Лихие гости - Михаил Щукин

— Наша экспедиция абсолютно законна, ее маршрут был согласован с вашими властями, а финансировалась она английской торговой компанией. Разве это возбраняется? На каком основании вы меня арестовали и теперь допрашиваете? Я не знаю — какое ведомство вы представляете? И почему я должен отвечать на ваши вопросы?

— О ведомстве мы еще поговорим, также поговорим и о вашей торговой компании, времени у нас будет много. Сейчас конкретно отвечаем на конкретный вопросы: где, когда и от кого?

— Я ничего не скажу! Вы не имеете права! Это нарушение международных норм!

— Господин Коллис, не надо изображать из себя наивного юношу. Вы военный человек, морской офицер великого британского флота. В один прекрасный момент вас пригласили на беседу и сказали, что требуется выполнить в России одно деликатное поручение. И вы согласились это поручение выполнить. Не делайте удивленное лицо, господин Коллис, нам известно намного больше, чем вы думаете. В общих чертах, известно практически все, меня интересуют лишь подробности. И вы мне обстоятельно, не торопясь, о них расскажете, а затем еще и напишете собственноручно.

— Что случится, если я не расскажу?

Нина Дмитриевна мило улыбнулась и развела пухлыми ручками:

— Да всякое может случиться… Места здесь глухие, дикие. Экспедиция может погибнуть, и тогда погибшие будут объявлены героями науки, положившими свои жизни на алтарь просвещения. Другой ответ можно найти в законах Российской империи, поверьте на слово, в этих законах так много разных статей, что вам подберут любую, даже две или три. Вы будете иметь великолепную возможность остаться в Сибири на долгие годы, пребывая на нашей каторге. Нужно объяснять, что такое каторга в Сибири? Ах, не нужно, ну и замечательно, не будем зря тратить время.

— Какой еще есть вариант?

— Я уже сказала: вы пишете подробный отчет, отвечаете в нем на все вопросы, которые я задавала, точно такие же отчеты пишут все члены вашей экспедиции. Мы возвращаем вас в целости и сохранности в Белоярск, там вы будете объявлены героями, пережившими двухнедельное скитание по тайге и по горам, где вы заблудились, но в конце концов вас отыскали, вывели к реке и нашли пароход, который вас ждал все это время. Мы устроим вам пышные проводы на родину, скажем много восхищенных слов и на этом с любовью расстанемся.

Коллис с шумом втянул воздух широко раскрытыми ноздрями, хрипло выдохнул:

— Мне надо подумать.

— Хорошо, думайте, — Нина Дмитриевна улыбнулась ему и сама открыла двери каюты.

Коллис тяжело выбрался в коридор, но в последний момент обернулся, спросил:

— Почему наши винтовки не выстрелили?

— Да, — махнула ручкой Нина Дмитриевна, — сущая мелочь, знаете ли, бойки у них подточили. Вот и пришли в негодность. Такая жалость! Они ведь больших денег стоят. И куда их теперь? Только выбросить…

Два матроса ловко подхватили Коллиса и повели по узкому коридору. Он шел, послушно переставляя ноги, и металлические подковки добротных зашнурованных ботинок глухо стукали. Нина Дмитриевна, проводив его долгим, внимательным взглядом, вернулась в свою каюту и встала, прислонившись к стене, безвольно опустив ручки, словно отдыхала после тяжелой работы. Но отдыхала недолго. Дверь открылась, и в каюту, ступая мелкими, частыми шажочками, вошел Бориска. Его толстые губы расползались в улыбке, но маленькие глазки смотрели холодно и настороженно.

— Здравствуйте, Борис Акимович, — преобразилась Нина Дмитриевна и широко раскинула пухлые ручки, словно желала заключить горбатого старого мужика в нежные объятия, — проходите, присаживайтесь, где вам удобно.

— Вот даже как, по отчеству меня величаете, — губы Бориски расползлись еще шире, — и откуда же вы про отчество мое сведали? Человечишка я махонький, не знатный, до седых волос дожил, а все Бориска, да Бориска… А вы — Борис Акимович! Прямо сердце от такой уважительности тает.

— Как же мне вас не уважать, Борис Акимович! Все-таки монашеский сан принимали в свое время, и такое имя красивое у вас имелось — Гедеон. Помните? Правда, расстригли после — ну, всякое бывает! Зато, когда без рясы остались, столь много совершить успели — просто диву даешься! Но про свои дела, Борис Акимович, вы лучше меня знаете, пересказывать не буду. Вижу, что человек вы умный, а еще вижу, что жить желаете. Поэтому надеюсь, что мы полюбовно договоримся.

— И о чем же договариваться будем, милая барышня?

— Да о сущих пустяках, Борис Акимович! Пароход вы захватили, поднялись до прохода через Кедровый кряж, доставили оружие и иностранцев в целости и сохранности. И что дальше стали делать?

Бориска перестал улыбаться, его толстые губы подобрались, в настороженных глазах засветился злобный огонек, но голос остался прежним — негромким и слащавым:

— А вы к каким делам любопытство имеете, барышня? Ко всем сразу?

— Не придуривайтесь, Борис Акимович. Кто должен сообщить Цезарю, что пароход захвачен? Иностранцев собирались вести за Кедровый кряж? Для какой надобности оружие? Воевать пожелали? Еще и на победу, наверное, надеялись, а, Борис Акимович?

— Это уж как Господь бы дозволил, барышня. А вот не дозволил. Рухнула наша мечта-желание. Да только раньше смерти помирать не годится. Глядишь, дело и повернулось иным боком — в жизни всякое случается. Подожду я, барышня, подожду. И ни единого слова пока не скажу. Хоть на ленточки меня режь, я терпеть умею. Все, закончили разговор.

Бориска поджал губы, всем своим видом показывая, что больше он рот не откроет.

— Воля ваша, Борис Акимович. Теперь вам даже и каторга роскошь, в петле будете болтаться. Слышите меня?

Бориска, не отзываясь, упорно молчал. Нина Дмитриевна, так же, как и Коллису, сама открыла ему дверь каюты и так же внимательно и долго смотрела вслед.

«Основа», между тем, тревожа своим ходом темную воду, упрямо поднималась вверх по течению. Дедюхин почти не уходил с мостика, сам стоял за штурвалом и почти не строжился на команду: теперь никого не требовалось подгонять: после случившегося все сами понимали, что дело происходит нешуточное и рот разевать не следует — дорого обойдется.

Нина Дмитриевна поднялась на мостик, встала рядом с капитаном и, прикрыв глаза от солнечного света ладошкой, смотрела вперед, словно хотела увидеть и разгадать — что там ожидает, за очередным изгибом Талой? На лице ее, обычно улыбчивом и сияющем, лежала серая тень тревоги.

21

Деревня староверов открылась неожиданно — лежала, как на ладони, на краю цветущей долины, и радовала глаз своими ладными, крепкими домами и островерхими крышами. На лугу, недалеко от горной речки, паслись коровы; сверху они казались совсем маленькими, похожими на пестрых букашек. Тишиной и миром, благополучием неторопливой жизни незримо веяло от всей этой картины, осиянной ярким полуденным солнцем. Прокопов остановился и залюбовался, затем присел на плоский камень и восхитился: