Меридон - Филиппа Грегори

Через пару дней леди Клара узнала, что я делаю. Она ничего не сказала. Думаю, острый здравый смысл подсказал ей, что без этого я обойтись не смогу. Если уж я должна была жить без земли, без странствий, без девушки, бывшей моим постоянным товарищем с того дня, как я появилась на свет, мне нужно было что-то, что позволило бы мне чувствовать, что я все-таки как-то касаюсь земли. Море, да еще иногда Перри – вот и все, что казалось в Лондоне настоящим.

Мне позволялось выезжать на конную прогулку каждое утро, при условии, что меня будет сопровождать грум и я не стану скакать галопом. Когда часы били семь, мы трусцой выезжали на улицы, людные даже в это время. По Дэвис-стрит, через Гросвенор-сквер, пыльную из-за стройки, по Аппер-Брук-стрит до парка, в котором зеленые листья казались сухими и усталыми, а некоторые кусты желтели по краям. Иногда привратник Гросвенор-лодж был уже на ногах и приветствовал меня, касаясь шляпы, но чаще мы с грумом были единственными людьми в парке. Возле тихого пруда бродили молчаливые утки, вокруг нас вились огромные стаи голубей.

Однажды утром я услышала низкий скрипучий шум, подняла голову и увидела пару белых лебедей, сделавших круг над прудом и севших на воду – они подняли в стоячей воде высокую зеленую волну, разбившуюся об их широкие белые груди.

В Широком Доле в это время года, подумала я, на кустах висят яркие зрелые ягоды. Орехи тесными гроздьями жмутся к веткам. В лондонском парке тоже произрастали фрукты и орехи, но все это казалось скорее декоративным развлечением. Это не имело никакого отношения к голоду, жизни и смерти. Белки на деревьях и утки у пруда были похожи на чучела, а не на живых голодных животных.

Грум ехал за мной на расстоянии полудюжины шагов, но я чувствовала, что он наблюдает за мной, как тюремщик. Море отчаянно хотел пойти галопом, но я держала его на подобранном поводе. Городские шумы его пугали и озадачивали, его уши то и дело прижимались к голове, пока мы шли по людным улицам. Когда я каталась на нем по мощеному проулку, а потом оставляла на конюшне, мне казалось, его темные глаза смотрели на меня с укором, словно говоря, что то, что он нашел для нас в ту ночь, когда мы совсем потерялись, было куда лучше. По дороге домой я пожимала плечами, словно пыталась объяснить себе самой, почему нам нужно быть здесь. Морю приходилось жить на улице, полной других конюшен, где ждали своих хозяев богатые экипажи и прекрасные лошади.

Я не понимала, почему я, окруженная всем этим богатством и роскошью, не чувствую торжества.

Я хотела лучшего, самого лучшего.

И теперь оно у меня было.

Перри никогда не ездил со мной кататься по утрам. Он слишком поздно приходил домой каждую ночь. Иногда погружался в ад карточной игры, иногда посещал петушиные бои или боксерские схватки. Однажды он собрался на конное представление и предложил взять меня с собой. Я сказала, что не хочу идти, что его мама не одобрит, если я пойду, и он отправился один. Я даже не спросила его, что там были за наездники и какие трюки они исполняли.

Перри не вставал до полудня, иногда он завтракал с нами, одетый в яркий халат. Когда у него сильно болела голова, он пил крепкий черный кофе с бренди. Когда чувствовал себя хорошо, пил крепкий эль или вино с водой.

Чувствовал ли он себя хорошо или у него тряслись руки, а лицо было бледным – его матушка, казалось, ничего не замечала. Она читала письма, болтала со мной. Как-то раз он покачнулся, сидя на стуле, и я испугалась, что он сейчас потеряет сознание, но леди Клара не сказала ни слова. Она не пыталась запретить ему пить. Редко спрашивала, где он был накануне. Он становился с каждой неделей сезона все бледнее и бледнее, но леди Клара, казалось, не видела ничего, кроме собственного прелестного отражения в зеркале над камином.

Она ни на кого не смотрела, кроме меня.

В тот первый вечер я познакомилась с Джулиет и ее гувернанткой. Она спустилась, чтобы ее представили перед обедом, но не осталась обедать с матерью. Передо мной она, не поднимая глаз, присела, а когда ей сказали, что мы с Перри поженимся и мы с ней станем сестрами, холодно поцеловала меня в щеку и пожелала мне счастья.

Я не пыталась с ней сблизиться. Мне не была нужна сестра.

Леди Мария явилась в вихре страусовых перьев на следующее утро после нашего приезда.

– Дорого, – холодно сказала ее матушка, когда та впорхнула в комнату.

Мария поцеловала ее, потом отступила и покрутилась, чтобы леди Клара оценила во всей красе синее бархатное дорожное платье, синий жакет, синюю шляпку и синие перья, а также темную меховую накидку, наброшенную на плечи.

– Вульгарно, – просто сказала леди Клара.

Мария рассмеялась, нисколько не смутившись.

– Где эта нищенка-наследница? – спросила она.

Леди Клара нахмурилась и изобразила глухоту.

– Сара, позволь представить тебе мою дочь, леди де Монтерей. Мария, это мисс Сара Лейси.

Мария подала мне руку в перчатке и бросила на меня ледяной взгляд.

– Я слышала, вы с Перри собираетесь пожениться, – холодно сказала она. – Надеюсь, вы будете очень счастливы, уверена в этом.

Я улыбнулась, так же холодно, как она.

– Уверена, что будем, – сказала я. – Если не ошибаюсь, вы ведь тоже новобрачная? Позвольте пожелать вам счастья.

Мы стояли и улыбались друг другу так, словно у нас во рту было по ломтику лимона. Леди Клара отступила назад, словно желала насладиться этим зрелищем.

– Как Бейзил? – спросила она коротко, позвонив, чтобы принесли утренний кофе.

Мария сняла перед зеркалом шляпу и поправила плотные светлые кудри. Потом обернулась и состроила матери гримаску.

– Все так же, – сказала она. – Все работает, работает, постоянно, как торговец.

– Довольно успешный торговец, – сухо заметила леди Клара. – Он ведь не возражал против цены бального платья, о котором ты мне писала?

Мария лучисто улыбнулась.

– Я подсунула ему счет вместе с кучей счетов из его поместья, – сказала она. – По сравнению с лесом, который он собирается там насадить, это сущая мелочь.

Леди Клара улыбнулась.

– Будет неразумно проделывать этот фокус слишком часто, – предупредила она. – Вы женаты всего три месяца.

Служанка поставила передо мной поднос с кофе и стала дожидаться, пока я наполню чашки, чтобы передать их дальше. Рука моя была тверда, как скала, я не пролила ни капли. Леди Клара искоса на меня поглядывала. Мария забыла о моем существовании.

– Я теперь богата, – рассеянно сказала она. – Мне выдали денег на платья на три месяца, а я вчера удвоила эту сумму, играя в двадцать одно у леди Бармейн. Мне так везло, мама, ты не поверишь! Выиграла четыреста фунтов вчистую! Видела бы ты лицо ее милости! Ей чуть не стало дурно, когда я вышла из-за стола победительницей. Говорят, она снимает дом на карточные выигрыши. Должно быть, я обошлась ей, по меньше мере, в месяц!