Королева в раковине - Ципора Кохави-Рейни

— Наоми, ты ленишься, — кричит на нее ответственная за мойку посуды, — ты грязная, ты не работаешь так, как надо!

Откуда та знает, что грязная посуда — дело ее рук, а не еще трех дежурных? Шум сопровождает мытье кастрюль и тарелок в гигантских мойках, но крик относится лишь к ней:

— Наоми, ты грязная.

Эта присказка дежурной, следящей за работой, и трех остальных дежурных преследует ее и при стирке.

— Ты работаешь грязно. Остались все пятна. Стирай, как следует!

Рубашки, штаны, трусы, майки летят к ней. Две прачки требуют от нее перестирать их.

— Но ведь я их не стирала, — бормочет она, — ни эту одежду и ни эту.

Но стоит ей лишь раскрыть рот, как обрушивается на нее фонтан криков.

— Своими глазами мы видели, что ты стирала эти вещи!

Они обвиняют ее не только в том, что она не работает чисто, не дисциплинирована, и не считается с остальными, но еще и лжет. Она лишена дома, и некуда ей бежать.

Первым делом, руки! Девиз Второй и Третьей алии обрушивается на нее. Руки у нее обе — левые, говорят все, она не умеет работать, не умеет стирать, мыть посуду, отмывать унитазы и рукомойники Она говорит себе: «каждый считает для себя честью — ущемить меня! Все, что я делаю, — плохо. В глазах общественности все у меня из рук вон плохо. Когда я говорю, все считают мои речи странными, сердятся, а порой удивленно поднимают брови и вообще не обращают внимания на мои слова.

Когда я молчу, говорят, что я гордячка и антиобщественный элемент. Из-за моей непохожести на окружающих я превратилась в боксерскую грушу для избиения, вся их удрученность жизнью обрушивается на меня».

Разочарование собой и окружением стало ее болезнью. Отвращение вызывал у нее расхваливаемый образ сабры — уроженца страны, колючего, как плод кактуса — цабар, сабра. А, по сути, сабру отличала отсутствие культуры и разнузданность, выражающая, по их мнению, безграничную свободу. А ведь среди кибуцников немало людей воспитанных, стремящихся придерживаться культуры, которую они привезли с собой из диаспоры, противопоставить ее вульгарности в поведении и речи. Пример распущенности показал один воспитанник: на глазах у всех он спустил штаны и помочился в собственную панаму из грубой ткани. Компания юнцов хохотала, и особенно сам «герой», этакий факир на час. Ночью Наоми записала в дневнике: «Я так соскучилась по стране Израиля. Но сейчас я хочу вернуться в Германию с первым кораблем». Наутро она устыдилась этих строк, выражавших минутную слабость, и вырвала лист.

Она идет от неудачи к неудаче. Она считает, что в глазах большинства воспитанников, которые росли в простых домах и в другой культуре, она, со своими правилами поведения и предпочтениями, воспринимается, как чужая. Как и на учебной ферме, так и в кибуце ее товарищи решили организовать коммуну. Она только пожала плечами. Ни за какие коврижки она не согласилась на требование группы внести в общую кассу десять марок, карманные деньги, посылаемые ей каждый месяц Лотшин. Деньги эти предназначены на покупку книг, словарей, блокнотов — в общем, на приобретение духовной пищи. Наоми в оппозиции, объявила группа, и она была отброшена в сторону. Кровь ее, как индивидуалистки, разрешена к пролитию. По ночам устраивают ей веселую жизнь. С громким хохотом врываются к ней в постель. Клубок подкатывается к горлу, душит ее. Каким бы ни было ее положение, только внутренние законы ее души определяют границы ее поведения, а никакой общественный диктат. Разве может даже прийти мысль — отказаться от самопишущей ручки, спрятанной под соломенный матрац. Эта память о покойном отце не уйдет в коммуну. Она отказалась от личных часов, ибо имеет право их носить лишь тот, кому часы необходимы для работы. Она верна себе, и ей все равно, если будут сердиться, что она не освободилась от буржуазных привычек.

Не дает ей покоя тоска по Иерусалиму. Переход с учебной фермы для девушек в кибуц Мишмар Аэмек, все равно, как переход из дворца в лачугу. Хотя по требованию руководства молодежного движения парни и девушки поселены в одном большом длинном здании, но в комнатах нет электричества. Все пользуются керосиновыми лампами, матрацы сами воспитанники набивают соломой, и они неудобны. Парни и девушки живут вместе, на основании принципа равенства между полами.

В отличие от учебной фермы, кибуц организован отлично, за исключением беспорядка в документах. Регистратор считает, что даты и личные данные вообще не касаются текущей жизни, путает их. Так он записал имя матери Наоми не Марта, а Двора, иногда — Малка. Тоскует она по Иерусалиму. Ей не хватает бесед с Рахель Янаит Бен-Цви. Сионистского пафоса этой женщины, словно выкованной из стали поддерживает Наоми. Она приказывает себе: «крепись! Во имя высокой цели ты обязана завоевать страну Израиля. Нельзя отчаиваться!»

Ее укрепляют прекрасные мечты о чудных израильских первопроходцах, пионерах, воплощавших мечты в реальность. Во всех отделениях кибуца она наблюдает за тружениками, не гнушающимися и не гнущимися под каторжной работой в жесточайший зной или холод. Они творят с сухой землей чудеса, в которые просто трудно поверить.

«Крепись!» — обращается она к чувству собственной вины, порожденной душевной слабостью. Во имя родины, она, в жилах которой течет еврейская кровь, сделает все, чтобы не быть нахлебницей. Требует от себя с честью нести тяжкие душевные страдания.

В кибуце есть у нее еще одна миссия. Тут, с четырнадцати лет молодежь учиться себя защищать. Парни и девушки упражняются в искусстве самозащиты — в стрельбе, в охране бетонированных позиций. В кибуце учат не испытывать страха, суметь выстоять в самых тяжелых условиях. Если в Иерусалиме арабы вселяли в нее страх и ужас, то в кибуце чувствуется, что евреи не беспомощны, умеют себя защищать. Живут и трудятся в самом сердце долины, в окружении моря арабских сел — Абу-Шоша, Рихания, Ум Э-Зейнат, Абу-Зарик и других. И только кибуц способен воплотить мечту о заселении пустынной страны Израиля.

Все ее усилия впустую. Она чужда себе и чужда обществу. Лотшин пишет ей, что она всегда была необычной девочкой, а у таких людей судьба в обществе нелегка. Добрая душа рекомендует ей найти хотя бы одного настоящего друга. И вправду, в общественной пустыне есть у нее друг. Эзра тоже выделяется из общей массы. Он учится в образовательном центре, а не в классе молодежного движения, где нет разделения между учениками из кибуца и учениками, не принадлежащими кибуцу.

Эзра и Наоми встречаются во дворе и ведут беседы о мировых событиях. Когда Наоми критикуют за странность, Эзра, настоящий добрый друг, только посмеивается и говорит, что она слишком умна, чтобы ее поняли. Эзра — самый преуспевающий в компании, интеллигентный и очень музыкальный. Он играет на фортепьяно и хороший спортсмен. Эзра не только ведет себя с ней почтительно, но и угощает ее конфетами в бонбоньерках, пирожными и вафлями, которые ему покупает в городе отец Цви Зоар.