Узник в маске - Жюльетта Бенцони

— Вам известно, что мне потребовалось несколько месяцев, чтобы привести в порядок дела. Впрочем, как я погляжу, вы тут не скучали. Сразу видно, что живете не один.

Он рассмеялся, подошел к ней, обнял и так стиснул, что у нее перехватило дыхание.

— Ты права, я не знал одиночества, потому что мной всегда была ты.

— Не я занималась уборкой и стряпней…

— Эту загадку мы отложим на потом. Значит, ты заподозрила, что здесь заправляет женщина, спрятавшаяся при твоем приближении?

— Очень может быть! Отпустите меня! Я задыхаюсь…

— К этому я и стремлюсь. Я задушу тебя поцелуями и доведу до обморока своей любовью!

Он слегка разжал объятия, чтобы дать ей глотнуть воздуху, а потом с такой ненасытностью принялся целовать в губы, что она вынуждена была отбиваться, не желая превращаться в игрушку в его сильных руках, хотя в ней пробуждались мало-помалу забытые, казалось бы, чувства. Но его пыл был так велик, что она не могла, да всерьез и не хотела ему противостоять. Прекратив сопротивление, она отдалась желанию, захлестывающему ее все сильнее.

Почувствовав, что борьба прекращена, Франсуа начал ее раздевать — ласково, но проворно, не прерывая поцелуев. Когда на ней не было уже ничего, кроме белых шелковых чулок на синих подвязках, он отстранился и воззрился на нее в немом восхищении. Лучи солнца, заглянувшие в оконце, заставляли ее жмуриться, руки инстинктивно призывали обнаженную грудь. Он ласково развел их.

— До чего ты красива! — простонал он. — Тебя можно принять за молоденькую девушку, так безупречны очертания твоего тела! Ты совершенно не изменилась. Как тебе это удалось?

Она широко раскрыла глаза и хитро улыбнулась.

— Я следила за собой. Наверное, не смея признаться в этом самой себе, я всегда мечтала рано или поздно стать твоей…

— Так стань же моей, любимая! Настал день, которого я так ждал!

…Спустя длительное время оба с юношеским аппетитом набросились на густую уху, сваренную женой мельника, следившей и за чистотой в доме. Франсуа то и дело замирал с ложкой в руке, не в силах отвести от Сильви глаз, как ни клонило его ко сну. Розовые лучи заката ласкали ее кожу и гладили волосы, рассыпанные по плечам.

— Известно ли тебе, моя богиня, что мы совершили грех и будем грешить впредь?

Она в ужасе выронила ложку. То, что произошло только что между ними, было так прекрасно, так значительно, что назвать это грехом было равносильно оскорблению.

— Вот как ты на это смотришь? — молвила она тоном печального упрека.

Он расхохотался, вскочил с табурета и, схватив Сильви за плечи, заставил встать и прижаться щекой к его груди.

— Нет, конечно! Тебе известна моя приверженность дурацким шуткам. Но нашим душам все равно грозит опасность, и мы должны ее избежать. Одевайся скорее! Нам надо идти…

— В такой час? Куда?

— Прогуляться. Вечер так чудесен…

Они побрели, взявшись за руки, как дети, Сильви думала, что они будут гулять вдоль берега, но Франсуа заставил ее повернуться к морю спиной и повел к маленькой церкви, которую она хорошо помнила, потому что часто молилась в ней, когда скрывалась от палачей Ришелье.

— Что ты задумал? — спросила она, не замедляя шаг. — Хочешь исповедаться на ночь глядя?

— Почему бы и нет? Господь, как тебе известно, никогда не дремлет.

Мысль показалась ей странной, но перечить ему она не захотела. Приятно снова войти в маленький молитвенный зал под низкой колокольней, выдерживающей все покушения стихии… Церковь стояла среди руин старого замка, в окружении убогих жилищ. Франсуа направился к ближайшей из лачуг, единственной, где еще не тушили свет. Свеча озаряла пожилого мужчину за скромной трапезой — местного священника. Трижды постучав в низенькую дверь, Франсуа вошел, толкая перед собой Сильви. Священник поднял глаза, узнал своего гостя и сказал с улыбкой, встав из-за стола:

— Приплыла? Значит, уже сегодня?

— Если это вас не затруднит, ваше преподобие. Вы давно знаете, как мне не терпится…

— Тогда идемте, — ответил священник, дружески пожав Сильви руку.

Сильви хотела что-то сказать, но от волнения запнулась. Франсуа прижал палец к губам:

— Тсс! Помолчи немного.

Они направились следом за священником в церковь, дверь которой была закрыта на простую задвижку. Впустив гостей, он запер дверь изнутри на ключ. Внутри было темно, только трепетал красный ночник перед дарохранительницей.

— Сейчас я зажгу свечи.

Священник зажег две свечи на алтаре, надел на шею епитрахиль, затем поманил Франсуа и Сильви.

— Я выслушаю вашу исповедь, госпожа, а потом — исповедь вашего… спутника.

Поняв, что сказанные недавно Франсуа слова об исповеди не были шуткой, Сильви испуганно спросила:

— Зачем?

— Потому что я не смогу вас обвенчать, если вы не покаетесь перед Господом, дочь моя. Надеюсь, вам это не будет сложно?

— Венчание? Но, Франсуа…

— Молчи! Со мной говорить не о чем. Ступай, любимая. Не забывай, что перед священником не должно быть тайн. Тем более этого я хорошо знаю…

После самой бессвязной исповеди за всю свою жизнь Сильви очутилась перед алтарем плечом к плечу с Франсуа, глядевшим на нее с нежной улыбкой.

— Неужели это сейчас произойдет? — прошептала она. — Ты же знаешь, что это невозможно! Ведь барона Арена не существует…

— Кто говорит о каком-то бароне Арене? Знай, по пути сюда я дал твоему сыну слово жениться на тебе.

— Так он знает?.. — испуганно спросила она.

— Нет. Но ему известно, что я давно влюблен в его мать. И еще он знает, что наша связь не будет вызывать у него стыда.

Священник вернулся с подносом, на котором лежали два скромных серебряных колечка. Поставив жениха и невесту на колени, он велел им взяться за руки и, вознеся глаза к потолку, произнес молитву. Наступил момент венчания, и Сильви со священным ужасом услышала из его уст слова, которые еще минуту назад считала невозможными:

— Франсуа де Бурбон-Вандом, герцог де Бофор, принц Мартиг, адмирал Франции, согласны ли вы взять в жены благородную Сильви де Валэн де л'Иль, вдовствующую герцогиню де Фонсом, клянетесь ли любить ее, давать ей кров, беречь и защищать ее столько, сколько вам отпущено прожить на земле Господом?

— И даже больше! — сказал Франсуа. — Клянусь! Потом Сильви, как во сне, услышала собственный голос, произносящий слова торжественной клятвы. Священник благословил обручальные кольца, отдал их молодым, накрыл их соединенные руки полой епитрахили и произнес слова, делающие их супругами перед Господом и людьми. Франсуа низко поклонился жене.

— Покорный слуга вашего королевского высочества! — серьезно произнес он. — И счастливейший из смертных!