Смысл ночи - Майкл Кокс

— Да, сэр. Полагаю, вы правы.

Вручив Лиззи небольшое вознаграждение для поддержания в ней усердия, я отпустил ее и постучал в дверь своей возлюбленной.

Когда я вошел, она сидела у одного из арочных окон, поглощенная вышиваньем, и только при звуке моего голоса вскинула голову и сняла очки.

— Ты привез бумаги?

Властный тон Эмили привел меня в легкое недоумение — впрочем, она тотчас извинилась, пояснив, что вся извелась от тревоги.

— Тебя кто-нибудь видел здесь? — опасливо спросила она, открывая окно и выглядывая на террасу внизу. — Тебя точно никто не видел? О Эдвард, я просто умирала от страха!

— Ну полно, полно, любимая. Теперь я здесь, целый и невредимый. А вот и документы.

Я достал из сумки письменное свидетельство ее отца, а затем полдюжины черных томиков с дневниковыми записями моей матери. Эмили снова надела очки, села за стол и принялась читать, с напряженным интересом, слова своего бедного покойного батюшки — последние слова, написанные им в жизни. Я сидел чуть поодаль и смотрел, как моя милая девочка переворачивает страницу за страницей.

— Ты прав, — тихо проговорила она, дочитав до конца. — Он лишился жизни из-за сведений, ставших ему известными.

— И лишь одному человеку было выгодно отнять у него источник означенных сведений.

Эмили молча кивнула, показывая, что понимает, кого я имею в виду, дрожащими руками собрала страницы вместе, а потом раскрыла одну из черных книжиц.

— Слишком мелко для меня. — Она прищурилась, вглядываясь в бисерный почерк. — Но ты ведь уверен, что записи миссис Глайвер подтверждают все, что мой отец обнаружил в бумагах леди Тансор?

— В этом нет никаких сомнений, — ответил я.

Раскрыв и бегло пролистав еще пару книжиц, Эмили сложила все их в стопку и спрятала, вместе с письменным свидетельством своего отца, в потайной шкапчик за портретом Энтони Дюпора в голубых шелковых бриджах.

— Ну вот, — улыбнулась она, — теперь все бумаги в безопасности.

— Еще не все.

Я достал из саквояжа письма, извлеченные из гробницы леди Тансор, аффидевит и свидетельство о моем крещении.

— Что это?

— Залог нашего с тобой будущего, — торжественно произнес я. — Будущего, где я сын и наследник лорда Тансора, а ты моя жена — хозяйка Эвенвуда.

Она тихонько ахнула.

— Я не понимаю…

— Я нашел его наконец! — вскричал я. — Неоспоримое доказательство, которое искал столь долго; доказательство, благодаря которому мое дело становится беспроигрышным.

Мы сели рядышком за стол, и Эмили прочитала письма, потом аффидевит.

— Поразительно! — воскликнула она. — Где ты раздобыл эти документы?

Я коротко поведал, как подсказка, присланная мисс Имс мистеру Картерету, навела меня на мысль, что в гробнице леди Тансор может находиться нечто чрезвычайно важное для моего дела.

— О Эдвард, какой ужас! Но что ты намерен делать дальше? — спросила она с горящими от возбуждения глазами.

— Я уже отослал копии бумаг мистеру Тредголду и в ближайшие же дни посоветуюсь с ним по поводу дальнейших шагов. Возможно, он возьмется сам поговорить с лордом Тансором обо мне, но я буду рад любому его совету. Ты только подумай, бесценная моя Эмили, — теперь ничто не помешает мне заявить о своих законных правах. Мы сможем пожениться к Рождеству!

Она удивленно взглянула на меня и сняла очки.

— Так скоро?

— Что тебя так пугает, дорогая? Ты ведь наверняка понимаешь, как и я, что откладывать наше бракосочетание дольше необходимого было бы невыносимо.

— Ну конечно понимаю, дурашка! — рассмеялась она, подаваясь ко мне и нежно целуя в щеку. — Просто я не смела надеяться, что это случится так скоро. — Затем она собрала бумаги со стола и тоже положила в потайной шкапчик за портретом.

В счастье своем не наблюдая времени, мы проговорили целый час, строя планы на будущее и делясь друг с другом своими мечтами. Где мы будем жить? Вероятно, здесь, в усадьбе, предположила она. Но его светлость, безусловно, пожелает обеспечить нас не только домом в городе, но и собственным поместьем, возразил я. Мы сможем путешествовать. Мы сможем делать все, что угодно, — ведь я единственный сын лорда Тансора, некогда потерянный, но ныне обретенный. Разве сможет он отказать мне в чем-нибудь?

В четыре часа Эмили сказала, что мне пора уходить, ибо сегодня она обедает с Лангэмами.

