Кони - Сергей Александрович Высоцкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И снова разговор обращался вокруг одной, дорогой для обоих темы — Тургенев, которому они остались верны до самой смерти.
Савина — Кони.
2. Х.1909
«Дорогой Анатолий Федорович.
Возвращаю статью, прочитанную мною с превеликим негодованием. Какая цель подобного писания? Кто такой «Борис Садовский»? И почему он компилирует только худое о Тургеневе? Почему через двадцать пять лет после смерти понадобилось обливать помоями такое имя?.. Под видом «чрезвычайного интереса» анатомирует душу, и в большинстве случаев — грязным ножом. «Какой смелый русский народ» — повторяю я за Гоголем».
Кони — Савиной.
1.26.1913
«Дорогая Мария Гавриловна, — запряженный в ярмо заседаний Госуд. Совета, я лишен возможности поздравить Вас лично с наступающим днем Вашего Ангела, по шлю Вам самые горячие пожелания здоровья, душевного спокойствия и всего, что есть на божьем свете хорошего. В нынешнем году исполняется 30 лет нашего личного знакомства: благодарю Вас сердечно за все отрадное, яркое и светлое, что я из него извлек».
Не все «выходы в свет» и не все посетители в гостеприимной квартире Анатолия Федоровича были в равной степени приятны и желанны. Иногда приходил «в неурочное время» и подолгу сидел А. Н. Куломзин, самонадеянно распространяясь о своих планах написать большую книгу о Христе. Неожиданно прерывая свой рассказ и понизив голос, советовал:
— Анатолий Федорович, спаси вас боже критиковать в нашем заведении земских начальников. Не поймут.
Анатолий Николаевич, невзирая на свои «христианнейшие» замыслы, не прочь был пофилософствовать о том, «для чего задница у мужика». Осенью 1915 года Кони совершенно неожиданно, без всякой с его стороны просьбы, увеличили содержание как члену Государственного совета.
Анатолий Федорович высказал Куломзину свое неудовольствие:
— Не время, идет война! Я категорически возражаю…
— Что сделано, то сделано, — усмехнулся управляющий делами комитета министров. — Назад не вернешь!
После революции Куломзин торговал в Ницце цветами и умер в марсельском госпитале.
Несмотря на «уклончивость» Куломзина, на его умение избегать «опасных» заседаний Государственного совета, у Кони была причина сохранить к нему благодарные чувства: «Куломзин — настойчивый виновник первого издания Судебных речей», — записал Анатолий Федорович в своем «Элизиуме теней».
Представителем «искренней перегибательности» называл Кони другого члена Государственного совета — Алексея Алексеевича Нарышкина, «частные и тягостные посещения» которого, «с бесконечными переулками и закоулками в разговоре», заканчивались всегда бессонницей, не подвластною никакому лекарству».
Первое время Кони всегда удивлялся, как это человек, будучи одним из самых правых в Государственном совете, мог вечером за чаем, не стесняясь недоуменных вопросов присутствующих, поносить правительство и соглашаться с Анатолием Федоровичем в оценке «само-дуржавия». Но потом привык. Даже самые высокие сановники поругивали между собою царя и премьеров. Зато, как только речь заходила о самом принципе самодержавия, и Нарышкин и ему подобные защищали его с яростью. Кони считал Нарышкина бескорыстным и честным. И даже бедным. Может быть, он и действительно был бедным, но с понятием о чести трудно сочетается пребывание в крайне правых и яростная, наделавшая много шума «речь о евреях, проникнутая личной злобой».
7Современники хорошо знали Кони по громким судебным процессам, по его заключениям в сенате, по выступлениям в Государственном совете. Возбуждал ли оп следствие, как было по делу миллионера Овсянникова, выступал ли с напутствием присяжным заседателям в судебных заседаниях но делам Засулич и Юханцева, растратившего два миллиона из кассы Общества взаимного поземельного кредита, давал ли свои обер-прокурорские заключения, рекомендовавшие отменять драконовские приговор; но делам старообрядцев или прибалтийских пасторов, просвещенная Россия знала, что Анатолий Федорович никогда не допустит — не сможет допустить в силу своих глубоких нравственных убеждений — малейшей несправедливости, не поддастся давлению «властей предержащих» или реакционной прессы, не позволит себе отступить от истины под давлением минутного порыва, личной антипатии к подсудимому. Виды собственного благополучия, карьеры, монаршей благосклонности не принимались им во внимание, когда на карту ставился престиж правосудия. Бескомпромиссность Кони не подвергалась сомнению.
Но, будучи справедлив и бескомпромиссен в большом, Копи оставался таким и в своей повседневной работе, общении с друзьями и недругами. Оп не был двуликим Янусом. Его обостренное чувство справедливости, нравственные принципы, отзывчивость к чужому горю проявлялись постоянно, они были формой его существования. Об этой стороне его личности современники знали мало. Только близкие друзья, только люди, не раз прибегавшие к его помощи. Лев Толстой, например.
Но о многих великодушных поступках Кони пе знали и близкие Анатолия Федоровича — он не любил об этом говорить, да и по видел в них ничего особенного, творил добро походя…
Интересный документ хранится в его архиве — «Ведомость ходатайств о помиловании и смягчении наказаний с 1886 по 1897 год». На 16 листах перечислены имена и поступки людей, за которых просил Кони.
…Мещанин Гаврила Фодоренков лишен всех прав и сослан в Сибирь за побег из помещения для арестованных. А было этому Гавриле Федоренкову 78 лет! По ходатайству Анатолия Федоровича ссылка в Сибирь заменена ему тремя месяцами ареста. Крестьянин Анатолий Яковлев 13 лет осужден смоленским судом на ссылку в Сибирь за изнасилование девочки. Кони добился, чтобы Сибирь была заменена мальчишке поселением в монастыре. До совершеннолетия… Всего в списке 27 человек, причем напротив имени Александра Самойлова, осужденного за бродяжничество, рукою Кони отмечено: «не мое представление». Кони удалось добиться помилования крестьянину Вильгельму Гецу, который в возрасте 18 лет был приговорен за кражу лампы и керосина на 29 рублей 7 U копеек, а водворен под стражу за это преступление через 26 лет!
Из 27 помилованных — 13 крестьян, один солдат, четверо мещан, трое казаков, горец, осужденный за побег и заявивший в свое оправдание: «Тоска по Кавказу заела!», два бродяги, один действительный статский советник, один судья. И один имам. Нет, не за родных или знакомых из «общества» просил Кони, не за власть имущих, а за тех, кто был лишен уже в силу своего «подлого» состояния права на внимание, права на справедливость. И этот список не единственный.
Когда в Государственной думе обсуждался вопрос о закрытии тотализатора, Кони подробно изучил причины, приводившие людей к растрате денег. В подготовленном им списке растратчиков за 1909–1913 годы значилось 477 человек. Красным карандашом
