Том 4. Элмер Гентри - Синклер Льюис

Да, Мэнни был пьян. Но при всем при том Биллу понадобилось целый час дразнить его разговорами о том, насколько он уступает Элмеру в изворотливости, целый час расточать грубоватую, но сладчайшую лесть, целый час выказывать не слишком свойственную ему готовность угощать Мэнни за свой счет, пока наконец, доведенный до предела, Мэнни взвизгнул:

— Ах так? Ну, вот что, давай сюда присяжного стенографиста, и я все это ему продиктую!

И в два часа утра среди хаотического беспорядка номера Мэнни в отеле недовольный, но расторопный судебный репортер под диктовку Мэнни составил заверенное собственноручной подписью мистера Силверхорна заявление, что, если преподобный доктор Элмер Гентри откажется уладить дело частным порядком, ему будет предъявлен судебный иск на сумму пятьдесят тысяч долларов (поверенный со стороны истца — Иммануил Силверхорн) за то, что он, вступив в непростительно близкие отношения с Хетти Даулер, склонил ее к нарушению супружеского долга.

Глава тридцать третья

Проснувшись в десять часов утра с головной болью, мистер Мэнни Силверхорн припомнил свою неуместную словоохотливость накануне, с тревогой развернул утренний выпуск «Адвокат-таймс» и облегченно вздохнул, убедившись, что его опрометчивый поступок сошел без последствий.

Однако на другое же утро и мистер Силверхорн и преподобный доктор Гентри почти в одну и ту же минуту заметили на первой странице «Адвокат-таймс» фотокопию документа, в котором адвокат Иммануил Силверхорн утверждал, что, если доктор Гентри не пойдет на мировую, мистер Оскар Даулер подаст на него в суд за то, что вышеозначенный доктор Гентри, как утверждает мистер Даулер, склонил его жену к нарушению супружеского долга, вступив с нею в преступную связь.

Шум, который подняли зенитские репортеры, преследовавшие Элмера от его собственного дома до дома Т. Дж. Ригга и дальше за город; подробности его карьеры в утренних и вечерних выпусках всех зенитских газет, намеки на его откровенную безнравственность и нечистоплотность, наконец, сознание того, что он утратил уважение своей паствы, — все это было не самое страшное. Страшней всего было то, что агентство «Ассошиэйтед пресс» раззвонило об этой истории по всей стране и что он получил телеграммы от доктора Уилки Баннистера из Йорквильской методистской церкви и от руководителей «Напапа» с вопросом, правда ли все это, и сообщением о том, что, пока не станут ясными все обстоятельства дела, они, разумеется, вынуждены воздержаться от каких-либо дальнейших переговоров.

При втором свидании Элмера с Мэнни Силверхорном и Оскаром Даулером присутствовала Хетти, а также Т. Дж. Ригг, который держался особенно сердечно.

Они сидели в кабинете Мэнни, а в ушах у них все еще стояли звучные высказывания Оскара по поводу неосмотрительности Мэнни.

— Ну ладно, перейдем к делу, — предложил Purr, — Вы готовы?

— Я лично — да, — буркнул Оскар. — А вы-то готовы? Где десять тысяч?

В кабинет Мэнни, оттолкнув протестующего мальчишку-рассыльного, вошел крупный и косолапый мужчина.

— Хэлло, Пит, — ласково сказал Ригг.

— Хэлло, Пит, — с беспокойством сказал Мэнни.

— Это еще кто, черт возьми? — сказал Оскар Даулер.

— О-о… Оскар! — шепнула Хетти.

— Ну, как, готова, Пит? — спросил Т. Дж. Ригг. — Кстати, друзья, разрешите представить: мистер Пит Рис, владелец сыскного агентства. Понимаете, Хетти, я рассудил, что если вы сумели обстряпать такое дельце, у вас, вероятно, довольно интересное прошлое. Интересное, а, Пит?

— Да так, ничего особенного. Среднее! — сказал мистер Питер Рис. — Скажите-ка, Хетти, почему в полночь двенадцатого января тысяча девятьсот двадцатого года вы уехали из Сиэтла?

— Не ваше дело! — взвизгнула Хетти.

— Не мое, да? Ну тогда, значит, это дело некоего Артура Л. Ф. Морриси — он как раз оттуда. Мистер Морриси был бы очень рад получить весточку о вас, узнать ваш теперешний адрес и теперешнюю фамилию. Ну, а что вы расскажете нам, Хетти, о том, как вы отбывали срок в Нью-Йорке за магазинную кражу?

— Катись ты к…

— Нет, нет, Хетти, — хихикнул Ригг. — Нельзя выражаться неприлично, не забудьте, что здесь сидит священник! Ну как, хватит с вас?

