Не померкнет никогда - Николай Крылов

Состав дивизии был весьма разнородным. В одних подразделениях — их называли ротами отцов — еще преобладали бойцы старшего возраста из первоначального контингента (дивизия формировалась уже после того, как призвали более молодых запасников), в других — матросский молодняк, в третьих — вчерашние ополченцы. Одна рота состояла почти целиком из рабочих маленького заводика "Бром", находившегося на севере Крыма. Когда туда подступил враг, они все ушли на фронт, и командовал ими бывший директор завода, а политруком роты был учитель местной школы…

Нетрудно представить, какие усилия требовались от командиров и политработников, чтобы сплотить, спаять все это в единый, четко управляемый боевой организм.

— Вы знаете, — спросил как-то Иван Ефимович Петров, — что в дивизии Ласкина уже сложили свою песню? Это хорошо. И поют ее с гордостью, сегодня сам слышал.

Потом услышал эту песню и я. Начиналась она, помнится, так:

Родилась боевая в пороховом дыму

Сто семьдесят вторая дивизия в Крыму…

Под Одессой у нас имел свою песню только артиллерийский полк Богданова. За месяцы Севастопольской обороны обзавелась своей песней почти каждая часть, защищавшая город. Но "Песня 172-й стрелковой дивизии" была едва ли не самой первой.

Ради укрепления штадива 172-й пришлось расстаться с одним из лучших работников штарма — майором М. 10. Лернером, которому я совсем недавно передал оперативный отдел.

Михаил Юльевич показал себя отличным начопером, но тяготился тем, что вынужден почти безвылазно сидеть в каземате в Крепостном переулке, и все настойчивее просил перевести его в войска. Ласкин же искал возможности заменить своего начальника штаба более подготовленным товарищем и, узнав о желании Лернера, переговорил о нем с командармом. Генерал Петров сказал, что это решать Крылову. Ну а я под дружным натиском обоих заинтересованных лиц не устоял. Тем более что повышения майор Лернер, безусловно, заслуживал.

В исполнение обязанностей начальника оперативного отдела штарма вступил майор Ковтун-Станкевич.

* * *

Закончу, однако, начатый рассказ о новых командирах полков. Все в той же 172-й дивизии к ним относился подполковник Василий Васильевич Шашло. Он заменил в 514-м стрелковом полку И. Ф. Устинова, раненного в последний день ноябрьского наступления немцев и эвакуированного на Большую землю.

Шашло попал в дивизию из погранвойск и продолжал в память о службе в них носить зеленую фуражку. На висках у него серебрилась ранняя седина. А по характеру — невозмутимо спокойный и на редкость молчаливый человек, полная противоположность темпераментному комиссару полка Осману Караеву. Комдив Ласкин, живой и общительный, признавался, что сначала ему было с Шашло трудно:

— Какую ни поставишь задачу, вопросов не задает, только и скажет: "Слушаюсь". Думаешь: да понял ли он?

Но скоро комдив убедился, что молчаливый и хмурый на вид Шашло предельно собран и просто не нуждается в излишних уточнениях, в переспросах. На его короткое "Слушаюсь" можно было положиться: понял и сумеет выполнить. А когда мне приходилось соединяться с ним по телефону, он буквально несколькими словами исчерпывающе освещал обстановку.

Понадобилось немного времени, чтобы за Шашло утвердилась в Приморской армии репутация одного из наиболее умелых полковых командиров.

Зеленую фуражку носил, разумеется, и майор Рубцов — статный, темнобровый командир сводного погранполка, который в середине ноября прочно занял позиции на правом фланге Севастопольской обороны. У Балаклавы, начиная с высоты, увенчанной Генуэзской башней, где пограничники несли дозор и до войны, их форма стала преобладающей. И, как в полку Маловского под Одессой, здесь жили по правилу: твой рубеж — та же граница, а ее, как известно, положено держать на замке.

На значительной части участка рубцовского полка передний край проходил невыгодно для нас — под высотами, где укрепились немцы. Тем не менее линия фронта тут сделалась незыблемой.

Герасима Архиповича Рубцова, командира очень волевого, отличала также высокоразвитая самостоятельность. Причем самостоятельность в лучшем смысле слова — разумная, зрелая. Вот уж кому — это он доказал быстро — можно было предоставить решать боевую задачу так, как считает выгодным он сам. Очевидно, к этому приучает вся обстановка пограничной службы. Там каждая застава отдельная часть, отряд — фактически соединение, хотя людей в нем и немного. А погранотрядом Рубцов уже командовал. Порой думалось: а ведь этот майор, если надо, пожалуй, справился бы не только с полком!

Глубокое уважение вызывали командиры 40-й кавдивизии, ветераны первых битв за молодую Республику Советов. Не только комдив Филипп Федорович Кудюров и начштаба Иван Сергеевич Строило, но и немало других конников имели ордена Красного Знамени еще за гражданскую войну. Участвовал в ней почти весь командный состав дивизии, включая и младший. Сержантам тут, как правило, было за сорок. Солидно выглядели и бойцы — призванные из запаса кубанские станичники.

Дивизия создавалась как легкая кавалерийская, предназначалась для стремительных рейдов но неприятельским тылам. А воевать ей пришлось совсем иначе. В последнее время, под Балаклавой, уже в пешем строю. Но и в таких непривычных для них условиях конники держались хорошо: не страшились ни фланговых охватов, ни окружения, очень ценили пулемет и умели его использовать, с кавалерийским азартом ходили в контратаки, выбивая гитлеровцев с захваченных высот.

Теперь дивизия Кудюрова находилась в армейском резерве. Вместе с влитыми в нее остатками 42-й кавдивизии она насчитывала около тысячи бойцов. Сохранялись, однако, три полка со штатным числом эскадронов. Берегли уцелевших коней. Конники верили, что спешились они временно и, может быть, скоро снова будут в седле, вырвутся на простор крымской степи, развернутся там по-буденновски…

Помню разговор об этом с командиром кавполка Леонидом Георгиевичем Калужским, — тем, который отличился в памятный день 17 ноября, когда фашисты чуть не ворвались в Балаклаву. Он разделял надежды своих бойцов.

Да разве не могли они сбыться? При изменении к лучшему общего положения на юге, чего все ждали, задачей приморцев могло стать преследование противника, отходящего из Крыма.

Не без учета таких возможностей командарм Петров и считал целесообразным сохранять в малочисленной кавдивизии прежнюю внутреннюю организацию. Богатая и сейчас опытными командирами и бывалыми бойцами, она могла бы, приняв пополнение, сразу использоваться по прямому назначению.

Но пока конникам надо было, как и морякам, настойчиво осваивать тактику пехоты. Что это необходимо, в 40-й кавалерийской вполне сознавали и не теряли времени даром.