Остров - Пётр Валерьевич Кожевников

спине. Он пытается увеличить амплитуду дыхания. Его заливает пот. Привычное состояние. Исторгает скептическую улыбку. Что делать, если ему досталось валяться в тряпках с безумными рожами — формально подчиненной ему бригадой? Деградировавшие алкоголики, они не знают, какой нынче день, не помнят года своего рождения, не интересуются судьбами своих детей. Впрочем, в будущем он несомненно превратится в подобного монстра. У него общее с ними стремление — напиться, чтобы скрыться от реальности в алкогольной эйфории. К тому же он сам — традиционный затравщик пьянки. После нескольких стаканов, мокрый как выдра, он валится на топчан. Если бы не травма головы, он, возможно, не хмелел бы так быстро и не терял бы рассудок.

Первая травма — падение в пятилетнем возрасте в бане. Тогда он ударился теменем о железную опору скамьи. Рана осталась незажившим пульсирующим помидором. Вторая — удар затылком о бетонные кольца канализационного колодца при падении с дощатого мостика переправы через ров. Это — взрослым. По пьянке.

А как ему еще жить, если осталось-то лет десять, а то и меньше? Его даже в военкомате забраковали. Причем не только из-за головы. Еще — сердце. Испарина. Страх. Он очень боится смерти. И еще чего-то. Сам не знает, чего. Но не смерти. А может быть и ее, но только не той. Какой-то другой.

14.40. Душман и Брюс Ли прощаются с коллективом. Буян и Рыбак откомандированы до следующего дня на доставку домой Шило-старшего. Я следую четвертым. Шило-старший как бы окаменел. Коллеги фиксируют его под руки: старик вибрирует, словно газетный язык в разверстой фортке..Лик его — героический.

15.15. Возвращаюсь. В стекло нетерпеливо тычется бульдозерист. Он пьян. Врач не допустил его до работы. До обеда он утишал горе, а теперь готов на любой подвиг ради общего блага. Да, на мосту он опознал прораба, и тот обещал поставить день, если бульдозерист слегка расчистит дно в регионе моста.

Марьиванна не возражает. Ответственность — на прорабе. Бульдозерист и Аптека плакатно щерятся за витриной бульдозера, когда машина начинает сползать на глубину. Рабочие — лицом к берегу, и погружаются, не нарушая улыбки. Марьиванна провожает взглядом очеловеченную технику. Возникает прораб. «Кто за это ответит?» — «Не знаю», — как бы о не относящемся к ЧП аспекте отвечает Марьиванна и приземляется в тени фургона. Рядом случается Фарадей.

— Ныряй! — толкает прораб Фарадея к урезу воды.

— Я тебе! — замахивается рабочий. — На коньках — 24 часа. А вплавь — только на мелководье.

— Я тебе поставлю, если вытащишь, — негромко сулит прораб. Фарадей замачивает обувь.

— Этого делать нельзя! — сценическим шепотом Обращается Марьиванна. — Нас расстреляют.

Фарадей сучит руками, производя внутренний спор: ему не решить — могут ли его обмануть, или он на ком-то проедется?

Когда появление рабочих кажется невозможным, выныривает бульдозерист. Он мыслится единственно уцелевшим, но вот выталкивается бутылка, рука, ее фиксирующая, и голова Аптеки.

— Ну, вы сегодня спасли жизнь и себе, и мне, — сообщает Марьиванна обсыхающим на солнце. — Я вас отпускаю домой.

Мастер удаляется вместе с рабочими.

16.50. — И ты еще? — Душман ударяет мурлыкающего котенка сабо в голову. Животное шмякается о стену. Внезапность увечья не сразу осознается очевидцами и, видимо, зверем. Лишившись глаз, он поводит разбитой мордой и бессмысленно топчется на месте, пытаясь скрыться. Составляющие бригады стараются не реагировать на событие. Я вспоминаю свою повесть о ПТУ, эпизод из совхозной жизни, при котором я, впрочем, не присутствовал. Прошло десять лет. Сегодня я — хроникер. С улыбкой рекомендую Душману бросить животное в Невку.

— Тебе его жалко? — Фарадей выбирает позицию.

— А если выплывет, я его еще дальше заброшу! — Душман производит метательное движение. — Побеждает сильнейший!

Душман рвет глазами пространство.

— Я его маму!.. Вы за меня пойдете? — На лице-тамбуре — стразы слез. Мы бежим мимо бассейна и ресторана. Фарадей компонует под рукав столовый нож. Бригадир девочек-садоводов якобы обокрал Душмана. — Сто двадцать рублей! На что жить?

Ему необходимо убедить себя в подлинности событий:

— Они били меня вчетвером... Мы зайдем, а ты держи дверь.

Пролог визита — звучные удары по лицевой части. Я запрессовываю дверь фургона. Восклицания девочек, звон стекол, эффекты падения тел и предметов. Ориентируясь на звуки, я предполагаю, что противник — один, и убираю ногу. За порог цепляются окровавленные пальцы, появляется голова и торс очевидного бригадира. Он вывозит на себе вцепившихся в тело мстителей. Сплетенные, они как чудовище, заглатывающее жертву. Покинув помещение, группа разъединяется: Душман и Фарадей пинают садовода, препятствуя подыманию. Душман оснащается деревянной лопатой для чистки снега и охаживает бригадира по голове. Инвентарь расщепляется. Из фургона расправу визируют практикантки.

— Перестань, ты убьешь его! — Мишень подымается и бежит. Гончие настигают его у пивного ларька. Свидетели тактично отворачиваются.

— Я тебя удельнинским судом буду судить! — Фарадей падает вместе с объектом. В кадре — чешуя ножа. Бригадир повергается на спину. Фарадей касается носом асфальта. Душмана придерживает за руку пожилой гражданин спившейся наружности.

— Я — прокурор Ждановского района. За что вы калечите человека?

Душман объясняет, обеспечивая второй фронт спонтанными пинками.

— Кто меня будет кормить? Ты, отец? Давай деньги! Душман захватывает юриста за лацканы.

— Тебе хватит на первое время десяти рублей? — Старик предъявляет купюру. Бригадир внедряется в разверзшийся автобус.

— Оставь, дядя, свои деньги при себе! — Душман колошматит садовода кулаком по загривку. Фарадей столбенеет, запрокинув голову.

— Дурная кровь выходит, — маскирует он досадный пассаж. Автобус вздрагивает.

— Ты мне за это ответишь! — За задним стеклом расплывается искаженное воплем окровавленное лицо с заплывшими глазами.

К стае «олимпийцев» интуитивно приплюсовывались сателлиты, аккумулируемые из конгломерата около питейных «точек», то бишь пивных ларьков, отделов алкогольной продажи и «пьяных углов». Примкнувший угощал основной состав, вторгался на паритетных или «халявил» что, впрочем, не гарантировало его от банального финала: после нескольких вакханалий случался конфликт, фабулой которого могла явиться почему-либо, чаще от релаксации, оброненная затабуированная номинация «козел» или «иди ты на...», что, по законам зоны, адресат обязан оппонировать кровью или, косметически, радикальным мордобоем. Так обошелся Душман с Шапокляком, который во время переворота лодки и паники обремененной ватной униформой и сапогами команды ассоциировал Душмана с рогатым