Планета матери моей (Трилогия) - Джамиль Алибеков

Алы-киши взволнованно сорвался с места, пробежал несколько раз взад-вперед по ковровой дорожке. На рябом лице выступил обильный пот. Чем дольше я смотрел на него, тем больше удивлялся: как мог не признать его сразу? За несколько минут шелуха двадцатилетней разлуки словно спала, и дядя Алы предстал передо мною в своем прежнем облике.

— Так я не понял: вы теперь работаете или нет?

— Спасибо, не беспокойся, дорогой, — уклончиво отозвался он. — Пришел только взглянуть на тебя. Клянусь аллахом, горжусь, когда твое имя произносят при мне с уважением. Конечно, не все еще ладно в нашем районе, за всеми паршивцами не уследишь… — он конфузливо запнулся, видя, как разговор снова грозит сползти на дела. — Не беру с тебя слова, но если выберешь часок, откроешь дверь моего дома, то-то обрадуется старуха! Миновали те горькие дни, когда мы обманывали своих голодных дочек, пуская по воде ромашки, чтоб они не просили хлеба… Не забыл? Теперь живем сытно. Шашлыком угощу, неделю будешь его вкус во рту держать! Помнишь, как бросили мы в лицо одному типу трешку, когда он тебя посчитал за левака? Твой дядя Алы честно прожил жизнь. Краснеть тебе за меня, сынок, не придется.

Он с такой силой ударил ладонью по колену, что секретарша тотчас явилась, думая, что ее зовут.

Прощаясь, я крепко обнял Алы-киши. Земля держится на таких людях, как он!..

Все еще радостно взбудораженный, я безуспешно старался сосредоточиться на том, что говорит Латифзаде, возвышаясь с листком в руках над столом президиума. Насколько помню, он перечислял «комплекс социальных мероприятий».

Теперь, отступя во времени, я готов признать, что не всегда был прав в отношении Латифзаде. Но что поделать! Меня безмерно раздражали его косность, его неумение и нежелание расстаться с прежними методами руководства. Он повторял одни и те же ошибки, даже не сознавая этого!

Не выдержав, я прервал его на полуслове:

— Товарищ Латифзаде, все эти данные уже опубликовала районная газета, а неграмотных в зале нет. Цель у собрания совершенно определенная. Переходите, пожалуйста, к делу.

Морщины на лбу второго секретаря обозначились круче.

— Я хотел обрисовать более полную картину, — обиженно сказал он. — Но могу просто перечислить голые факты. Например, механизатор уводит трактор прямо с полосы, а председатель лишь беспомощно моргает ему вслед, словно забыв, что над глазами у мужчины есть и брови! Откуда такое благодушие, такое всепрощение? Пора повышать политическую сознательность отдельных товарищей самыми крутыми мерами.

Я попытался загладить свою предыдущую бестактность:

— Вы совершенно правы. Мы и собрались сегодня, чтобы выявить корни подобной расхлябанности. Говорите, товарищи, не стесняйтесь, что лежит на сердце?

Находясь под впечатлением недавней встречи с Алы-киши, я в тоне выступавших то и дело ловил отзвуки его голоса, перекличку с мыслями честного старика. Поскольку собрались люди старшего возраста, речь неизбежно зашла о молодежи.

— Мы, едва открыв глаза на белый свет, знали, что такое уважение к возрасту. Для них же подобного понятия попросту не существует!

— Безусым мальцам кажется нормальным стоять посреди улицы, пуская сигаретный дым в лица прохожих. Они не посторонятся, не принесут извинений.

— Отцовские денежки так и текут между пальцев! Студент способен профукать месячную стипендию за один вечер, словно дома его ожидает кувшин с золотом.

— Какой же выход? — нетерпеливо спросил я.

Раздались сокрушенные голоса: «Поздно спохватились», «Сына можно отстегать, а как тронешь внука?», «Школа виновата! Много ли мы видим своих детей?»

Были и противоположные мнения: «Сами бедствовали, пусть хоть они поживут без забот, всласть!»

— Сынки не подведут, если дойдет до настоящего дела, — растроганно произнес кто-то из зала.

— Лучше бы не доходило, — возразили ему. — По-вашему, надо воспитание откладывать до той поры, когда над Родиной нависнет смертельная опасность? Но мы хотим мирных дней для всех на планете!

— Правильно, — поддержал я. — Не станем дожидаться экстремальных событий. О надлежащем воспитании смены надо заботиться уже сегодня. Что, если создать в районе педагогический совет? Привлечь в него самых разных людей?

То была инициатива Мирзы-муэллима. Его мысль шла дальше: иметь такие советы на каждом предприятии, в каждом колхозе. Он был убежден, что воспитательские способности откроются только в действии.

