Мистерия - Вероника Мелан

А теперь он сидел среди людей, среди своих, слушал и не слышал никого вокруг и корил себя на чем свет стоит.

Почему, спрашивается, не пошел? Потому что думал, что все свободное время Тайры теперь займет Бернарда. Выпьет с ней чаю, покажет лодки у озера или что поинтереснее, накормит, обогреет. Зачем кому-то нужен примитивный Стив, неспособный даже на маломальские фокусы? Он не подберет ей цвет помады, не научит пользоваться тушью, не удивит изысканным десертом к чаю, не встретит приветствием на древнеарханском…

Черт. Он просто обиделся — сопливо надулся оттого, что, кажется, стал не нужен, бесполезен и скучен. И из-за взбунтовавшейся гордыни оставил человека — человека, который все еще не может без поддержки шагу из дома ступить, — в полном одиночестве. А что, если не справится с электричеством? Что, если включит стиральную машинку и забудет захлопнуть дверцу? Что, если случится беда? Да даже если не случится! Чем запертой Тайре целый день заниматься в четырех стенах? Телевизионные каналы пока не вещают, радио не работает, книг у нее нет. Меланхолично смотреть в окно, где даже прохожих нет? Спать? Чтобы хоть как-то скоротать досуг, изредка открывать картонные коробки с холодными гамбургерами? Да у нее и гамбургеров-то осталось всего два…

Болван! Болван! Болван!

Чтобы хоть на время заглушить орущую совесть, Лагерфельд залпом выпил все, что стояло перед ним в стакане. Коньяк? Виски? Плевать! А-а-а, крепкий, сука…

Док поморщился и потер нос тыльной стороной ладони.

— Все нормально? — тихо спросила сидящая рядом Ди.

— Нормально, — кивнул Стив коротко и, не дожидаясь помощи со стороны, протянул руку к бутылке и налил себе вторую порцию.

Постепенно он не успокоился даже, но как-то обмяк, притих, стал вслушиваться в окружающую речь. Первым свою историю рассказывал Дэйн: про вход в Коридор, про туман и тени, про то, как злился на отсутствие указателей, как боялся, когда увидел мерцающую Ани, так похожую на оригинал…

Настоящая Ани все это время жалась к его груди и на лице ее, вторя внутренним переживаниями, попеременно отражались то тревога, то страх, то печаль. Но чаще всего радость — Эльконто вернулся, вот он, он мой, со мной.

Потом наступила очередь Баала, а заодно и Аарона. Эти двое изредка перебивали и дополняли друг друга: да, тоже боялись, тоже шли вперед, хоть и не знали куда, тоже, как и снайпер, попали в ловушку, только пострадали куда больше и хуже. Ну да ладно — кто помянет, тому глаз вон… Дело прошлое, ведь сейчас все в порядке?

Подняли бокалы, чокнулись, выпили.

А потом все посмотрели на дока.

— Что ж ты молчишь все время, Стив? Расскажи нам. Как все было для тебя, что ты видел, как дошел? Ведь важнее всего именно твоя история. Расскажи.

И он рассказал.

Перед этим замахнул еще один стакан и заговорил. Сначала отрывисто, сбивчиво и неохотно, как знающий билет, но не желающий этого признавать перед вредным профессором студент. Затем его речь потекла плавнее, заковыристее, наполнилась эпитетами, ожила. Ожила его кровь, воспоминания, эмоции, а вместе с ними ожили и лица слушателей — ярко, жадно и с любопытством заблестели глаза. Теперь уже никто не считал — что выпил, сколько выпил и не замечал, из чьего стакана продолжает потягивать напитки. Как же не запить такую историю? Запить, еще как запить…

Шел? Шел. Боялся? Очень боялся. Каких видел тварей? Да таких, что ни тогда, ни сейчас не сможет описать словами. Держал ли его щит? Нет. Нет? Нет. Тогда как же? А вот как…

И Стив рассказал про девушку с Архана. Про то, как встретил незнакомку, и как та вела его, помогала выживать, указывала дорогу. Как поддерживала его моральный дух, тянула вперед, как не дала поддаться мороку и провалить уже в самом конце миссию. Как он и Тайра нашли-таки вход в нужное место и как он уговорил незнакомку выйти наружу.

Не упомянул он только про душу. Точнее, про ее, в Тайре, отсутствие. Зачем лишний раз пугать? Да и не его это история — чужая, попусту трепать не стоит. И про себя умолчал, как плакал, как готовился умереть, как вспомнил лица матери и отца, себя в детстве. Тоже свое, не для других.

— Так вот, значит, кого ты прячешь у себя в доме, — облегченно поскреб щеку Дэйн. — А я думал, что ты просто гикнулся.

— Ты и без того думал, что я гикнулся. Еще с тех пор, как увидел. И не у себя я ее держу, а Дрейк ей дом выделил.

— А чего не привел, не познакомил? — наклонилась вперед Лайза. — Мы бы… Мы бы хоть поблагодарили!

Да, познакомиться с Тайрой всем было интересно — он видел. Посмотреть на живую легенду, и, если не потрогать и пощупать, то хоть улицезреть своими глазами.

— Я спрашивал, — не запнувшись, произнес док. — Она сказала, что еще не готова к встрече с людьми. Позже.

И соврал. Потому что он не спрашивал. Потому что попросту сбежал от нее сегодня — решил, что не нужен, — потому что бросил, вместо того, чтобы пригласить к остальным.

Нет, Тайра не пошла бы — он был уверен, но спросить все равно стоило.

Много чего стоило. Не вести себя, как идиот, не поддаваться страхам, перестать жалеть себя, не молчать, а некоторые вопросы задать в лицо и честно. Да, для некоторых вопросов, может, рановато, но ведь не для всех?

И Стив вновь отвлекся от хода беседы, задумчиво посмотрел в окно.

Он зашел к ней в девять вечера, не удержался. Должен был спросить, все ли в порядке, не случилось ли беды, проведать.

Просто… увидеть.

А она обрадовалась ему, как радуется бездомный котенок тому, кто накормит, погладит, обогреет. Забегала по кухне, загремела чашками, достала откуда-то открытое уже печенье.

— Не хочу чая, ладно? Просто посидим. Можно?

И они сидели в гостиной. Тайра на диване, а Стив на ковре у ее ног, как верный и виноватый сторожевой пес.

— Ты прости, что оставил тебя одну, ладно?

— Да что ты, все хорошо. Хорошо.

— Ты, наверное, скучала?

— Я… нет. Ходила. Думала. Обо всем.

Скучала, он знал, чувствовал.

Хлопковые штанишки, под ними острые коленки, вновь босые ступни. Ему как никогда сильно хотелось взять ее за руку, и он внезапно разрешил себе — поддался вдруг порыву — аккуратно накрыл ее ладонь своей и принялся поглаживать теплые тонкие пальцы.

— Может, какая еда нужна?

— Нет, у меня еще есть.

— Гамбургеры?

— Да, и суп в банке. Персики.

— У тебя ведь здесь даже книг нет.

— Ничего, когда-нибудь будут.

На настенном календаре, куда он бросил взгляд, алела аккуратно нарисованная цифра 159, а рядом зачеркнутая 160.

Сто пятьдесят девять — сколько дней ей осталось. Всего сто пятьдесят девять одиноких дней, а он теряет время, ведет себя, как козел, как свернувшийся в улитку от чувств юнец.