Том 6. На Урале-реке : роман. По следам Ермака : очерк - Антонина Коптяева

Город, где все это происходило, стоил того, чтобы завоевать его, не щадя собственной жизни.

Поэтому, когда был опрокинут прогнивший трон Романовых, мы вместе с отцами огромными толпами спешили с окраин к запретному для нас центру и кричали:

— Революция!.. Революция!..

И те, кто раньше гнал, пинал, обирал нас, с удивлением и страхом смотрели на шагавшие рабочие колонны.

Революция!.. Революция!.. Ты несла свободу и избавление от вечной нужды, но не донесла, и нам самим пришлось пробивать тебе путь. Но вот снова угроза для тебя, и красногвардейские отряды охватывают ночью свой город, прочесывая улицы и дома.

На долю Кости и тройки Наследовых — Мити, Харитона и отца их, Ефима, — достались трущобы одной из привокзальных улиц.

Ну-ка где тут контрреволюция, предъявившая ультиматум Советской власти?

Заваленные снегом ограды мещанских владений… Возле погребов и сараюшек землянки «припущенников», снимавших в аренду места у дворовладельцев за три, за шесть рублей в год. Не пойдут же офицеры в такое жилье! В убогих домишках с крохотными окнами и дымящими печами, где в тесноте и холоде ютятся многочисленные семьи хозяев, тоже нечего делать «их благородиям».

— Вряд ли кого найдем, — безнадежно шепчет Ефим, однако старательно осматривает голбцы, полати, обязательное «зало» у более зажиточных с кривым зеркалом и захудалым фикусом в переднем углу. Ребята, стесняясь среди массы разного отрепья, поднимают домочадцев, спящих на койках и вповалку на деревянных нарах.

— Предъявите документы!.. Паспорта… — Глазастый и более грамотный Костя рассматривает виды на жительство. Харитон и Митя, не выпуская из рук винтовок, ждут у дверей.

Оказывается, ради революции тоже приходится делать обыски!

Во многих семьях в ночное, позднее время нет дома дочерей-подростков.

— Где?

— У тетки ночует.

— У какой тетки? — взрывается наконец Харитон. — Со всей улицы ушли к этой тетке? Что там у нее?

— Заведение… — бормочет напуганная хозяйка. — Чего хорошего дома-то? Вот спим вповалку, а там у каждой девицы отдельная комната с окном, платьев разных, кровать чистая и еды сколько хошь.

Ребята слушают, ошалев, уши у них от неловкости краснеют, как угли.

— Продаете дочерей?

— Да, господи! Мы, что ли, одни? Никто их не продавал. Своей охотой. Сами туда набиваются — у содержательниц отбою нет. А половина туда с мест идет.

— Как это — с мест? — несмело спрашивает Митя.

— Сначала в горничных. Деревенских-то еще больше, чем наших… Ведь на местах тоже плохо жить: плотют рубль, редко полтора в месяц, а проходу нет ни от хозяина, ни от сыновей.

— Ну и сволочи! — Харитон сердито плюнул, сходя с крылечка.

— Придется нам, ребята, заглянуть в эти заведения, — распорядился Ефим, кляня себя в душе, что пошел в наряд вместе с сыновьями. — Офицерье, они на распутство да с выпивкой — как мухи на падаль.

— Я туда не пойду, — сказал Митя с отвращением. — Куда хотите: хоть в собачьи ямы, хоть в ночлежку, а в такой помойке рыться не стану. Завтра же скажу Александру Алексеичу, какая «тетка» в этих местах промышляет.

— Он тебе и всыпет, если мы кого здесь упустим! — постращал Харитон. — Будете с Костей стоять на карауле, а мы с отцом войдем.

На счастье, их догнал в переулке взвод красногвардейцев из депо. Дальше двинулись вместе. И сразу же у большого приземистого дома с высокой оградой замедлили: играли там на гитаре, звучали девичий смех и мужские голоса. Потом раздались пьяная брань, топот, истошный визг…

Красногвардейцы окружили дом. Ефим и деповский командир взвода постучали в парадное. Шум в доме усилился, а на открытой галерее послышались торопливые шаги.

Дверь приоткрылась. Отбросив ошалевшего вышибалу, в нее устремились красногвардейцы. Митя с Костей остались у входа. Свет в окнах, выходивших во двор, замигал и погас, зазвенела разбитая посуда, заголосили испуганные девицы, и сразу захлопали выстрелы.

Устыдясь своей излишней щепетильности, ребята бросились в парадное и прямо в объятия приняли двух удиравших офицеров. Митя своего сгреб и подмял, а Костя упустил, упав от удара ногой в живот. Перевернувшись, он быстро вскочил, выстрелил из винтовки, и убегавший офицер споткнулся, рухнул на мостовую.

