Скандинавский детектив - Стиг Трентер

— Ну, от этого я далек. Вероятно, вам нужно верить. Возможно, я просто ошибся.

Теперь я лгал столь же неправдоподобно, как и Хилдинг. Он по-прежнему косился подозрительно и сухо бросил:

— Да, ошибся.

Потом снова улыбнулся своей надоевшей мне улыбкой и сказал уже спокойнее:

— Память — вещь ненадежная, спутать ничего не стоит.

Я подумал, что спутать «от» и «до» не так легко. Но чтобы как следует прижать его, мне надо было еще кое-что узнать. Выяснить, что делала Марта вчера после следственного эксперимента. Я извинился, вышел и позвонил Эрнсту Брубергу.

— Алло, это опять я. Извините, что я звоню так поздно, но мне могут понадобиться некоторые данные. Мне нужно знать, что делала Марта Хофштедтер после следственного эксперимента.

Некоторое время Бруберг молчал. Потом спросил, где гарантия, что я не продам эти сведения какому-нибудь газетчику. Однако мне удалось убедить его, что я никак не связан с газетами, и меньше чем за десять минут он рассказал мне все, что следовало из показаний Германа Хофштедтера, Петерсена и Бергрена.

— А что вы сами делали вчера около половины десятого? — нахально спросил я.

— Провожал прокурора, — ответил он. — И примерно в это время мы находились возле инфекционной больницы. Лучшего алиби не придумаешь.

Я согласился, поблагодарил его, пожелал доброй ночи и вернулся к Хилдингу.

Потом мы стояли на Фюристорге. Было холодно, сыро и мерзко.

— Может быть, поедем ко мне и чего-нибудь выпьем? — предложил Хилдинг.

— Спасибо, неплохая идея.

— Возьмем такси.

Мы направились через площадь к стоянке такси. Вдруг со стороны площади Святого Эрика появилась машина. Она неслась на огромной скорости, и мы метнулись на тротуар, чтобы не попасть под колеса. Это была белая «Джульетта спринт».

— Гоняет, как сумасшедший, — буркнул Хилдинг.

— Вы его знаете? — спросил я.

— Еще бы! Это Йоста Петерсен.

ТУРИН

Хилдинг жил в огромной старой вилле — жутковатой постройке из камня и дерева, ровеснице века. Она стояла в самой глубине запущенного сада, со всех сторон обнесенного живой изгородью. Изгородь с годами становилась все гуще. Теперь сад был бережно окутан зимним мраком и погребен под снегом. Снег здесь никто не убирал. И лишь узенькая тропинка бежала от ограды до крыльца.

— Вы живете здесь в полном одиночестве, — заметил я.

Мы стояли в темной узкой прихожей и снимали верхнюю одежду. На одной из стен было зеркало до потолка. Стекло было мутное и грязное. У зеркала стоял низкий столик, а на нем — давно не мытая пепельница и телефон. На второй этаж вела широкая деревянная лестница. Кроме входных дверей я заметил еще по одной с каждой стороны. Воздух в прихожей был спертый и затхлый.

— Тут просторно, — заметил я.

— Да, места хватает, — кивнул хозяин. — Ты знаешь, наверное, что я был женат. Моя бывшая жена и дети живут сейчас в Салабакаре.

Он взял мое пальто и повесил на вешалку. Я поправил перед зеркалом галстук.

— Этот дом мне достался от родителей, — продолжал Хилдинг. — Так сказать, родовое гнездо, я даже не представляю, как мог бы жить где-нибудь еще.

Он провел меня в гостиную. Собственно говоря, эту комнату уже нельзя было назвать гостиной в обычном смысле слова. Здесь удивительно смешивались самые разные стили: старая массивная высокая мебель, а рядом — абсолютно современная и легкая. Большой камин был облицован красным кирпичом, а на каминной полке зеленого мрамора стояли два подсвечника и несколько фарфоровых статуэток. Колпак над камином, сужающийся к потолку, был выкрашен в белый цвет. В одном углу стояло старое бюро, в другом — покрытый пылью телевизор и великолепная радиола. На стенах висели картины неведомых мне художников в тяжелых золоченых рамах. Меж двух окон в свинцовых переплетах стоял большой книжный шкаф. Над ним висели старинные часы. Под потолком сияла огромная люстра, которая никак не гармонировала с мебелью. Двери на балкон прикрывали тяжелые шторы из бордового бархата.

У стены стоял современный мягкий гарнитур: диван, два кресла и журнальный столик. Там мы и расположились. Из маленького холодильника на кухне Хилдинг достал жареного цыпленка и бутылку красного вина.

— Ей надо было давно уйти от Германа, — начал он. — Они совершенно не подходили друг другу. Сколько раз я ей говорил, но она меня не слушала. И я ничего не мог поделать.

