Цицианов - Владимир Лапин

Сколько-нибудь эффективное управление немыслимо без отлаженной почты. 15 апреля 1803 года Цицианов приказал разбить на участки дороги, ведущие из Тифлиса в Душет, Телави, Сигнах и Гори. Жители сел, находящихся в оконечностях каждой «дистанции», обязывались в виде земской повинности доставлять казенные пакеты на следующую станцию. Таковые пересылки допускались не более двух раз в неделю «кроме не терпящих времени случаев». Главным же было установление надежной связи с Россией. Под руководством Цицианова был разработан проект «Временной почтовой конторы в Тифлисе», который в виде доклада главного директора почт поступил на рассмотрение императора. 13 июня 1805 года Александр I утвердил своей подписью этот документ. На устройство почтовой конторы в Тифлисе и наем персонала (почтмейстер, его помощник, переводчик и сторожа) требовалось 2600 рублей, на строительство зданий почтамта и десяти станций — 13 500 рублей. Поскольку доставка посылок и пакетов от Моздока до Тифлиса (258 километров) была сопряжена со значительными трудностями, за этот участок взималась двойная оплата, а далее по России действовал уже общегосударственный тариф. Курьерам, проезжавшим по этой трассе, полагалось выдавать прогонные деньги по 4 копейки за версту, что составляло в оба конца 20 рублей 64 копейки[522].

Еще Петр Великий надеялся переориентировать хотя бы часть товарного потока, идущего по линии Европа—Азия, на Волжско-Каспийский маршрут. Но идея такого транзита была утопичной, так как при самых благоприятных обстоятельствах груз, отправленный из Дербента вверх по Волге, не мог добраться до Петербурга за одну навигацию. После присоединения Грузии эта идея вновь стала обсуждаться, поскольку рисовалась перспектива соединения «прямым путем» Каспийского и Черного морей. В таком случае восточные товары проходили бы через российские таможни, принося значительную прибыль казне. Часть грузов могла попадать во внутренние губернии по Дону, являвшемуся важной водной артерией того времени. В политическом и карьерном плане Цицианову было бы очень выгодно проявить себя горячим поклонником столь грандиозного проекта. Под «стройку века» можно было получить огромные суммы, тратить их фактически бесконтрольно, а неудачу (другого варианта просто не было) списать на неожиданно вскрывшиеся трудности природного, политического или военного характера. Но наш герой сразу заявил о химеричности подобных замыслов. 31 августа 1803 года он писал графу Румянцеву: «Соединение торговли каспийской с черноморской сколь ни желательно, но я полагаю таковое соединение полезным более для утверждения в здешнем крае российского владычества посредством неприкосновенности сих естественных пределов, нежели для действительного соединения каспийской торговли с черноморской, о коей многие европейские промышленные народы, прежде открытия нового пути в Ост-Индию, прилагали неусыпное старание и даже имели некоторый успех. Ныне же, когда главнейшая и богатейшая отрасль персидской торговли проходит через Бас-сору, находясь в руках англичан, равно как и индийская, я смею сказать, что за исключением каких-либо непредвидимых приключений нет возможности сию торговлю совратить с настоящего пути… Доставление к пристани Поти товаров персидских, состоящих большей частью в шелке-сырце и в хлопчатой бумаге, трудными путями в горах проложенными, не может производиться с пользой торгующих, тем паче и по той еще причине, что сии же самые товары в большом изобилии и легчайшим путем идут из Леванта в черноморские наши порты…»[523]

Нападения персов, горцев, междоусобицы стали причиной того, что крестьяне не чувствовали себя в безопасности и тысячами бежали в города, образуя там прослойку мелких торговцев или перебиваясь случайными заработками. Эти нищие и беспокойные горожане были всегда готовы к мятежу, в их среде вербовалось пополнение для воровских и бандитских шаек. Кроме того, они способствовали формированию целой системы перекупки практически всех товаров, что заметно повышало цены и парализовало сбор налогов с торговли, повышало налоговую нагрузку на «солидных» предпринимателей. Наконец, городская беднота застраивала город целыми кварталами убогих лачуг — рассадников заразы и преступности. Цицианов приказал всем крестьянам вернуться в родные деревни в течение двух месяцев, а помещикам — забрать своих беглых крепостных. Торговцев обязали доказать свою экономическую состоятельность и составить списки с указанием занятия и капитала. Для борьбы с повышением цен было предписано расправляться с перекупщиками. Предпринимались меры против хаотичной застройки: возведение новых зданий и ремонт старых разрешались только с согласия городских властей. При этом следовало стремиться к тому, чтобы улицы становились шире и прямее[524]. Но восточный властитель (а именно такую роль играл Цицианов) завоевывает почтение не только справедливой, по местным меркам, суровостью, но и милостью. Несмотря на свое желание очистить Тифлис и уездные центры от скопившихся в них люмпенов, главнокомандующий 23 ноября 1804 года предписал исполнительной экспедиции приостановить высылку крестьян из городов в уезды до весны, поскольку «теперь выполнять оное было бы бесчеловечно»[525].

Внимание Цицианова к хлебопашеству объяснялось прежде всего тем, что армия нуждалась в продовольствии. В 1802 году считалось невозможным вводить в Грузию более трех пехотных полков, поскольку большее количество солдат край просто не мог прокормить. Новый главнокомандующий сумел мобилизовать небогатые ресурсы края, так что пришедшие через Главный хребет восемь полков не испытывали крайней нужды в провианте. Кроме того, места расквартирования батальонов и хлебородные районы часто не совпадали, а перевозка хлеба затруднялась плохими дорогами и отсутствием эффективных транспортных средств. Организация же подводной повинности по российским образцам не представлялась возможной по целому ряду обстоятельств. Наличие запасов хлеба, возможность заготовки провианта в различных районах Закавказья облегчали ведение военных действий, развязывали руки командованию, буквально привязанному к складам и дорогам, по которым могли пройти обозы. Цицианов неоднократно обращался к старшинам-борчалинцам с внушениями, «чтобы сеяли пшеницу и ячмень в большом количестве, дабы избыток оного могли продавать в казну для продовольствия войск», но «они не только для продажи, но и собственно на содержание себя не имеют, а покупают оный в Карталинии». В октябре 1805 года он отправил им предписание, предупреждая, что в случае отказа сеять хлеб они лишатся возможности закупать его где-либо, «поелику они живут на землях не для того, чтобы оставлять их необработанными»[526].