Мой враг, моя любимая - Вергилия Коулл

— Я слышал, что девушкам что-то дают при перевозке, — тихим голосом предупредил тот, — чтобы избежать проблем с побегом. Возможно, она будет слегка заторможена…

— Я понял, — скрипнул зубами Ивар. Он боялся пока даже представить, в каком состоянии увидит свою охотницу.

Толстяк медлил, как будто специально испытывал терпение. Открыл одну створку дверей позади фургона, засунул внутрь голову. Застыл.

— Уснул, что ли… — проворчал Ивар.

Отец слабо улыбнулся.

Наконец, из машины, пошатываясь, вышла Кира. Как и предупреждал отец, она выглядела сонной. Ивар не выдержал, бросился, подхватил на руки обмякшее тело девушки. Ее голова безвольно откинулась назад, открывая заострившийся подбородок и нежную кожу на горле. Тысячу раз он представлял себе этот момент: как находит ее, как обнимает и говорит долго-долго о том, сколько кругов ада прошел ради нее и без нее.

Но слова не шли из глотки. Да и Кира их вряд ли бы расслышала.

Впрочем, ничего уже не имело значения. Ивар прижал к себе драгоценную ношу, такую легкую и хрупкую. Охотница пробормотала что-то неразборчивое. Он рассмеялся — словно наждаком провели по стеклу.

— Ты едешь домой, моя девочка, — прошептал Ивар на ухо Кире, унося ее к внедорожнику. — Теперь ты точно едешь домой. Все закончилось.

21

Все закончилось.

Я твердила себе эти слова, как заклинание или мантру с тех самых пор, как увидела отца Ивара. Но поверить не могла. Никогда бы не подумала, что начну бояться испытывать радость. В прошлой жизни, которой мне теперь казались годы, проведенные в заповеднике, такого страха не знала. У той Киры эмоции получались чистыми и понятными. Я плакала, когда мне не хватало мамы. Веселилась и дурачилась с братьями. Доверчиво прижималась к папиному плечу в поисках особой, только ему одному присущей, суровой и сдержанной мужской нежности. Если случалось плохое — грустила. Если выдавался праздник — танцевала до упаду несмотря ни на что.

Но никогда я не прятала радость вглубь себя, как скупердяй — найденную монету.

Теперь казалось, что если достану ее и покажу хоть кому-то еще — улыбкой, сиянием глаз, неосторожным словом — то все сорвется, развеется дымом по ветру и окажется всего лишь сладким сном, утешительной фантазией, от которой придется очнуться на операционном столе.

Вот и получалось вместо радости нечто странное, сладко-щемящее, но не дотягивающее до полноценной эмоции.

— Ну, улыбнись! Ну, напоследок! — просила Ирина, когда мы прощались уже ночью перед моим отъездом в укромном темном углу за бараками.

Я кусала губы и отчаянно мотала головой. Не верилось, что вот так запросто выйду в эти ненавистные ворота. Навсегда. В голову постоянно лезли мысли о том, что все сорвется в последний момент, что кто-нибудь узнает и накажет нас. Отсюда ведь не выходят просто так. Не выходят!

— Ну все. Это мне надо плакать, а не тебе, — сурово хмурила брови Ирина. — Это я остаюсь в этом гадюшнике.

По щекам текли слезы. Расставаться со случайно приобретенной подругой было тяжело. Мы обнялись раз двести, как минимум. Говорят, трудности сближают. Говорят, хороших людей в мире больше, чем плохих. Для меня все эти постулаты подтвердились.

— Как ты тут будешь… без меня? — бормотала я и хлюпала носом.

— Кира! Глупенькая! — грустно улыбалась она. — Так же, как и была здесь до тебя! Говоришь так, будто это ты помогала мне обосноваться в гетто, а не наоборот!

— Но твой малыш… — я взглянула на живот Ирины, — ты же постоянно голодная. Кто будет отдавать тебе свою еду теперь?

— А кто должен сам есть, а не помирать с голоду, а? Кто как скелет похудел? — она уперла кулаки в бока. — Да разберусь я. Не маленькая.

— Но почему ты не захотела поехать со мной? Я за тебя просила! Отец Ивара бы договорился, — спорила я.

— Ну и куда мне потом деваться беременной? М-м?!

— Мы бы что-нибудь придумали…

— Не смеши. Тебе еще только меня на шее не хватало.

— Тогда ты могла бы обратиться к тому покровителю, у которого вы жили с Тимуром. Неужели он отказался бы помочь женщине в положении? Тем более, если раньше был так добр и не выгонял вас, а вы сами ушли.

Ирина тяжело вздохнула и взяла меня за руку. Кончиками пальцев осторожно, чтобы не причинить лишней боли, коснулась браслета на обожженном запястье.

— Кира, этот покровитель — мой брат. Я и с Тимуром познакомилась только благодаря ему. Конечно, он не отказал бы мне. Но я сделала свой выбор осознанно. Место женщины — рядом со своим мужчиной. Мое место — здесь. А твой мужчина уже ждет тебя за воротами. Иди, подружка, — она легонько вытолкнула меня из темного угла на свет. — Иди. Я буду скучать.

Я не успела ответить ни слова. Подошел охранник, которому заплатили, чтобы проводить меня на выход. Уже пересекая двор, я спохватилась, обернулась назад…

Ирины, конечно, уже и след простыл. Возможно, она вернулась в барак и легла спать, как всегда, спокойная и безмятежная в своем трудном счастье. Возможно, ушла подальше, чтобы погрустить. Но ее прикосновение к браслету… и ее брат в правительстве… ее грамотная речь… образование… острый ум… ироничный взгляд на вещи и несгибаемая воля к победе…

— Она не лекхе, — пробормотала я, и охранник покосился в мою сторону.

Но как?! Это не укладывалось в голове, пока толстяк с сигаретой в зубах читал мне и еще нескольким девушкам краткий инструктаж о том, как себя вести и что делать. Как она могла добровольно совершить такой поступок?! Добровольно обменять прежнюю спокойную жизнь на бесконечную борьбу за выживание. Как?!

Нам дали по таблетке и приказали проглотить. А дальше все мои мысли об Ирине, все страхи о том, что освобождение не удастся — все растворилось в тяжелом дурмане.

— Она не лекхе. Не лекхе, — продолжала зачем-то твердить я последние слова, которые застряли в памяти, хотя уже не могла связать их с реальностью.

Ивара я почувствовала. Именно так. Не увидела, а ощутила, что уже нахожусь в его руках. Меня окутал его неповторимый запах. Я хотела прижаться крепче, уткнуться носом в его рубашку и вдыхать еще глубже, во всю силу легких, но тело не слушалось.

Он куда-то нес меня, и я не испытывала ни малейшего интереса — куда. Он что-то говорил, но не удавалось разобрать ни слова. Главное, что я поняла: можно радоваться.