Эдит Пиаф - Симона Берто

«Ты не можешь себе представить, что это была за поездка! Длинновато, правда, но великолепно.

Во Фриско[57] меня ждал сюрприз. На рейде стоял французский военный корабль «Жанна д'Арк». Командир пригласил меня. Ты ведь знаешь, я никогда не могла моряку сказать «нет»! Я отправилась с друзьями и с американскими журналистами.

Командир прислал за мной катер, и когда мы поднялись на борт, знаешь, что я увидела? Мои любимые матросики стояли по стойке «смирно», как для встречи адмирала. Мало того, команда у трапа салютовала мне оружием — мне, Эдит Пиаф!

Видела бы ты, какие лица были у янки! Поняли, как мы умеем делать по большому счету!

Как я жалела, что тебя не было со мной! Как бы ты смеялась, что я принимаю военно-морской парад! Между нами говоря, флот у меня в долгу. В свое время скольких парней с красными помпонами мы осчастливили, а, Момона?

Молодые ребята там придумывают такое,, хоть стой, хоть падай. В день Нового года студенты Колумбийского университета уговорили меня спеть им «Аккордеониста» перед статуей Свободы. На открытом воздухе, да еще в такой мороз, я, наверно, хрипела немного, но петь для них было прекрасно. От их криков «Гип, гип, гип, урра!» «Свобода» могла пошатнуться на пьедестале.

Вполне понятно, что потом всех одолела жажда. Кажется, я произвожу на американцев такое действие. Один журналист даже писал: «Для шампанского в США Эдит Пиаф — лучше всякой рекламы. Как только она начинает петь в ночных ресторанах, у всех от волнения пересыхает в горле».

Да, вот еще что было забавное: один парижанин решил прислать мне новогоднее поздравление в большом конверте. Адреса он не знал и написал: «Эдит Пиаф. Соединенные Штаты». Уже в Париже на конверте приписали: «Парижские почтовые служащие». Можешь себе представить, сколько этому письму пришлось гоняться за мной! В каждом городе на почте что-нибудь прибавляли: «Присоединяемся», «Почтовики из Чикаго вас любят», «Лос-Анджелес не отстанет от других»… Когда я его наконец получила, на конверте не осталось ни одного свободного местечка! В конце концов почтовики, наверно, испугались, что письмо может потеряться, и доставили мне его с нарочным. Так он, вместо того чтобы постучать в дверь, просвистел «Жизнь в розовом свете». Разве не прелесть?

Подумай, целый год я не дышала воздухом парижских улиц, не видела друзей! Это же бесконечно долго! Я была в сетке гастролей, как муха в паутине. Никакой возможности вырваться. Но все прошло хорошо. Американцы хотели бы, чтобы я повторила такое турне. Они меня удивительно хорошо принимали. Я их очень люблю, но пока с ответом подожду!»

Я смотрю на Эдит, которая ходит по гостиной и осматривает все так критически, как будто в ее отсутствие могли подменить стены. Я нахожу, что она хорошо выглядит, не отечна, руки почти нормальные. Но я знаю, что теперь никогда не буду спокойна, всегда буду в страхе, что все может повториться сначала.

В гостиную вносят чемоданы, Эдит присаживается на один из них.

— Знаешь, сидеть довольно удобно. Пусть они тут так и остаются. В этом чертовом сарае всегда не хватает стульев. Кстати, я ведь теперь до полудня пью только воду, за обедом маленький бокал вина, днем только молоко (я его не очень люблю), а вечером две-три рюмки красного.

— Чувствуешь себя хорошо?

— Неплохо. Но до чего же скучна примерная жизнь! Видишь эту стопку нот на рояле? Работы навалом!

Она не глядя берет с рояля листок, читает, наигрывает и звонит по телефону Гит.

— Гит, я вернулась. Что ты делала, пока меня не было?.. Написала музыку к «Ласковой Ирме»?.. Довольна?.. Хорошо. А еще что написала для меня?.. Да? Тогда давай быстро сюда. Твое место здесь. Где ты болтаешься? Я не могу жить без тебя. До чего же мне тебя не хватало!

В течение дня эта фраза повторялась неоднократно. И каждый раз Эдит была искренна. Ей действительно не хватало всех нас.

Не успела Маргерит усесться за рояль, как Эдит протянула ей какой-то текст.

— Вот прочти. Это «Зал ожидания» Мишеля Ривгоша. У него талант лезет из ушей. Я его пригласила.

Маргерит еще не дочитала текст, как Эдит уже говорила:

— Прослушай эту пластинку. Я откопала эту вещь в Южной Америке, когда мы были в Перу. Ее пела испанка.

— О, Эдит, как это прекрасно!— восклицала Гит,— поставь еще раз…

— Но мне нужны слова. Кто их напишет?

Их написал Мишель Ривгош, и песня стала называться «Толпа».

Толпа нас уносит,

Влечет за собой,

Кружит, привлекает друг к другу,

И мы уже — единое целое.

Мишель был последней находкой Эдит. Изящный, с маленькими усиками, брови как нарисованные, волосы в лирическом беспорядке — типаж рокового соблазнителя-аргентинца из немых фильмов. Очень приятный, умный, необыкновенно талантливый человек, немного отстающий от ритма событий. Он написал «Толпу», но жизнь на бульваре Ланн — это вихрь.

Великая Пиаф вернулась. Она готовит свою «Олимпию-58», которая станет одной из лучших ее программ. Авторы новых песен — Пьер Деланэ и Мишель Ривгош. Но если Мишель втягивается в образ жизни Эдит, принимает ее манеру работать, становится одним из ее ночных друзей, то в Пьере Деланэ навсегда остается что-то от чиновника, которым он был прежде. Для него ночью полагается спать или, если нужно, работать. Он недоволен, ему кажется, что время тратится впустую. Он не знает, что к Эдит нужно приноравливаться, что она работает, только когда на нее накатывает, но тогда все должны «ложиться костьми». Тем не менее он написал для нее «Старую гвардию», «Дьявол на площади Бастилии» и «Ты ее не слышишь».

Все снова стянулись к Эдит. Здесь и Клод, добрый, расторопный, преданный,— он не опоздал к моменту возвращения своей хозяйки.

Сольный концерт в «Олимпии» был подготовлен за несколько недель. Весь дом был в радостном оживлении. Мы, ее старые спутники, снова обрели свою прежнюю Эдит. Атмосфера почти такая, как в момент появления нового мужчины. И он в самом деле появляется: это Феликс Мартэн.

Перед выступлением в «Олимпии» Эдит решила обкатать свою программу в провинции. Как обычно, Лулу все организовал. Хорошо зная хозяйку, он ее предупредил:

— В вашей программе выступает новичок: некто Феликс Мартэн.

— Я тебе доверяю,— ответила Эдит.

В первый вечер гастролей в Туре Эдит, как обычно, перед выступлением тряслась от страха — неподходящий момент для визита вежливости. Сидя перед зеркалом, она гримировалась (что тоже всегда ее раздражало), когда в дверь постучали.

Вошел довольно красивый молодой человек, метр восемьдесят семь роста, независимого вида.

— Добрый вечер, Эдит. Я Феликс Мартэн.