— Сердце мистера Джорджа Лангэма по-прежнему разбито? — лукаво спросил я.

Она на мгновение замялась, словно озадаченная вопросом, потом легко потрясла головой.

— Ах это! Нет, нет. Он полностью исцелился от этого недуга — до такой степени, что помолвился с мисс Марией Беркли, младшей дочерью сэра Джона Беркли. А теперь ступай, пока не пришла моя горничная помочь мне переодеться. Я не хочу, чтобы она тебя увидела.

Сияя улыбкой, она осыпала шаловливыми поцелуями мое лицо, и несколько мгновений я стоял на месте, завороженный ее веселостью и красотой, — наконец она принялась подталкивать меня к двери, выражая шутливое недовольство моим нежеланием уходить и через каждое слово отвечая на мои пылкие поцелуи.

У порога я развернулся и отвесил театральный поклон, широко взмахнув шляпой.

— Желаю вам приятного вечера, милейшая кузина, будущая леди Тансор!

— Иди же, дурашка!

Мы со смехом поцеловались в последний раз, потом она отошла прочь, взяла свое вышиванье и, нацепив очки на прелестный носик, уселась под портретом Энтони Дюпора в голубых бриджах.

По возвращении в «Дюпор-армз», едва я поднялся в свой номер после легкого ужина, в дверь ко мне постучали.

— Прошу прощения, сэр.

На пороге стоял угрюмый официант, с которым я познакомился, когда в первый раз останавливался в гостинице. К угрюмости теперь добавился довольно сильный насморк.

— Посыльный, сэр. — Шмыг.

— Посыльный? Ко мне?

— Да, сэр. Внизу, в холле. — Шмыг-шмыг.

Я тотчас спустился в холл, где нашел тощего паренька в ливрее Дюпоров.

— От мисс Картерет, сэр.

Он вытянул вперед грязноватую руку со сложенным в несколько раз листком бумаги. На нем оказалось несколько строк, написанных по-французски, — ниже я привожу перевод:

Дорогой мой! Пишу в спешке. За обедом лорд Т. сообщил мне, что завтра рано утром мы уезжаем в Вентнор.[291] Когда вернемся — неизвестно. Миледи всю неделю нездоровилось, и его светлость беспокоится, что сырая погода пагубно сказывается на ее состоянии — несмотря на отопительные трубы. О любимый, я в отчаянии! Как же я буду без тебя?

Пожалуйста, не тревожься по поводу бумаг. Поверь, про тайник знаем только мы с тобой. Я напишу при первой же возможности и буду думать о тебе каждую минуту каждого дня. Целую тебя. За сим au revoir.

Твоя вечно любящая

Это был жестокий удар, и я на чем свет стоит проклинал его светлость, забравшего у меня мою возлюбленную. Мне и день-то без нее казался вечностью — а не знать, когда она вернется в Эвенвуд, было просто невыносимо. Потрясенный неожиданным поворотом событий, я вернулся в Лондон в глубоко подавленном и раздраженном настроении. Там я промаялся три недели, почти не выходя из дома. Сразу по возвращении на Темпл-стрит я отправил мистеру Тредголду письмо с просьбой о встрече, но через два дня получил короткое послание от его брата, где говорилось, что мой работодатель подхватил легкую лихорадку и в настоящее время не в состоянии вступать в корреспонденцию — однако доктор Тредголд обещал предъявить ему мое письмо при первой же возможности.

Я нервничаю все сильнее и какую уже ночь не могу уснуть, одолеваемый смутными страхами. Но чего мне бояться? Схватка уже выиграна — или почти выиграна. Почему же я не нахожу себе места от тревоги и тоски?

Потом мои демоны начинают шептать, бормотать, тараторить, настойчиво напоминая, что в моем распоряжении всегда имеется средство прогнать любые страхи — мне стоит только выйти из дома. Какое-то время я сопротивляюсь, но в конце концов — однажды вечером, когда из-за густого тумана не видны даже крыши соседних домов, — они одерживают верх надо мной.

Впрочем, туман мне не помеха: я нашел бы дорогу и с завязанными глазами. Приглушенный пульсирующий гул огромного города доносится со всех сторон, хотя вокруг ничего не видно, кроме неясных человеческих фигур, которые вдруг возникают из мрака и в следующую секунду исчезают в нем, точно шаркающие призраки, и бледные лица лишь на миг освещаются сполохами дымных факелов, несомых мальчишками-факельщиками, или тусклым светом газовых ламп, падающим из окон и витрин. Фигуры эти я вижу, пусть мельком и неотчетливо, а порой и ощущаю, при столкновении с ними; я не столько вижу, сколько слышу и ощущаю потоки карет, двуколок, омнибусов и кебов, мучительно медленно ползущих вслепую по слякотным улицам.