Страшное гадание - Елена Арсеньева

– Каждому свое, – кивнула Марина.

– Но конец-то один! – усмехнулась Джессика. – Движимые тем или другим, мы обе умрем здесь, а бедняга Десмонд решит, пожалуй, что мы обе плюнули на него и решили попытать счастья где-нибудь в ином месте. А ведь он мог быть счастлив не с одной, так с другой, но беда в том, что он принадлежит к тем людям, для которых часы любви всегда спешат либо отстают. Короче говоря, они любят тех, кто не любит их, но не любят тех, кто их любит! Впрочем, ему недолго останется сокрушаться!

– Это еще почему? – насторожилась Марина, не то с отвращением, не то с восхищением глядя на Джессику, которая сейчас напомнила ей некую опасную ящерку: оторвешь у нее хвост – она вроде бы и изуродована, и обессилена, а через миг вновь красуется во всей своей ядовито-зеленой красе.

– Да так, – повела бровями Джессика, и Марина вдруг прозрела: да ведь Джессика поручила Хьюго и Линксу убить Десмонда! Она не знает, что все обернулось совсем иначе!

Велико было искушение выпалить ей в лицо эту весть, поглядеть, как она растопчет, накрепко пригвоздит Джессику к полу, однако что-то неведомое удержало Марину от этого, и она постаралась сохранить на лице то же выражение недоумения.

– Tы этого все равно не узнаешь, если не скажешь, как открыть дверь.

– Сказала бы! – фыркнула Джессика. – Да ведь бросишь меня здесь гнить – а саму только и видели!

– Клянусь богом, вот те крест святой, истинный, не брошу! – троекратно перекрестилась Марина. – Пусть господь покарает меня на этом самом месте, если я лгу!

Джессика с брезгливым недоумением следила за ее размашистыми, истовыми движениями.

– Ты что, не католичка?

– Нет, разумеется, – обиделась Марина.

– Мусульманка? Иудейка? – ехидно спросила Джессика.

«Вот же змея! – мысленно вызверилась Марина. – Уже черти ее на сковородке поджаривают, а она все язвит! Ну, погоди у меня!»

– Я православная, – ответила она сдержанно, – и ежели клянусь в чем-то, не допущу себя до греха клятвопреступления.

Джессика смотрела на нее в задумчивости.

– Вот что, – сказала она наконец. – Не могла бы ты прислонить меня к стене? У меня начинает ломить спину, не хотелось бы выйти отсюда, подхватив простуду, ревматизм, радикулит и еще много чего!

Первым побуждением Марины было исполнить просьбу, но она остановила себя.

– Кроме смерти, от всего вылечишься, – со всей возможной точностью перевела она на английский одну из самых мрачных русских пословиц – и не сдержала злорадной улыбки при виде тени, прошедшей по лицу Джессики. И не тронулась с места.

Да, Джессику можно было только пожалеть. Конечно, у нее уже ломило спину, а как вскоре разноются затекшие руки-ноги! Но даже и это не самое мучительное. Рано или поздно естественные надобности доведут ее до исступления. Разве только с помощью злого волшебства удастся ей добраться до того укромного уголка, который облюбовала себе для этих дел Марина. И вот когда Джессика все это почувствует в полной мере… вот тогда, пожалуй, она заговорит по-другому.

Это было нелегко… Нелегко! Почти силком пришлось Марине держать себя на месте. Труднее всего одолеть человечность внутри себя, и только напоминание о том, что плачущая, проклинающая, умоляющая женщина – лютый враг, который никого никогда не миловал и лишь тешился бы муками жертвы, поменяйся они местами, – только это помогло Марине устоять.

– Ты еще пожалеешь! – исторгла наконец Джессика. – Пожалеешь!

– О чем? – устало осведомилась Марина, у которой все еще звенело в ушах от ее нескончаемых воплей и проклятий. – Я никого не убивала.

– Не убивала! – зло передразнила та. – Только собираешься убить, но помни, скоро здесь появятся Хьюго и Линкс. Они-то не поверят, что я могла испариться каким-то загадочным образом! Они будут искать меня и найдут. Учти, тайна этой комнаты им известна так же хорошо, как мне. И вот тогда… О, я буду молиться, чтобы господь продлил твои часы, чтобы я еще успела увидеть тебя… такой же униженной, как я сейчас!

– Ну конечно, если бы ты молилась о чем-то добром, о чьем-то благе, то уже была бы просто не ты, – кивнула Марина. – Однако вот незадача – Хьюго и Линкс не придут.

– Это еще почему? – фыркнула Джессика.

И тут Марина, торопясь и волнуясь, словно бы вновь переживая случившееся, рассказала обо всем, что случилось после того, как Джессика и Десмонд обвинили ее в убийстве Урсулы: о бегстве из замка, поисках Флоры, мерзких признаниях Хьюго и Линкса, мужестве Джаспера и спасительном появлении Десмонда. И когда она закончила словами:

– …и Линкс рухнул наземь рядом с Хьюго! – то услышала пронзительный, нечеловеческий вой.

И тут Марина почувствовала, что силы ее на исходе. Сгущались сумерки, и выдержать ночь в соседстве с Джессикой она не сможет. Ненависть – это истребляющий яд. Ее обжигающее дыхание губит все живое вокруг, и Марина всерьез опасалась, что не выдержит, задохнется в тлетворных миазмах, заполняющих эту обитель смерти, причем те, что источает Джессика, были куда зловоннее и ядовитее, чем даже трупный яд. Именно сейчас следовало пустить в ход то последнее оружие, которое даровала ей судьба… ее последнее средство к спасению: или к свободе, или к смерти. У нее дрожали ноги, когда она вновь приблизилась к Джессике, но в сраженье бросаясь, назад не смотри! – а потому она протянула к лицу пленницы руку, в которой был зажат ржавый ножичек, и подождала, пока блуждающий, полубезумный взгляд Джессики не сосредоточился на нем – и не вспыхнул.

– Думаешь, я поверю, что ты убьешь меня? – прокаркала Джессика, голос которой был сорван истошными криками. – Не убьешь! Без меня тебе вовек отсюда не выбраться. И если я умру – ты тоже умрешь!

– Это так, – покладисто согласилась Марина. – А если умру я – умрешь и ты. Только смерть у нас будет разной… очень разной! Мгновение боли – для меня, и долгие часы постыдных мучений – для тебя. В одиночестве. В полнейшем одиночестве, Джессика! В последнем, предсмертном одиночестве…

– А ты меня не пугай! – запальчиво выкрикнула Джессика. – Ты не решишься, все равно не решишься на это!

– На что я не решусь? – подняла брови Марина.

– Убить себя! – хрипло усмехнулась Джессика. – Ты будешь тянуть до последнего мгновения – и мучиться так же, как я…

– Пока мучения не станут настолько невыносимы, что я решусь прервать их, – тихо закончила Марина. – Мои мучения прервутся. А твои будут длиться, длиться…

Джессика зажмурилась и так резко помотала головой, что ее всклокоченные каштановые кудри заметались по полу.

– Нет! Я говорю тебе – нет! А если хочешь испытать мою стойкость – испытывай! Могу себе представить, какие спектакли ты начнешь тут закатывать, чтобы напугать меня!