Нуреев: его жизнь - Диана Солвей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В Голливуде, как и в Нью-Йорке, Нуреев оказался самым желанным гостем. На приеме, который устроил в его честь продюсер Фрэнк Маккарти, среди гостей были замечены Бетт Дэвис, Натали Вуд, Хедда Хоппер и Битон. Рудольф выразил Дэвис свое восхищение. Он видел в Ленинграде «Все о Еве», и с тех пор она оставалась для него «величайшей». Битону, заставшему Рудольфа «в легком опьянении и сильном смущении», наконец-то удалось расположить его к себе. «Мы обнимались и целовались и выражали друг другу огромную любовь, и я предложил ему переехать жить ко мне, – записал потом в дневнике Битон. – Комедия получилась очень слаженной и забавной. Но между банальными фразами он выложил мне несколько горьких истин». На первом месте в их списке стояли жалобы на огромные налоги, которые Рудольф вынужден был платить со своих гонораров за съемки в американских телешоу. Нуреев получал тогда за вечер около двух тысяч долларов – почти вдвое больше, чем ему платили за появление на британском телевидении. Еще резче прозвучала его жалоба на ощущение своей изолированности в Королевском балете. Рудольф подозревал, что на него обижаются, – и был недалек от истины. Люди в балете «такие глупые», сетовал артист. Они следуют приказаниям и никогда не думают своими мозгами. «Никто меня не понимает, пожалуй, разве что немного Марго, и то время от времени; Фредди очень мил, но ничего мне не предлагает, и все меня ненавидят. Но мне на это наплевать». Рудольф признался, что одинок и страшно скучает по Эрику, с которым он не виделся уже месяц. «Хотя надеяться нам не на что, – с горечью сказал Нуреев. – Мы не можем работать вместе. И нашим друзьям не нравится, когда мы вместе. Я постоянно в разъездах, всегда в дороге – никакой паузы».
На время летнего отпуска Рудольф договорился с Эриком о том, что тот присоединится к группе артистов, которых Нуреев и Фонтейн надумали взять с собой в тур по Средиземноморью и далее в Японию и Гонолулу[198]. Между делом друзья даже оговаривали выступление Бруна и Карлы Фраччи в программе «Безумства Фонтейн», как прозвали этот концертный тур его участники. По свидетельству Бруна, они с Рудольфом даже обсуждали возможность обмена партнершами, чтобы время от времени Нуреев танцевал с Фраччи, а Брун с Фонтейн, партнером которой он никогда не был. Рудольф настойчиво советовал ему попробовать себя в танце с Марго, но Эрик не решался вторгаться «на его территорию». Ко всему прочему, его беспокоило то, что он и Фонтейн были «слишком явными пуристами» и недостаточно контрастировали друг с другом, чтобы разжечь искру. А возможно, Брун просто опасался, что не сможет понять Фонтейн; тем более что она «в любой ситуации держалась как чрезвычайно важная леди», отчего он испытывал чувство неловкости. Впрочем, сейчас уже невозможно выяснить, насколько повлиял на это мнение ее отказ от пары Брун – Фраччи.
Как рассказал позже Брун, Фонтейн не горела желанием приглашать Фраччи[199].
Да и самого Бруна организаторы поездки неохотно включили в уже отобранную группу. «На самом деле у нас не было работы для Эрика, поэтому я сказала, что он не может поехать, – рассказывала администратор гастрольного тура Джоан Тринг. – Рудольф тогда по-настоящему на меня разозлился. В конечном итоге мы сошлись на том, что Эрик смог бы внести свою лепту в качестве блестящего педагога, и согласились взять его до Греции. Я спросила Рудольфа, кто заплатит за Эрика. Рудольф сказал: «Я заплачу». И вручил мне все старые авиабилеты с вложенными в них копиями под копирку, оставшиеся от его разъездов по Европе. «Вот, – сказал он мне, – обратите их в наличные, и билет для Эрика окупится». Он и вправду думал, будто за них можно было выручить деньги. А я ему сказала, что это мусор. И впервые в жизни получила пощечину. Он, как никто другой, вспыхивал мгновенно».
Перед взлетом в самолете на Афины Рудольф поинтересовался у Тринг, заказала ли она ему номер на двоих. Услышав ответ «специально не заказывала», он обругал ее по-русски и вернулся на свое место. Через несколько минут Тринг решительно прошествовала к креслам, в которых сидели Рудольф и Эрик, и потребовала объяснить ей, что такое «пиздюшка». На вопрос Эрика, в чем дело, Тринг рассказала ему о номере на двоих и смутила тем самым Рудольфа, не хотевшего, чтобы Брун узнал, как он ее обматерил. «Я сказала, что у каждого из них будет номер с двумя кроватями, и они смогут спать там, где пожелают, но обзывать меня не надо», – вспоминала Тринг. Потом они объяснили ей, что слово «пиздюшка» означало «все самое гадкое и мерзкое, что только можно вообразить», и вскоре «пизда» стала ласковым прозвищем Тринг для Рудольфа.
В июле в Королевском оперном театре обосновался балет Большого театра, а группа Нуреева и Фонтейн собралась в Каннах для репетиций в студии Розеллы Хайтауэр. Опасаясь отмены гастролей Большого, Джон Тули убеждал Рудольфа не приезжать в Лондон, пока в городе находились артисты из Советского Союза. «Я уверен, – писал он, – вы уже поняли, что отношение к вам соотечественников, по крайней мере на официальном уровне, чрезвычайно холодное. И вам должно быть также известно и о том, как мы относимся к их позиции, и о той борьбе, которую я вел и здесь, и в Москве». Лазурный берег в то время представлял собой международный аванпост, «своего рода место пересечения культур и знаменитостей», как выразилась французская танцовщица Элен Трейли, вспоминая о том, как выделялись на общем фоне Рудольф и Эрик. «Даже люди, не знавшие, кем они были, оборачивались и разглядывали их, любуясь их идеальной красотой. Их красота поражала любого». Они все время проводили вместе, хотя Эрик, по словам Тринг, вел себя «гораздо сдержаннее», в отличие от Рудольфа, «который был, как никогда, оживленным и ластился, словно маленький мальчик, каковым он, собственно, и был».
В Монте-Карло этот «маленький мальчик» выложил 110 тысяч долларов за свой первый дом – уединенную горную виллу в Ла-Тюрби, угнездившуюся на высоте двухсот футов на горе Монт-Ажель с видом на Альпы и побережье. Название у виллы было на редкость подходящее – «Аркадия». Выросший в тесноте душных
