Тысяча и один день. Первый из могикан. Властелин пустоты - Александр Громов

– У тебя есть доказательства? – спросила Присцилла.

– Что?

– Не «что», а «что, госпожа». Я спрашиваю: какие у тебя доказательства?

– Насчет чего, госпожа? Что через две тысячи лет… э-э… никаких. Какие тут могут быть доказательства? Эксмены столько не живут, да и люди тоже…

– Пилот Гаев!

– А, понял! – Эксмен-уникум настолько просиял лицом, что у главнокомандующей отпали всякие сомнения в том, что он не издевается нарочно. Просто вымотан и не в себе. – Госпожа говорит о ближайшей перспективе? Да нет у меня никаких доказательств, кроме того факта, что я здесь. Чужак меня отпустил. Он был настолько любезен, что восстановил мою капсулу, а потом выпроводил меня восвояси и исчез. Больше мои радары его не ловили.

– Значит, никаких весомых доказательств ты не привез? – ввернула Иоланта Сивоконь.

– Через пятнадцать суток Земля не сгорит, это и будет лучшим доказательством.

– Значит, только твои байки и отсутствие радарного контакта с чужаком? Не много.

– Достаточно! – Ошалевший эксмен даже не заметил иронии, прозвучавшей в словах генерал-поручика. – Более чем достаточно. А если вы мне не верите… ну тогда не знаю… – Он развел руками. – Проверьте как-нибудь. Неужели не найдете способа?

Он покачнулся на табурете и едва не упал навзничь. Нелепо взмахнув руками, на секунду восстановил равновесие. Сейчас же его повело в другую сторону, и он нырнул вперед и влево, повалившись ничком и опрокинув-таки табурет. Судя по тому, что он не остался недвижен, а нелепо ворочался на ребристом полу и даже пытался встать, сознание осталось при нем. На своем веку Присцилла повидала немало измученных людей и превосходно умела распознавать симуляцию. Гаев не симулировал. Он был выжат до капли.

– Встать! – резко крикнула Иоланта.

Зря. Дура. Поморщившись, Присцилла утопила костяшкой пальца кнопку вызова дежурной адъютантессы.

– В санобработку его и на медосмотр. Дать общеукрепляющее по усмотрению врача, выдать обмундирование, накормить жидкой пищей, выделить помещение – пусть выспится. Через восемь часов снова его ко мне, чистого и бодрого.

– Слушаюсь. Выделить ему карцер, мэм?

– Зачем же карцер? Найдите что-нибудь другое. Но пусть помещение охраняется.

– Слушаюсь, мэм.

Как только караульные, брезгливо косоротясь, вынесли сомлевшего Гаева за руки, за ноги – хорошо, что на Луне малая тяжесть, хватило двоих! – Присцилла О'Нил самым дружелюбным тоном обратилась к своему заместителю по вопросам безопасности:

– Ну-с, дорогая, что ты об этом думаешь?

Было ясно, что ничего путного Иоланта не думает, поскольку еще не успела просчитать наивыгоднейшую линию поведения, и главнокомандующая не без удовольствия приготовилась внимать. Включенная заранее аппаратура, старательно задокументировав каждое слово из нелепого доклада Гаева, тоже внимала всеми объективами и микрофонами. Знает ли Иоланта, что разговор не приватный и всякое неосторожное слово может быть использовано против нее?

Без сомнения, догадывается. Жаль… Вообще с Иолантой пора кончать, уж больно резва стала девочка, работать мешает. Только не надо размениваться на мелочную тактическую борьбу, на мышиные подковерные интриги, тихие сапы, осторожные многоходовки – в них Иоланта сильнее, в них она собаку съела, и не одну… целую стаю собак. Съела и обсосала косточки. С такими противницами, как Иоланта, нельзя фехтовать изящными рапирами, а надо сразу бить их по голове тяжелой дубиной, чтобы если и встали, то не сразу, чтобы им для этого понадобилось провернуть две-три многоходовки, – а потом снова дубьем по голове… Жаль только, что дубина не всегда имеется под рукой. Сейчас ее, к сожалению, нет, разве что противница сдуру сама даст ее в руки… Малый, но шанс.

