией, Англией, Россией. В общем, почти со всеми. Немецкие ученые встали на сторону своих авторитетов. И первым из них был, конечно, профессор Клейн.

– А Шредингер? – возразил Минковский. – Помните его работу по гравитационному излучению? Он доказал, что энергия исчезает, если удалиться от данной точки. Элберт знал о статье Шредингера и должен был прислушаться к его мнению.

– Мог бы, – согласился Лемех. – Но не стал. Во-первых, Шредингер все-таки был австрийцем, а не немцем. Во-вторых, Клейн, спасая теорию, ввел дополнительный член. Ни он, ни Элберт не заметили, что этот член просто равен нулю. Прибавьте нуль к нулю и получите снова нуль. На Клейна смог бы повлиять только Гильберт. Кстати, это Гильберт предложил использовать метод Римана в теории гравитации. Но Гильберт тоже был математиком, и от его тонких рассуждений по поводу нарушения сохранения энергии молодые немецкие физики просто отмахнулись.

– Странно вы как-то рассуждаете, – заметил Минковский. – Я всегда полагал, что наука не имеет национальности.

– И это говорите вы? – усмехнулся Лемех. – Там вы известны как великий немецкий ученый, автор теории пространства-времени. Здесь вас объявляют в розыск, как опасного белорусского партизана. Причем розыск ведет немец Клейн, один из сторонников теории Элберта. Как вы объясняете этот парадокс?

– Никакого парадокса нет, – Минковский устало опустился на скамейку. – Ведь я родом из Белоруссии. У моих родителей был дом в селе Алексоты. После сельской школы я учился в Кенигсбергском университете, окончил с отличием. Преподавал физику в Бонне, потом в Цюрихе. В общем, обычная история. Иоффе, например, работал в Мюнхенском университете. Только он вернулся в Россию, а я нет.

– Иоффе? – спросил Лемех. – Абрам Федорович?

– Он самый, – кивнул Минковский. – Основатель русской физической школы. Он работал в лаборатории Рентгена, а я преподавал физику. В том числе и студенту Элберту. Видно, плохо преподавал. Послушайте, Лемех, у нас осталось мало времени. Я хочу сказать самое главное. Вы должны понять, что теорий гравитации может быть много. Но мир, в котором мы живем, один. Жизнь не так проста, как кажется. На деле она еще проще. Не надо ее усложнять. Выберите из всех принципов самый простой и стройте новую теорию.

– Принцип сохранения энергии?

– Вы меня поняли, – улыбнулся седой ветеран и погладил свои огромные усы. Он откинул в сторону лежавший на полу коврик и поднял крышку люка. Из подвала пахнуло сыростью.

В небе послышался мощный рокот, от которого в избушке задребезжали стекла. Лемех выглянул в окно и увидел, что в воздухе появились два тяжелых боевых вертолета, которые развернулись над поляной и двинулись в атаку на одинокий охотничий домик.

– Вам пора, – подтолкнул его Минковский. – Сейчас будет авианалет. Вот карандаш. Распишитесь на крышке люка. Отлично!

– Как же вы? – спросил Лемех, спускаясь по скользким ступенькам. – Давайте со мной. Зачем вам оставаться под бомбежкой?

– Обо мне не беспокойтесь, – уверенно сказал партизан и захлопнул тяжелую крышку. Лемех очутился в полной темноте.

Глава 42

– Теперь все стало на места, – сказал Кари. – Меморандум доцента нужно показать Эглю.

– Зачем? – безучастно спросил Гарун.

– Разве ты забыл, что в данную реальность нас пустили на некоторых условиях? – Кари положил тяжелую руку на плечо Гаруна. – Мы обещали выяснить причину пандемии и ликвидировать ее. Причину выяснил твой двойник. За это ему честь и слава. Остается продумать технологию и предложить конкретный план. Решение примет экспертный совет.

– Какой еще совет?

– Эгль не имеет права один вмешиваться в историю планеты с миллиардным населением. Такие решения принимаются коллегиально. Вопрос будет вынесен на Совет, членом которого являюсь и я. Как правило, мы не устраняем катаклизмы. Но данный случай особенный. Планету Земля мы считаем своей второй родиной, ведь наши миры совпадают почти по всем параметрам. Я уверен, что Совет примет решение снять пандемию. Это будет компенсацией Терре за Лемеха.

– Признайся, Гарун, – подмигнул Кари, – спасти мир от опасности – разве это не мечта каждого русского аварца? Если ты не против, я буду просить о твоем участии. Мы получим право на применение любых средств. Надеюсь, вы с Беловым сработаетесь.

– Павел? – оживился Гарун. – Ты думаешь, он вернется?

– Я жду его, – просто сказал русич. – А сейчас займемся сейфом.

Кари снял портрет Пуанкаре и положил его на стол. В стене тускло блеснула стальная дверца потайного сейфа.

– Куда Пров пропал, – пробормотал он, повертев колесо набирателя шифра. – Боюсь, без грубой силы здесь не обойтись. Сейф должен открываться комбинацией из шести цифр. Смотри, я набираю комбинацию Лемеха, но она не действует. Неужели доцент сменил шифр?

Дверь открылась, в кабинет вбежала Зоя. На плече у нее висел черный рамкинский арбалет.

– Савва заложил коридор мебелью, – доложила девушка. – Завал почти до потолка.

– Пров где? – спросил русич. – Куда вы девали охранника?

– Пров связал его и затащил в странную комнату, – засмеялась Зоя. – Там все стены украшены блестящими голубыми плитками. А внизу – обрубленные вазы с такими дырками.

– Это мужской туалет, – невольно улыбнулся Гарун. – После кувшина пива рамцу там самое место.

Смутившись, Зоя подошла к столу и взяла в руки портрет Пуанкаре.

– Ой, а что это? – воскликнула она, показывая на приклеенную к обратной стороне рамки игральную карту.

– Это дама пик, – сказал Гарун, оторвав карту. – В то время такая игра была – в карты. Самая интересная, конечно, – преферанс. Помню, как-то сутки играли, не вылезая из-за стола. Погодите, здесь что-то написано! – Он повернул карту рубашкой к окну и прочитал: