Судьба - Николай Гаврилович Золотарёв-Якутский

Федор и его товарищи сидели в арестантской уже четвертый месяц. Все это время их почти не допрашивали, только в последнее время почему-то часто водили к следователю. От него арестованные узнали, что будто забастовщики, вооружившись камнями и дубинками, совершили попытку разгромить главную контору, перебить всех чиновников корпорации и разоружить воинскую команду. Следователь всю вину «за последствия сей разбойной авантюры» приписывал своим подследственным.

Федор ни на одну минуту не переставал думать о жене и сыне, почти каждую ночь видел их во сне. Сегодня тоже ему снилось, будто Майя шла по аласу, держа за руку Семенчика. Федор со всех ног бросился к ним. Майя с Семенчиком бросилась к нему навстречу… Вдруг земля между ними расступилась и Майя очутилась по ту сторону неширокой пропасти. Федор попытался ее перепрыгнуть, но сорвался и полетел в бездну. И… проснулся.

Федор сидел на жесткой тюремной койке и старался по-своему истолковать сон.

«Неужели я умру, не повидавшись с женой и сыном?» — думал он, изнывая от предчувствия худого.

Дней надзиратель, гремя ключами и замком, открыл камеру.

— Федор Владимиров, выходи! — прокричал он.

«Опять на допрос, — с досадой подумал Федор. — Но почему днем?..»

Федор встал и вышел в полутемный коридор. На этот раз его не повели в комнату, где сидел следователь. Они продолжали идти по коридору. Пришли к той самой решетке, за которой он однажды видел Майю… Сердце у Федора екнуло…

Майя с Семенчиком прижались к решетке.

— Папа! — подпрыгивая, закричал Семенчик. — Папа!..

— Федор, здравствуй, — по-русски сказала Майя и залилась слезами, не сводя с него глаз. Он был худой и бородатый.

— Здравствуйте, родные мои, — тоже по-русски ответил Федор. — Сыночек мой… Как вы живете?.. Ты почему такая бледная?

— Все время в помещении… Федор, мне сказали, что тебя будут судить… Что мне делать, чтобы не допустить этого?.. Посоветуй… Я все сделаю!..

— Меня оправдают, — сказал Федор. — Ты никуда не уезжай, чтобы я мог тебя найти.

— А когда тебя ждать? — дрогнувшим от волнения голосом спросила Майя.

— Не знаю… Скоро, наверно. Попроси у Тихонова денег в долг. Скажи, муж вернется и отработает… Меня все тут защищают, стараются выгородить. Особенно Алмазов старается… — Федор понял, что сказал лишнее, — ведь их разговор слышит надзиратель, — и замолчал.

— О нас не беспокойся, — стараясь не плакать, говорила Майя. — Нам русские помогают немного деньгами и не дают в обиду.

— Время истекло, — сказал надзиратель.

— До свидания!.. — сказал Федор.

— Я буду ждать тебя на прииске, — сказала ему на прощание Майя.

Федора увели, а Семенчика никак оторвать нельзя было от решетки. Он ждал, что отец, опять придет.

Когда уходили Семенчик сказал:

— Мама, давай и завтра придем сюда.

Спустя двое суток после свидания Майи с Федором арестованных увезли по этапу в Бодайбо. Федора, Зеленова, Быкова и Алмазова заперли в одной камере. Федор был расстроен, что не смог сообщить Майе о том, что их увозят. Остальные тоже были опечалены. Один только Алмазов беспечно насвистывал какой-то мотив, пока надзиратель не прикрикнул на, него.

— Не горюйте, братцы, — сказал он, — будет праздник и на нашей улице.

— И скоро наступит этот праздник? — криво улыбнувшись, спросил Федор.

— Скоро, — убежденно ответил Трошка — Ох, и жизнь наступит! Царя, всех князей, графов, помещиков и капиталистов пересажаем в кутузку, их богатство отдадим народу. Землю отдадим крестьянам…

— А если полицейские, жандармы, городовые откажутся царя и богачей сажать в кутузку? — сказал Федор. — Тогда как?