— Думаю, хватит, — устало кивнула Хетти. И в это мгновение Элмер снова любил ее, снова хотел ее утешить, приласкать. — Пошли, Оскар.

— Ну, нет, не пошли. Сначала подпишите-ка вот это, — сказал мистер Ригг. — Подпишете — получите двести долларов на выезд из города… который состоится еще до завтра или — да поможет вам бог! Не подпишете — отправитесь обратно в Сиэтл, где вас будут судить.

— Ладно, — сказала Хетти, и мистер Ригг прочел: «Настоящим добровольно и клятвенно заверяю, что все обвинения, прямо или косвенно возведенные мною и моим мужем на преподобного доктора Элмера Гентри, являются ложными, злоумышленными и абсолютно неосновательными. Я работала у доктора Гентри в качестве его секретаря. Мистер Гентри неизменно относился ко мне, как подобает истому джентльмену и христианскому пастору. Я же преднамеренно скрыла от него тот факт, что я замужем за человеком с уголовным прошлым.

Лица, заинтересованные в торговле спиртными напитками, а именно несколько самогонщиков, желающих причинить вред доктору Гентри как одному из самых ярых противников торговли спиртным, обратились ко мне, предложив мне деньги за то, чтобы я очернила репутацию доктора Гентри. Поддавшись минутной слабости, о которой я никогда не перестану сожалеть, я согласилась, и с помощью своего мужа составила подложные письма, якобы написанные мне доктором Гентри.

Причины, побудившие меня сделать это признание, таковы: я пришла к доктору Гентри, рассказала ему о том, что намерена предпринять, и потребовала у него денег, рассчитывая обмануть также и самогонщиков. Доктор Гентри сказал: «Сестра, я скорблю о том, что вы собираетесь совершить этот дурной поступок, но скорблю не о себе, ибо каждый христианин обречен нести свой крест, а о вашей душе! Поступайте же, как считаете нужным, сестра, но прежде, быть может, преклоним колена и помолимся вместе?»

Когда я услышала, как молится доктор Гентри, я внезапно раскаялась и, придя домой, собственноручно напечатала на машинке это показание, в котором, как я клятвенно заверяю, все правда, от слова до слова».

Когда Хетти и ее супруг скрепили документ своей подписью, Мэнни Силверхорн заметил:

— Боюсь, вы перегнули палку, Т. Дж. Слишком уж сладко, не похоже на правду. Хотя, наверное, вы умышленно решили представить Хетти дурочкой, которая будет разливаться соловьем в своем признании…

— Угадали, Мэнни.

— Что ж, может, так и надо. Ну-с, давайте-ка лучше мне эти двести долларов, а я позабочусь о том, чтобы эти птички улетели из города сегодня же вечером, и, пожалуй, тогда им тоже что-нибудь перепадет из этих двухсот.

— Можно, — сказал мистер Ригг.

— Можно так можно, — сказал мистер Силверхорн.

— Господи! — воскликнул Элмер Гентри и внезапно позорнейшим образом разрыдался.

Это было в субботу утром.

Дневные выпуски газет вышли с признанием Хетти на первой полосе и радостными сообщениями о невиновности Элмера, подробным перечислением заслуг на поприще борьбы за чистоту нравов и гневными обвинениями в адрес торговцев спиртными напитками, подкупом заставивших несчастную, слабую, глупую женщину посягнуть на репутацию Элмера.

А в воскресенье, едва пробило восемь утра, как уже пришли телеграммы от Йорквильской методистской церкви и «Напапа» с поздравлениями, уверениями в том, что никто никогда не сомневался в его невиновности, и предложением места пастора в Йорквиле и должности генерального секретаря исполнительного комитета «Напапа».

Когда в газетах появились первые выпады против Элмера, Клео в гневе промолвила:

— О, какая гнусная, низкая ложь! Дорогой, ты ведь знаешь, что я всегда с тобой!

Но его мать пробормотала:

— Что из всего этого правда, Элми? Что-то уж мне не под силу сносить все твои фокусы…

И когда сейчас, за воскресным завтраком, он протянул им телеграммы, обе женщины жадно кинулись читать, едва не вырывая их друг у друга.

— Милый, я так рада и так горжусь тобой! — воскликнула Клео.

А мать Элмера, совсем старенькая, согбенная, пробормотала с таким несчастным лицом:

— Прости меня, сынок! Я была не лучше, чем эта мерзавка Даулер!

Да, но поверит ли ему паства?

Если прихожане встретят его насмешками, значит, он погиб, значит, он все-таки потеряет и Йорквильский приход и место в «Напапе». Об этом думал он за четверть часа до начала утренней службы, взволнованно расхаживая по своему кабинету, поглядывая в окно и отмечая — впервые без всякого удовлетворения, — что в набитую до отказа церковь все ломится народ — сотня за сотней.