— Живой! — крикнул Костя, подбегая и ежась от боли под ложечкой. — Смотрит!

Из дома красногвардейцы выволокли еще трех обезоруженных офицеров. Остальные гуляки, уже опрошенные, трусливо выскакивали следом и, отрезвев после переполоха, бросались наутек. Сквозь скрип шагов на снегу слышно было, как громко плакала в доме девчонка, а другая пьяно хохотала и бранилась, точно грузчик. Потом с надрывным стоном ударилась обо что-то гитара, загудев, зазвенев струнами.

— Ловко мы их!.. — Харитон связал руки высокого тонконогого офицера в галифе и растерзанном кителе. — Вольготно там устроились их благородья!

Ефим Наследов, вынув из сумки припасенный санитарками пакет, накладывал тугой жгут раненому красногвардейцу прямо на рукав телогрейки, из которого текла кровь.

— Остановится беспременно, а в госпитале наложат повязку по всей форме, — приговаривал он.

Уже совсем рассвело, когда в Оренбурге закончились обыски и аресты. Без жертв не обошлось: были раненые и убитые с обеих сторон. Красногвардейцы доставили к зданию тюрьмы около сотни арестованных офицеров — среди них оказались капитаны, полковники и даже армейский генерал. С ненавистью посматривали они на новых хозяев города, однако поневоле помалкивали.

Усталые, но довольные ребята из Нахаловки отправились домой. Александр Коростелев пошел с ними до ревкома. Харитон и Костя наперебой рассказывали ему о ночной операции, о девчонках, которые «своей охотой» идут в позорные заведения.

— Такое, пожалуй, еще страшнее, чем вербовка обманом и насилием, — сказал Коростелев. — А сколько объявилось защитников этого «промысла», когда мы в Совете вынесли решение закрыть публичные дома! Подлость живуча, так и липнет, точно грязь на подошвы. — И он попросил ребят зайти с ним в редакцию газеты. — Расскажите, как вели себя офицеры во время ареста. Мы опубликуем в «Известиях» их ультиматум и свое предупреждение для тех, кто еще остался на свободе. С ваших слов и по рассказам других красногвардейцев дадим заметку о моральном облике врага, о его злостном сопротивлении. — В роскошном кабинете Коростелева, где все было как при старом издателе, Костя заволновался, а Митя точно пристыл у двери, и даже Харитон, почувствовав неловкость, начал одергивать пиджак и вертеть головой, будто ему снегу за воротник бросили. Коростелев, должно быть, по сродству душ питавший особую симпатию к Харитону, подвел ребят к большому столу в стороне от редакторского.

— Вот материал для сегодняшнего номера «Известий»! — сказал он, показав на листы бумаги с колонками текста. — Что? Непохоже на газету? Это гранки — оттиск с печатного набора. Читайте вот здесь!

Парни приткнулись у стола, и, пока Александр разговаривал по телефону с Цвиллингом, торопя его с какой-то статьей, Костя читал вполголоса:

— «6 марта 1918 года председатель ВРК тов. Цвиллинг получил по городской почте письмо:

„Милостивый государь господин председатель!

От имени партизанского отряда офицеров Оренбургского военного округа…“»

— Ишь ты: партизанского отряда! Где это они партизанили? — перебил Харитон.

— А с Дутовым-то! Слушай дальше!

— «…предлагаю вам и вашим единомышленникам в трехдневный срок оставить город Оренбург и сложить с себя всякие полномочия по управлению городом. В противном случае мы после вышеуказанного срока открываем военные действия против вас. Свое согласие на добровольную сдачу города вы можете передать мне объявлением хотя бы в своих „Известиях“, адресуя его на мое имя.

Начальник партизанского отряда офицеров Оренбургского военного округа полковник Корчаков».

— Придумали! — Веснушчатое лицо Харитона залилось румянцем, в глазах вспыхнули негодование и насмешка. — Видно, эти партизаны совсем не берут в расчет наши красногвардейские отряды? Отдать Оренбург?! Товарищ Коростелев, объявите им: если они забыли, как их лупили под Сыртом, так мы им о том с охотой напомним!

Костя согласно кивнул и стал читать ответ ревкома на ультиматум:

«1. При любом посягательстве на Советскую власть будут расстреляны арестованные офицеры, юнкера и белогвардейцы.

2. За каждого убитого красногвардейца ответят своей жизнью десять представителей оренбургской буржуазии.

3. Если станица окажет содействие контрреволюции, то будет беспощадно уничтожена артогнем.

4. Все станицы, которые добровольно в три дня не сдадут оружие, будут подвергаться артобстрелу».