— Мы с тобой сами будем их сажать в остроги, — успокоил его Алмазов. — Зачем нам жандармы, полицейские…

Трошка не договорил. Со скрежетом открылась дверь камеры. Вошло пятеро надзирателей. Они принесли цепи, молоток и наковальню.

Первому надели кандалы Алмазову.

— Вы не имеете права надевать на нас кандалы до суда, — запротестовал Трешка.

— Иркутский генерал-губернатор так распорядился, — сказал пожилой надзиратель, надевая кандалы на Федора.

— На каком основании? — повысил голос Зеленов.

— Вас везут по этапу.

— И далеко нас везут? — спросил Быков.

Надзиратели ничего не ответили.

Когда тюремщики вышли, Зеленов мрачно пошутил:

— Вот и пали оковы…

— Тяжелые, — сказал Трошка. — Наверно, фунтов десять.

В полночь арестованных подняли и спешно повели на пароход «Генерал Синельников». Загнали в нижний трюм. В тесном помещении, похожем на собачью конуру, были кое-как сооружены тесовые нары.

— Все верно, нас везут по этапу, — сказал Алмазов, усаживаясь на нары.

— Как ты думаешь, куда нас повезут? — спросил Быков.

— В Иркутск, куда же еще, — ответил Трошка.

Федор опешил. Это означало, что не видать ему теперь ни жены, ни сына. Они не будут даже знать, где он и что с ним. Из глаз его выкатилась крупная слеза.

Алмазов положил ему на плечо руку.

— Крепись, друг, — тихо сказал он.

Утром Федор подошел к зарешеченному иллюминатору и увидел мутные воды реки Витима. Волны глухо бились о борт парохода, заглушая шум на пристани, где толпилась тьма народа. Сегодня из Бодайбо провожали иркутского генерал-губернатора и господ юристов. К пристани пожаловала вся администрация корпорации, пришли рабочие из ближних и дальних приисков. Плотная толпа запрудила небольшую площадь у пристани и дорогу от собора «Николай угодник» до устья речки Бодайбинки.

Ни один человек из толпы не знал, что в трюме парохода сидят арестованные.

В час дня пароход «Генерал Синельников» дал два протяжных гудка. Из дома городского головы Черняка вышли господа отъезжающие. Все они были в радостном, приподнятом настроении, улыбались, раскланивались с дамами. Носильщики тащили за господами большие тяжелые чемоданы.

Высоких гостей посадили в фаэтоны и повезли на пристань. Александр Федорович Керенский один занял фаэтон. У него был самый большой чемодан и несколько свертков.

Как только господин Керенский, сопровождаемый носильщиками, по трапу взошел на пароход, на пристани послышался шум, крики:

— Почему не пускаете? Пропустите!

— Назад! — зычно кричал караульный солдат. Он загородил дорогу рабочему, пытающемуся пройти на пароход.

Это был Завалин, посланец рабочих Андреевского прииска. Он принес в подарок Керенскому золотой брелок, отлитый из четырех фунтов золота. Рабочие поручили Завалину отдать брелок в руки самому Александру Федоровичу, помимо тех денег, которые Керенский получил вместе с письменными доверенностями выступать на суде.

Завалин, держа в руках брелок, стоял у трапа. Рабочие, толпившиеся на берегу, кричали:

— Посторонись, солдат!..

— Он сейчас вернется!.. Пропусти-и!..

На палубу вышли господа отъезжающие. Шум и крики на берегу усилились.

— Тише-е! — крикнул урядник во всю свою луженую глотку.

Завалин, воспользовавшись минутным замешательством, связанным с появлением на палубе господ, проскользнул на пароход. Вскоре его увидели на палубе. Держа в вытянутых руках брелок, он подошел к господам.