Корона с шипами - Джулия Джонс

Наконец он добрался до своей улицы. Уже смеркалось. Вдалеке Эмит заметил две темные фигуры, но не обратил на них внимания: эти люди слишком торопятся и вряд ли будут покушаться на его омаров. Кроме того, их улочка считалась сравнительно безопасной, не то что другие районы города. Если бы это было не так, он ни за что не согласился бы проводить в Файле пять дней в неделю.

Еще чуть-чуть — и он дома. Эмит принялся подсчитывать в уме, через сколько дней Тесса может вернуться из Мэйрибейна. Выходило — меньше, чем через девять. Если память ему не изменяет, дорога займет лишь три дня, а на Острове Посвященных женщинам разрешается провести всего одну ночь. И тамошний настоятель строго следит, чтобы этот порядок соблюдался неукоснительно.

Эмит ускорил шаги: его воодушевляло стремление поскорее сообщить матушке, что Тесса, возможно, вернется раньше, чем они надеялись.

Конечно, в их доме была парадная дверь. Но за тридцать четыре года, что они прожили здесь, Эмит лишь однажды видел ее открытой. Это случилось в тот день, когда из Мир'Лора приехала погостить на месяц сестрица матушки, тетушка Пэлиш. К ее прибытию все в доме мылось и чистилось, а напоследок приобрели роскошную вещь — печь из красного кирпича. И вот тут-то и оказалось, что эта штуковина чересчур огромная и через двор ее не пронести.

Стоило Эмиту открыть калитку, и запах щелока и негашеной извести ударил ему в нос. Аромат был чуть сладковатым. По-видимому, шкуры почти готовы, скоро можно будет скоблить. Теперь Эмиту не нужно было столько пергамента, сколько при жизни мастера Дэверика, но старые привычки живучи. Обработка кожи была основным занятием Эмита, стержнем его существования. Отказаться от этого дела казалось ему столь же немыслимым, как прыгнуть в море посредине зимы. Он — помощник писца. И пускай сейчас помогать некому, а с отъездом Тессы некого стало и обучать, он должен выполнять свою работу. Иначе он перестанет быть самим собой.

— Это я, матушка, я вернулся! — крикнул Эмит и направился к двери.

Дверь была приоткрыта. Из щели на булыжники двора падал свет.

Эмит нахмурился. Неужели он оставил ее незапертой?

Он настежь распахнул дверь и вступил в кухню.

На него пахнуло холодом. Теперь пахло не щелоком, а чем-то еще. Может быть, отсыревшей звериной шерстью? Эмит почувствовал под подошвой ботинка что-то липкое и нагнулся посмотреть. В животе у него все перевернулось. Сверток с омарами вдруг показался ледяным и тяжелым, как заколотая жирная свинья, пролежавшая во дворе всю ночь.

Эмит машинально покачал головой. Воображение сыграло с ним злую шутку. Ну да, пятно красное, но ведь красного цвета не только кровь... Это может быть краска — он их вечно разливает — или матушкин малиновый сироп.

— Матушка? — почему-то спросил, а не окликнул он. Комната была погружена в полумрак. Огонь в очаге почти потух, лампы не зажжены. Ноги у Эмита стали как ватные. Из-за спинки стула виднелась голова матушки. Даже в темноте он разглядел, что волосы ее безобразно растрепаны.

— Матушка?

Никакого ответа.

Она просто отдыхает, вот и все. Так похоже на матушку — расположиться отдыхать именно в тот день, когда он вернулся домой с готовым омаром.

Вымученно улыбаясь и покачивая головой, Эмит подошел к очагу. Ноги его скользили в красных лужах, но он делал вид, что ничего не замечает. Он подотрет их после, но сперва разбудит матушку. На ходу он так размахивал свертком с омарами, что масло стекало между пальцами, капало на одежду.

Он заглянул матушке в лицо.

Он вскрикнул, словно уронил что-то хрупкое, драгоценное, и выронил омаров. Матушка была чем-то накрыта. Подумать только — накрыта! Неужто она спит так крепко, что даже не чувствует этого?! Невероятно. Случилось что-то ужасное. Эмит заставил себя отбросить эту мысль.

Она просто отдыхает, вот и все.

— Матушка... — прошептал Эмит. Он хотел смочить слюной рукав и стереть темную грязь, покрывавшую ее подбородок, но слюны не было: во рту пересохло.

Эмит рухнул на пол рядом со стулом, обнял колени матушки, умолял ее проснуться. Она не слышала. Он схватил ее руку, разжал — и из ладони выпал обрывок пергамента.

Эмит сразу же узнал его. Это был дубликат Тессиного билета на корабль до Мэйрибейна. Матушка скатала его в тугой комочек, как будто хотела спрятать. В билете содержались все сведения о «Бураве» — тоннаж и тому подобные вещи. Матушка считала, что его надо сохранить. Случись что-нибудь с кораблем, предъявитель этого документа первым получит подробную информацию.

Эмит расправил пергамент и засунул в ящик матушкиного стола. Там она хранила документы и прочие важные вещи. А потом он вернулся к матушке и стал ждать, пока она проснется. Он просидел так всю ночь, и лишь утром молочник постучал в дверь и заставил его очнуться и подняться на ноги.

20

«Бурав» медленно приближался к Мэйрибейну. Штормы, подводные рифы, пираты и акулы не омрачали это спокойное плавание. Мирной чередой сменяли друг друга долгие жаркие дни, короткие холодные ночи и великолепные кроваво-красные закаты.

Дни были так похожи друг на друга, что Тесса потеряла им счет. Знала только, что они в пути больше семи, но меньше десяти суток. Пробуждение, завтрак, прогулка по палубе, полдник, посиделки на палубе, ужин — и сон.

Единственным развлечением были беседы с Райвисом. Но с того дня, когда он рассказал о сражении за поместье своего отца, Райвис держался замкнуто и отчужденно. Он ясно дал понять, что не желает обсуждать свое прошлое, и говорил исключительно на нейтральные темы. Он не грубил, но все время был настороже. Он больше не упоминал о Дрохо, а героями его рассказов становились случайные знакомые, бывшие работодатели, кто угодно, кроме родных и друзей.

Рана его затягивалась, правда, довольно медленно. По ночам он часто просыпался от боли и беспокойно метался на постели. Даже теперь, неделю спустя, при чересчур резком движении лицо его болезненно морщилось. Ожог на руке Тессы заживал и отчаянно чесался. Мертвая кожа слезала шелухой, оставляя на ладони грубый красный шрам. Тесса предпочитала не смотреть на него, а когда прикасалась к рубцу, у нее возникало странное чувство, что трогает она не свое, а чье-то чужое тело.

Благодаря хитроумной политике и обходительности Райвиса они были окружены особой заботой. По крайней мере раз в день юнга приносил в их каюту поднос со свежим хлебом, горячим сидром и мясом. Тесса была не уверена, что Райвис платит за еду: кошелек его почему-то оставался таким же пухлым, как в начале путешествия.

— Свистать всех наверх! Вижу землю!

Тесса обернулась на крик. Кричал не матрос, а всего лишь какой-то мальчишка, изображающий из себя морского волка. Но, проследив за его взглядом, Тесса — далеко-далеко к северо-западу от корабля — и вправду увидела землю. У нее замерло сердце. Мэйрибейн. Еще одно путешествие подходит к концу.