Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах - Вадим Юрьевич Солод
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Следователем по делу назначен А. А. Авсеевич, курировал расследование начальник Особого отдела ГУГБ НКВД СССР Израиль Леплевский, позднее к ним был прикомандирован «красный латыш» Вильсен, с которым Примаков дружил много лет, подругой его жены Аглаи Вильсен была и его первая жена Оксана Коцюбинская.
При допросе применялись специальные методы, о чём свидетельствовали протоколы допросов бывших сотрудников НКВД В. И. Бударева, Н. Н. Селивановского и др.
Что же касается законности применения особых способов убеждения обвиняемых в совершении тяжких государственных преступлений, то какие-либо правовые акты либо должностные инструкции по этому поводу отсутствуют, в следственных органах НКВД даже попытались начать дискуссию по поводу пределов использования физического воздействия на арестованных, но она была оперативно прекращена партийным руководством.
Секретарь ЦК ВКП(б) И. В. Сталин высказался по этому вопросу вполне определённо, направив 10 января 1939 года шифрованную телеграмму секретарям обкомов, крайкомов, в ЦК компартий союзных республик, наркомам внутренних дел, начальникам Управлений НКВД, в которой говорилось: «ЦК ВКП(б) разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП(б)… Известно, что все буржуазные разведки применяют физическое воздействие в отношении представителей социалистического пролетариата, и притом применяют его в самых безобразных формах. Спрашивается, почему социалистическая разведка должна быть более гуманна в отношении заядлых агентов буржуазии, заклятых врагов рабочего класса и колхозников? ЦК ВКП(б) считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружающихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод».
На этот документ неоднократно ссылался 1-й секретарь ЦК КПСС Н. С. Хрущёв в качестве доказательства «кровавости» сталинского режима, но особого доверия к такому упырю, как Никита Сергеевич, у нас, конечно же, быть не может.
Однако факты применения пыток в процессе дознания следователями НКВД доказаны многочисленными постановлениями Верховного Суда СССР и РФ по вопросам о реабилитации незаконно осуждённых и казнённых лиц — участников политических процессов.
После смерти И. В. Сталина, в период обострения внутрипартийной борьбы на заседании Президиума ЦК КПСС возникали вопросы по поводу секретной директивы ЦК, направленной руководителям республиканских и областных комитетов партии: «физическое воздействие допускается как исключение, и притом, в отношении лишь таких врагов народа, которые, используя гуманный метод допроса, нагло отказываются выдать заговорщиков, месяцами не дают показаний, стараются затормозить разоблачение оставшихся на воле заговорщиков, следовательно, продолжают борьбу с Советской властью также и в тюрьме». Не уверен, что этот кондовый документ действительно существовал, а вот приказ министра внутренних дел СССР маршала Советского Союза
Л. П. Берии от 4 апреля 1953 года № 0068 «О запрещении применения к арестованным каких-либо мер принуждения и физического воздействия» действительно есть в архивах. Выводы напрашиваются сами собой.
В заявлении на имя наркома внутренних дел Н. И. Ежова арестованный В. М. Примаков писал: «В течение девяти месяцев я запирался перед следствием по делу о троцкистской контрреволюционной организации и в этом запирательстве дошел до такой наглости, что даже на Политбюро перед т. Сталиным продолжал запираться и всячески уменьшать свою вину. Тов. Сталин правильно сказал, что „Примаков — трус, запираться в таком деле — это трусость“. Действительно, с моей стороны это была трусость и ложный стыд за обман. Настоящим заявляю, что, вернувшись из Японии в 1930 году, я связался с Дрейцером и Шмидтом, а через Дрейцера с Путна и Мрачковским и начал троцкистскую работу, о которой дам следствию полное показание — о деятельности троцкистской контрреволюционной организации и о всех известных мне троцкистах армии».
29 августа 1936 года он обратился с письмом к Я. С. Агранову: «Очень прошу вас лично вызвать меня на допрос по делу о троцкистской организации. Меня всё больше запутывают, а я некоторых вещей вообще не могу понять сам и разъяснить следователю. Очень прошу вызвать меня, так как я совершенно в этих обвинениях не виновен. У меня ежедневно бывают сердечные приступы». На это очередное заявление «врага народа» 1-й заместитель руководителя НКВД внимания не обратил. Писал комкор и лично тов. И. В. Сталину: «Я не троцкист и не знал о существовании военной контрреволюционной организации троцкистов. Но я виновен в том, что, отойдя от троцкизма в 1928 году, я не до конца порвал личные связи с троцкистами — бывшими моими товарищами по Гражданской войне — и при встречах с ними (с Кузьмичёвыми, Дрейцером, Шмидтом, Зюком) вплоть до 1932 года враждебно высказывался о тт. Будённом и Ворошилове. Личные отношения с бывшими троцкистами после моего отхода от троцкистской оппозиции прервались, и со многими я совершенно перестал встречаться… Заявление об отходе от троцкизма я написал в 1928 году в Кабуле, в полной изоляции от троцкистов — написал честно, без двурушничества, без обмана (…) Я не троцкист и не контрреволюционер, я — преданный боец и буду счастлив, если мне дадут возможность на деле, работой доказать это».
В своих показаниях В. М. Примаков утверждал, что помимо него самого, в троцкистскую группу входил И. Э. Якир, заговорщики считали его самым подходящим кандидатом на пост наркома обороны вместо К. Е. Ворошилова, а во главе военного заговора стоял М. Н. Тухачевский, который, в свою очередь, был непосредственно связан с Л. Д. Троцким, в числе соучастников им также были названы Я. Б. Гамарник, П. Е. Дыбенко, С. С. Каменев, Б. М. Шапошников, С. П. Урицкий и многие другие.
После получения таких признательных показаний началась «чистка» среди высшего комсостава РККА, с увольнениями и арестами.
11 июня 1937 года в закрытом заседании Специального судебного присутствия Верховного Суда СССР было рассмотрено дело по обвинению Маршала Советского Союза М. Тухачевского, командармов 1-го ранга И. Уборевича и И. Якира, командарма 2-го ранга А. Корка, комкоров Б. Фельдмана, Р. Эйдемана, В. Примакова и В. Путны в шпионаже, измене Родине и подготовке террористических актов. Обвинение строилось исключительно на признательных показаниях самих арестованных, каких-либо иных доказательств их преступной деятельности в уголовном деле не было. Все подсудимые, за исключением И. Уборевича, отказавшегося от данных им на следствии показаний, признали свою вину. В «последнем слове» почти все они заявили о своей преданности делу революции, Красной Армии, лично товарищу И. В. Сталину, раскаивались в содеянном и просили о снисхождении.
В. М. Примаков, безоговорочно признавший свою вину, выступил на суде с «покаянным словом»: «Я должен сказать последнюю правду о нашем заговоре: ни в истории нашей революции, ни в истории других революций не было такого заговора, как наш, ни по целям, ни по составу, ни по тем средствам, которые заговор для себя выбрал. Из кого состоит заговор? Кого объединило фашистское знамя Троцкого? Оно объединило все контрреволюционные элементы, всё, что было контрреволюционного в Красной
