Там, за зорями. Пять лет спустя - Оксана Хващевская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Злата почувствовала, как жалость и беспомощность сдавливают горло, а глаза щиплет от слез.
— Баб Маня, может, скорую вызвать? — спросила девушка после минутного молчания, сглотнув ком и справившись с собой.
— Дык а што зробіць тая скорая? Дай хіба паедуць яны к бабе васьмідзесяцігадовай? Дзеўкі мае доктарку нашу з амбу латорыі вызывалі, а які толк з яе? Выпісала мне таго «Дзіклаберла», так мне Люда мая і без яе яго купляла. А ў мяне жалудак баліць ад іх, і ў роце сушыць страшна. Да і не дапамагаюць яны мне ўжо. Вось ваша Валя казала, каб блакаду ў плячу зрабіць, адразу б стала лягчэй. Толькі трэба ж лекі для гэтага купіць, а хто ix мне купіць? Сын прыедзе толькі первага дзекабра. Люда мая ў Маскве, Таня дзяцей глядзіць, а ў Галі ў самой дома гора… А ці я ім патрэбна са сваімі балезнямі? У ix i без мяне гора хватае…
— Баб Маня, тогда, может, я маме позвоню, пусть она купит лекарства, а Виталю попрошу, он съездит, заберет. Если вы говорите, что поможет, тетя Валя сделает вам блокаду, тогда уж можно и рискнуть, главное, чтобы на пользу. Заодно скажу ему, чтоб и от желудка что-нибудь купил. А пока давайте я чаю сделаю, и мы с вами попьем, согреемся!
— Пазвані, мая ўнучачка, пазвані, дык Валя тады ўвечары прыйдзе, зробіць, мо трохі лягчэй стане, а то я ўжо і не перажыву яшчэ адной такой ночы. Гэта ж так баліць… Як будта суставы адно аб адно труцца… Дай бог табе і дзеткам тваім, родная мая, здароўя і шчасця на доўгія годы. Я толькі сёння з рання думала, мо Златуля прыедзе да зайдзя да мяне… А мо ты кофа будзеш? Праўда, без малака, няма малака, я Ніне казала, як будзе ісці да аўталаўкі, каб зайшла, дам грошы, хай бы купіла і малака, і хлеба, ды яшчэ чаго. У мяне ж яшчэ тут курва тэта, кошка мая, карміць нада чым-та, а мне нічога не трэба, нічога не лезя. Учора неяк зварыла вон у чугунку супа, так і стаіць, курам трэба выкінуць…
— Я сама схожу к автолавке и куплю все, что надо! — сказала девушка и, услышав свисток закипающего чайника, отправилась на веранду.
Чашки на столе были грязными, заляпанными, с остатками сахара на дне и налетом чая по краям. Злата хотела было просто сполоснуть их, но, так и не рискнув воспользоваться ими, полезла в шкафчик.
На столе стояли чашки, бывшие в обиходе, а в шкафчике хранились чистые, которыми редко пользовались, разве что когда гости приходили. Ополоснув ложки и заварив чай, девушка тщательно вытерла обеденный стол у окна и перенесла туда полные чашки.
— Златулечка, паглядзі там, у халадзільніку на полцы тварог быў. Яшчэ Люда прывозіла. Я адкрыла заўчора, да так і не адоляла яго! — попросила старушка, с трудом переместившись с дивана на стул у стола, и пододвинула к себе чашку с чаем.
Полянская заглянула в холодильник и извлекла оттуда глиняную миску с творогом. Поставив ее на стол, Злата села и пододвинула к себе чашку с чаем. — Во, бач, як баба цябе угашчая! Асунулась зусім… Яшчэ як Люда мая была, нічога было. А як паехала яна, усё, канец, прапала я. Ты ж ведаеш, Златуля, яна і поварам у мяне была, і лекарам, і хазяйкай. Я ўжо ў гэтым годзе нікуды не годная была… А зараз во і зусім…
— Ну что вы, баба Маня! Ну какие угощения? Перестаньте! Вот поправитесь, мы еще с моими девчонками придем к вам на блинчики! — с улыбкой отозвалась девушка.
— Здаецца мне, цяпер я ўжо не скора змагу спекці блінцоў. Баюсь, як бы рукі зусім не адказалі!
— Не надо, баба Маня. Все будет хорошо. Я сегодня посмотрю в интернете, может быть, найду какие-то рекомендации. Может, кто-то что-то сможет на форуме посоветовать или народными средствами сможем попробовать!
— Да націрала я ўжо настойкай з сірэні, не дапамагая!
Девушка сидела, неторопливо помешивая горячий чай, и смотрела на замысловатый узор застывших на стекле капель. Видела, как они висят на мокрых черных ветках яблони, росшей тут же, у забора, и падают вниз, исчезая в луже. Нерадостной была картина за окном, но она была реальностью, той самой, в которой Злата Полянская жила. И вот эта больная старушка, которая даже чашку в руку не могла взять, и эта опустевшая деревня, и унылый пейзаж за пеленой дождя — все это было настоящим, тем, к чему ей приходилось возвращаться, чем и была ее жизнь. Вчерашний концерт, ее волнение, страх, радость, восторг и счастье, свет софитов, овации и цветы — все показалось вдруг эфемерной иллюзией, сном, который никак не вязался с тем, что сейчас видела Злата перед собой, что ждало ее дома.
Как-то с первого дня ее пребывания в Горновке эта деревня, ее жизнь и ее творчество, как будто в косу заплетаясь, были неразрывны все эти годы. Все это было ее судьбой и душой, но сейчас — и девушка ощущала это все острее и явственнее — стало отделяться друг от друга, разворачивалась пропасть, и чем дальше, тем больше она становилась.
Понимание этого пришло не сразу, и поначалу Злате удавалось отогнать и мысли об этом, а некоторые моменты она упорно не хотела замечать. Много лет все это былое неотъемлемой частью ее самой, легко складывалось и получалось, и ей в голову не могло прийти, что однажды все станет по-другому. Но сейчас было ощущение, что она пытается сидеть на трех стульях. Да только хватит ли у нее сил и терпения на них удержаться? Злата тяжело вздохнула и собралась хлебнуть чаю, но, услышав протяжный дальний сигнал, поднялась из-за стола.
— Баба Маня, автолавка едет, я выйду! Мне и самой надо хлеба и молока купить. Что вам взять? — сказала девушка и стала одеваться.
— Выйдзі, Златулечка, выйдзі! Вонь там, на паліцы, вазьмі мой кашалёк, мо каўбасы якой купі, хлеба. Булка мо якая салодкая будзе да малака. У мяне пакет ёсць у халадзільніку, хай яшчэ адзін будзе ў запас, бо схадзіць не будзе тады каму! — отозвалась старушка, отодвигая от себя чашку с чаем, к которому она так и не притронулась. — Нічога