— Да, теперь уж наверняка ничего не поделаешь, — кивнул я.

— Что ты хочешь сказать?

— Вы слишком много об этом говорите. А говорить уже не о чем. Пустая трата слов.

— Ты прав, — мрачно вздохнул он. — Теперь все кончено.

Сунув в рот кусок цыпленка, он стал машинально жевать. Потом отхлебнул из бокала.

— Думаю, это все-таки Герман.

— Что — Герман? — спросил я.

— Думаю, это Герман ее убил. — Он в упор посмотрел на меня.

— Почему вы так думаете?

Хилдинг откинулся назад и положил руку на спинку дивана.

— Герман чертовски ревнив. Он шпионил за Мартой. Ходил за ней по пятам.

Хилдинг сделал паузу, наклонился и отхлебнул из бокала. Потом снова откинулся на спинку дивана.

— Помню, это было осенью, в конце сентября, — продолжал он. — Мы с Мартой сидели в этой комнате. И вдруг я увидел в окне Германа. — Он показал на одно из окон. — Он смотрел на нас, прижавшись к самому стеклу. Лицо у него было белое, как снег. Заметив, что я его вижу, он тотчас исчез. Это было чертовски неприятно. У него был совершенно безумный вид. Я никогда не видел его таким.

— А что сказала Марта?

— Я ничего ей не сказал. Но, должно быть, она что-то заметила. Во всяком случае, спросила, что со мной.

Я вытряхнул сигарету из лежавшей на столе пачки. Хилдинг тихо рассмеялся, как бы про себя, и покачал головой.

— Ночевать она непременно желала дома. Могла прийти ко мне днем и пробыть здесь до самого вечера. Но как только время шло к одиннадцати, ее начинало тянуть домой, к Герману. — Он покачал головой и недоуменно развел руками.

— Долго вы встречались? — спросил я.

— Это началось в марте прошлого года. Летом они с Германом уехали на пару месяцев в Италию. Потом все возобновилось и продолжалось всю осень до начала декабря, когда в один прекрасный день все кончилось. Она сказала, что больше не может со мной встречаться. У нее появился кто-то другой. И она приняла внезапное решение. — Он криво улыбнулся.

— А кто был тот другой? — спросил я.

— Это начинает походить на допрос, — заметил Хилдинг.

— Ну и что? Мне интересно.

— Ладно, — продолжал он. — Сначала это был филолог Гренберг или что-то в этом духе. Он писал работу по литературе средневековья. Это не продлилось дольше месяца. Примерно между Рождеством и Новым годом он получил отставку. Мы беседовали с ним на одной вечеринке и выяснили все интересующие нас вопросы. Потом, как мне кажется, был Эрик Бергрен.

— После начала декабря вы больше не встречались?

— Всего несколько раз.

— А где вы обычно встречались?

— Сначала у меня дома. Всю весну и начало осени. Потом на моей даче — в октябре и в начале ноября. Потом там стало слишком холодно. Несколько раз мы находили пристанище на филфаке — в экспедиции или в библиотеке. Потом Герман вдруг раздобыл где-то ключ от факультета и однажды чуть не застал нас врасплох. В другой раз мы нарвались на старика Карландера. Он сидит там по ночам, как филин.

— Да, жизнь, полная опасностей и приключений!

— Еще бы!

Мы разделались с цыпленком и допили вино. Теперь можно было попробовать что-нибудь покрепче.

— Доволен? — спросил он.

— Вполне, — кивнул я. — Но давай сделаем перерыв. Надо отдохнуть.

Хилдинг встал.

— Что будешь пить? Виски? Коньяк? К сожалению, у меня нет джина.

— Я буду виски.

Он направился к двери.

— Еще один вопрос, прежде чем мы объявим перерыв, — сказал я. — Когда Йоста купил новую машину?

— На Рождество, когда ездил домой в Лунд, — сказал Хилдинг. — А что?

— Да ничего особенного. Просто мы видели его новую «джульетту», и мне захотелось узнать, когда он ее купил.

Хилдинг вышел на кухню и через минуту вернулся с подносом, на котором стояли бутылки и высокие стаканы для грога. Он был превосходный хозяин.

— Летом надо будет всерьез заняться домом, — сказал он, словно эта мысль пришла ему в голову, когда он был на кухне. — Обычно я нанимаю садовника. Но этим летом ездил за границу, и сад совсем зарос. А сад отличный.

— А где вы были летом?

— В Италии. А что?

Он склонился над столом и все внимание сосредоточил на приготовлении грога.

— За то, чтобы тебе здесь понравилось, — сказал он, наливая мой стакан.

— Спасибо, мне здесь очень нравится.