Всю жизнь я верил только в электричество - Станислав Борисович Малозёмов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я сбегал домой. Бабушка вязала из тряпичных полосок половичок цветастый.
– Гулять ходили? В кино? – она оторвалась на минуту от работы, сняла очки.
– На плоту по Тоболу плавали. Семнадцать километров отмахали. Потом на попутной обратно вернулись. Где у нас семечки?
– Ну, раз не утонули, значит, всё правильно делали. Молодцы! – Бабушка погладила меня по голове. – Родителям не будем докладывать?
– Да ну их. Начнут ещё уму-разуму учить. Так где семечки-то?
– А за печкой в мешочке, – бабушка надела очки и снова погрузилась в приятную для неё и полезную для дома работу.
Мы часа два молча сидели на скамейке возле ворот и покрывали землю слоем лузги. Сидели и думали кто о чём. Я о путешествии. А пацаны – не знаю. Тоже, наверное.
Вечер прибежал быстро, будто мы ему обещали что-то интересное. Так он спешил. Но все интересное на сегодня кончилось. Было, да прошло, затронув души наши, умы, сердца и нервы. И всё на пользу.
– Нормально отдохнули, пацаны? – спросил я.
– Прилично погуляли, – ответил за всех Жук. – Чистая одежда. Шашлык в пузе. Речка в глазах рябит ещё. Хорошо!
– Тогда завтра утром собираемся вот тут подметать лузгу. В девять часов. Лады?
И мы разошлись по домам. Устали. Оказывается, и от радости можно устать. От счастья, от любви к интересной жизни.
Я пришел в комнату. Разделся и лег на кровать. Помню только, что подошла бабушка, поцеловала меня в щеку и укрыла тонким одеялом.
Тепло было. И на улице. И в комнате.
И на душе.
Глава двадцать третья
Отпрыгал я своё на всю катушку за лето шестьдесят второго. Особенно последние августовские дни перед школьным сбором и линейкой шустро и удачно мы с дружками раскидали на всякие вольные удовольствия. Секции всякие, кружки и студии тоже на каникулах не работали. У меня оставались только тренировки двухчасовые по три раза в неделю. То есть, практически всё время дорогое, бесценное, перед началом школьного заточения в седьмой (нет, я ещё раз повторю, усилю акцент – аж в седьмой класс!!!) – было свободно и просто требовало отмочить что-нибудь напоследок такое, чтобы до весны вспоминать и ахать от воспоминаний о дерзких и высоких полетах своих в испаряющейся летней свободе.
Ну, кроме героического заплыва на плоту по Тоболу, мы перед первым сентябрем ухитрились два раза подраться стенка на стенку с «наримановскими» и «колёсниками». Колесные ряды обосновались почти на берегу Тобола раньше, по-моему, чем сам Кустанай. Это был посёлок мастеров. Колёса для телег делали, сами телеги, глиняную посуду всякую и даже из стекла выдували разные забавные фигурки, вазы и огромные двадцатилитровые бутыли. Оттого пацаны из этих рядов считали, что главные в городе – они. И все остальные шкеты обязаны были их уважать и носить им то папиросы, то по пять рублей в неделю от каждого района, то разрешать великодушно кадрить девчонок в любой точке Кустаная. Наримановские жили от них недалеко, но не дружили и в союзники не писались. В Наримановке существовал чернорабочий люд. Мешки судьба определила носить им на элеваторе и базаре, вагоны разгружать, на стройках подсобными работниками служить. Кирпичи носилками таскать, песок разгружать с машин и копать котлованы под фундамент. Мужики жили там на жизнь маленько злые и по этой уважительной причине сильно пьющие. Пацанва наримановская отцов копировала только в одном: лет с восьми попивали шкеты бормотуху и курили план. А жили, как могли. Вкалывали на пару с родителями и попутно подворовывали везде и всё. Без разницы. Они доживали дома максимально до шестнадцати, а потом расфасовывались по зонам для малолеток или по крыткам. По тюрьмам, значит.
Но вот мы с ними в суровых боях за правду и место под солнцем трепали друг другу внешность строго по договоренности. То есть, от инициаторов бойни шел к врагу посыльный и там утрясал день и час встречи. Бились исключительно по звонку и только в рукопашную. Без предметов тупых и острых. Наш район звался «Красный пахарь». Потому как образовался он из деревенской публики. Она свалила в город за более длинным и увесистым рублём, чем давал в селе даже самый трудовой трудодень. Ну, ещё селились тут сельские умники. Они поступали учиться в ПТУ, всякие техникумы и учительский институт, чтобы процветать дальше при знаниях и дипломах.
Вот мы числа двадцать седьмого побились с «колёсниками», потом пошли с ними же в парк поесть сахарной ваты и хорошего пломбира. В этот раз нам повезло больше и мы их одолели. Потому и вату, и мороженое ели на халяву.
Договорились в следующий раз спихнуться стенками зимой. В декабре. А «наримановским» через день проиграли уже мы. Нас и поменьше в этот раз было, да ещё после сражения с врагом предыдущим многие из нас руки поотбивали и мышцы потянули. Ну и ладно. Пошли, купили им пива на базаре по три кружки на нос. И карася сушеного, из местного озерка перед Затоболовкой.
Пиво с ними пить не стали, а по три рыбки сгрызли, конечно, за компанию.
Ну, сильно в двух боях не пострадал никто. По понятиям бились же. Кровь появилась – тебя уже не трогают. Садишься, смотришь со стороны. Лежачих нельзя было бить и если вдруг кто-то сам руку поднимал над головой. Это означало, что ему или в пах попали, или порвали рубаху, кофту, а то и штаны. А, бывало, даже ботинки разваливались. В таком виде домой через весь город тащиться было уже не шибко прилично, а продолжишь дальше махаться, рубашку и всё уже разодранное вообще можно было в клочья разнести. Родители не поцелуют за такой сюрприз.
Ну, короче, развлеклись таким образом. По графику и без злобы. Просто с уговором: проигравшие в драке не просто пивом или мороженым отделываются, а выполняют желания победителей. Ну, там, девчонок наших не клеить, в нашем районе не жиганить. То есть не воровать по мелочам. И ходить у нас свободно хоть по одному, но без ножей, кастетов и прочей ерунды, а драк ни с кем не затевать, держаться. Что самое интересное, слово всегда все держали. Кто срывался, от своих же получал по тыкве. Понятия, которые положено соблюдать, не воровские были, не блатные, а просто «законные». И соблюдались они, насколько помню, годов до семидесятых До середины их. А потом подросло странное поколение,