— Ветеранам есть о чем поведать любознательным мальчишкам, чему их научить, — сказал в заключение я, вновь возвращаясь памятью к неутомимому труженику Алы-киши, научившему меня столь многому.

Латифзаде нервно возразил с места:

— Педагогические советы у нас рискуют не прижиться. Общественность к ним не готова. Вы забываете также о народных традициях: даже ислам насаждался у нас мечом! Требовать и еще раз требовать! Таков мой многолетний пропагандистский опыт. Сознание следует подкреплять возможностью наказания. А вы этого боитесь, товарищ Вагабзаде!

Как я ни смирял досаду и раздражение, они забушевали в груди с новой силой.

— Что ж, пусть нас рассудят. Здесь сидят отнюдь не дети, — начал я, растягивая слова, чтобы успеть вглядеться в лица приглашенных: могу я на них положиться или нет? — Всего навидались, обо всем имеют собственное суждение. Знают, сладко ли жить под вечной угрозой? Страх — пособник лжи! Под его мутным светом прорастают семена подхалимства и угодничества. Неужели кто-нибудь хочет этого? Нет, я вижу задачу райкома в том, чтобы не сеять страх, а возрождать веру в себя и в других.

Я поднялся с места, подошел к Латифзаде вплотную. Он дернулся, не зная, чего ожидать.

— Товарищ Латифзаде, — проникновенно произнес я, стараясь заглянуть в глубь его глаз, — уверяю, рано или поздно ты разделишь мою точку зрения.

Дальнейший ход собрания разочаровал и озадачил меня. Один за другим старые коммунисты высказывались за железную дисциплину, без поблажек и ложного демократизма. Большинство симпатий было явно на стороне Латифзаде.

Что оставалось делать? Смириться с поражением? Или жаловаться по инстанциям, напирать на то, что, дескать, не могу сработаться с Латифзаде? Просить о его переводе? Ситуация, в которой я очутился, была для меня новой, и я ощущал собственную неопытность.

День, начавшийся стычкой, закончился тоже бурно. Теперь мы сцепились с Латифзаде уже из-за Мирзы-муэллима.

Требовалось утвердить начальника летнего трудового лагеря. Комсомольцы выдвинули свои предложения. Были кандидатуры и у отдела народного образования. Одна из них — Мирзы-муэллима. Но едва прозвучало это имя, как Латифзаде решительно замотал головой:

— Не подходит. Вздорный характер, неустойчив в убеждениях.

— Что вы такое говорите?! — ахнула Мензер.

— Знаю, знаю. По неизвестной мне причине вы постоянно берете его под свою защиту, закрывая глаза хотя бы на возраст. Ему давно пора в отставку, на пенсию!

Мензер как-то неожиданно смешалась, сникла.

— Не настаиваю, чтобы именно он ехал в лагерь. Возможно, туда нужен человек порасторопнее…

— Да ничего подобного! — сказал я. — При чем тут возраст? Прежде всего следует учитывать духовный потенциал человека, его энергию. Не только Мирзу-муэллима, но и еще одного старика предлагаю в руководство лагеря: бывшего шофера Алы-киши. Он не педагог, но отличный воспитатель. А от колхоза пусть им помогает Герой Социалистического Труда Абдулов. Убежден, эта тройка сработается: они наладят в лагере образцовый порядок и товарищескую атмосферу. В сущности, у нас уже и складывается первый педагогический совет.

— Мирза-муэллим учился в духовной школе, — ввернул, не сдаваясь, Латифзаде. — Знаем, что вдалбливали им в медресе… У меня есть сигнал: втихую он читает ученикам гасиды[16] некоего средневекового поэта…

С трудом удерживаясь от смеха, я сказал:

— Согласен. Сделаем Мирзе-муэллиму внушение: хорошие гасиды надо читать во всеуслышание, на площадях! — Круто меняя разговор, докончил: — Начальником лагеря утвердим конечно же человека молодого. Расторопного, по выражению Мензер-муэллиме. Тут я с вами согласен. У начальника много административных, хозяйственных забот. Трудовой лагерь мы организуем впервые. Воспитание в нем должно идти прежде всего трудом, а не через развлечения, как у младших школьников.

То, что я взял Мирзу-муэллима под защиту, кажется, озадачило Латифзаде. Поразмыслив, я понял: отвергая кандидатуру человека, оскорбившего лично меня, Латифзаде тем самым как бы протягивал мне руку мира. А может быть, дело было вовсе не во мне, а в престиже первого секретаря райкома, кто бы ни занимал этот пост? По-своему, Латифзаде был принципиальным человеком. Тогда, на плотине, он бросил с укоризной: «Вот что значит выпускать оратора без проверенного текста!» На что я, тоже шепотом, возразил: «Какая же критика бывает по шпаргалке?»