– Трудно сказать что-то определенное вот так, сразу, – ускользнула Иоланта. – Нахамил, навонял, наобещал… Наглецом он был всегда, а что до его обещаний, то не скажу ни за, ни против. Надо допросить его, как только очухается, и обязательно с детектором. Не был бы наш ментоскоп таким барахлом, можно было бы работать прямо сейчас. Окатить клиента водой или взбодрить электроразрядником – ничего, выдержал бы…

– То есть ты ему не веришь? – спросила Присцилла.

– Кто же верит эксменам? – Иоланта улыбнулась, как бы оценив шутку главнокомандующей. Пока что она била наверняка и позицию имела удобнейшую. Трудно было и ожидать, что, вечно атакуя главнокомандующую со стороны официальной идеологии, Иоланта скатится до голого практицизма, на котором ее можно было бы поймать за шкирку – и носом, носом в это самое… Присцилла сама не знала, что сделала бы с Иолантой, окажись та способна хоть раз сознательно подставить себя для пользы дела… вполне возможно, простила бы ей все, честное слово!

– Не ты ли мне его рекомендовала, дорогая?

Иоланта моментально перебросила мяч обратно:

– Совершенно верно, мэм. Использовать эксменов необходимо, но вот доверять им… – Она снова улыбнулась. Вижу, мол, все вижу. Поймать меня хочешь? Лови.

– Достойная позиция, – сдержанно похвалила Присцилла. – Но вот что, дорогая, мне нужен твой совет. Какое предварительное донесние я должна отправить сейчас на Землю? «Есть основания предполагать, что цели «Эгиды» достигнуты, информация проверяется» – так, что ли? Если бы мы рискнули поверить Гаеву на слово, текст был бы примерно таким. Если же мы не верим ни одному его слову, необходимость в срочном донесении отпадает естественным порядком, но тогда… ну ты сама понимаешь, что тогда…

Иоланта, конечно же, понимала. «Тогда» – это безусловное сохранение полной боевой готовности космофлота и всесилие Несгибаемой Присциллы. Еще более существенно, что «тогда» означает неукоснительное продолжение выполнения планов гражданской обороны, всех, какие только существуют, а сходятся они в одном: разрушив на поверхности все, что можно, сравняв с землей максимум искусственных сооружений, спасти часть населения в подземных убежищах. Вот и думай. Лишняя секунда ожидания – это лишний взорванный дом, и не маленький. Минута – городской квартал, или стадион, или фабрика. Час – одно из крупнейших промышленных предприятий или, скажем, морской порт. Цивилизация сама себе подрезает жилы, а что делать? И не то еще будет. Хочешь жить – отруби себе руки-ноги, вырежи гланды, не говоря уже об аппендиксе. Только, в отличие от аппендикса, цивилизация когда-нибудь вновь нарастит то, что сама себе оттяпала.

Хуже другое – нестабильность внизу. Джинн готов вырваться из бутылки. Он уже высунул из нее свою поганую ухмыляющуюся рожу. Эти кретинки в федеральных ассамблеях так и не сумели договориться о едином плане спасения Земли, и каждая Федерация тянет одеяло на себя, и каким-то территориям придется просто худо, а каким-то хуже некуда, и справедливо негодующее население, и, конечно же, на носу бунты и межфедеральные конфликты, и мобилизация громадных армий, бестолковых и необученных… Создаются даже подразделения вооруженных смертников-эксменов, вот что страшно! Не то страшно, что они вооружены, а то страшно, что смертники неуправляемы… никем, кроме Несгибаемой Присциллы. И четыре миллиарда безоружных эксменов, которым очень не нравится, что ими жертвуют… А как ими не жертвовать, если мест в уже построенных и только еще строящихся убежищах нипочем не хватит даже для людей?!