Тридцать лет на Cтарой площади - Карен Брутенц

Концептуальной основой подобных представлений была теория некапиталистического пути. Возрожденная при Хрущеве, она преследовала, конечно, политические цели. Вот как ее защищал Суслов, споря с Айдитом: «Если невозможен некапиталистический путь, который обосновал Ленин, то какова альтернатива? Свободное развитие капитализма в этих странах и смычка с империализмом? Либо некапиталистический путь развития, пусть это не полностью будет научный социализм, но создается база для усиления антиимпериалистической борьбы… Если будет предоставлена свобода развитию капитализма, то не может быть и перспективы антиимпериалистической борьбы этих стран».

Политический характер эксгумации этой концепции подтверждается и тем, что ее, особенно первоначально, адресовали едва ли не всем развивающимся странам. Приспособили даже к Индии – стране, где полным ходом развивались капиталистические отношения, – видимо, и для того, чтобы дополнительно подкрепить политику тесного сотрудничества с ней. Не без помощи Международного отдела некапиталистический путь стал программной установкой Индийской компартии. Мы дважды – последний раз в июле 1970 года в ходе подготовки Антиимпериалистического конгресса – не на шутку схватывались но этому поводу в кабинете Пономарева с его заместителем профессором Р. Ульяновским, напористым адептом этой теории. Я доказывал, что если в этой идее и есть рациональное зерно, то оно компрометируется безоглядным, повсеместным ее приложением. Пономарев прекратил спор одной фразой, не согласившись со мной, но и не поддержав теоретические аргументы своего заместителя. «Это политически важно», – веско произнес он и на этот раз.

Но к концу 70?х годов тезис о некапиталистическом развитии наиболее активно – и часто в радикальном виде – муссировался уже больше в научных кругах, впрочем, близких к некоторым людям из политического истеблишмента. В сфере же практической действовали, как правило, более осторожно и прагматично. Накопленный опыт не прошел даром. Наряду с установкой на поддержку стран, близких СССР, наблюдалась определенная сдержанность. Это нашло своеобразное отражение в самом термине, который родился для их обозначения: «социалистическая ориентация». С одной стороны, он откликался на амбиции и декларации лидеров этих стран (президент Мозамбика Самора Машел, например, добивался даже приема в Варшавский пакт), учитывал своеобразие создаваемых там политических и экономических структур. С другой – он как бы держал их на дистанции и не узаконивал расчеты на такую же поддержку, какой пользовались социалистические страны.

Существовала ли какая?либо советская стратегия в отношении развивающихся стран? Франсис Фукуяма в двух статьях отвечает на этот вопрос утвердительно. Однако если понимать под стратегией четко очерченную концепцию, ясно сформулированные цели и средства их реализации, основанные на тщательном подсчете своих и противника возможностей, то о ней говорить не приходится. Более того, в этом ракурсе проблема развивающихся стран на политическом уровне вообще не обсуждалась.

Да и, собственно, негде было обсуждать. Политбюро для этого находилось слишком высоко, а на более низком «этаже» – экспертов – попросту негде было рассматривать эту проблему. К ней, правда, время от времени подходили в региональном, например ближневосточном, аспекте, но в краткосрочной плоскости. Дело скорее сводилось к реагированию на конкретные ситуации, хотя при этом принималась, конечно, во внимание, общая цель, нередко туманно представляемая. В то же время действовал ряд постулатов (писаных и неписаных), которых фактически придерживались, как правило, и наша политика, и люди, делавшие ее.

Первое. «Третий мир», играя важную роль в глобальной советской политике, занимает в ней периферийное положение, подчиненное целям соперничества с главным противником. Политика Советского Союза в этой части мира, как, впрочем, и? политика США, была встроена в систему биполярной конфронтации и в целом подогнана под ее задачи. Директор ЦРУ У. Кейси, выступая в октябре 1983 года в Вестминстерском колледже в Фултоне, там, где Черчилль произнес свою знаменитую речь о «железном занавесе», провозгласил, что «третий мир» будет «главным полем советско?американской битвы в течение многих предстоящих лет».

Второе. «Третий мир» – поле борьбы супердержав за преобладание, поле обходного маневра в этой борьбе. Здесь, в отличие от Европы, более всего сохранилась возможность передвигать фигуры и завоевывать новые позиции или, по крайней мере, теснить противника. И чем больше позиций будет отобрано у США, тем лучше. Этот образ мыслей – естественный в пределах логики холодной войны – побуждал иной раз к приобретениям уже вне зависимости от реальной их ценности и способности переварить, от реальных национальных интересов.

Третье. Соперничая в «третьем мире» с другой супердержавой, следует всячески избегать ситуаций, чреватых опасностью острых конфликтов с ней, а тем более военного столкновения.

Четвертое. Самостоятельность развивающихся стран отвечает советским интересам, подрывая позиции Запада в огромной зоне. Советскому Союзу благоприятствует там прежде всего то, что он не был колониальной державой, поддерживает независимость этих стран, а также показал («демонстрационный эффект») способность своего строя в кратчайшие сроки укрепить национальную мощь.

Руководствуясь этими соображениями и идеологическими мотивами – о неотъемлемом праве народов на национальную свободу и о своем интернациональном долге, – Советский Союз оказал весьма весомую поддержку антиколониальной борьбе, серьезно помог укреплению независимости молодых государств. Это его историческая заслуга. Вполне мыслимо, что судьба этой борьбы была бы иной, если бы иной была позиция СССР.

Наконец, пятый постулат. Компартии в этой зоне в обозримом будущем, как правило, не смогут добиться серьезного влияния. Надо ориентироваться на другие силы, прежде всего на харизматических лидеров, подтягивая их к себе политически, а желательно и идеологически.

Этот комплекс постулатов, которым практически следовала наша политика, позволяет судить конкретно, а не абстрактно, о месте идеологических мотивов во внешней политике Советского Союза. И при таком предметном подходе не подтверждается мнение об их главной или фундаментальной роли. Скорее, надо говорить о сложном взаимодействии идеологических соображений, притом разного рода, с государственными интересами, как их представляло и определяло тогдашнее руководство страны, и, как правило, подчиненности первых вторым.