Политология революции - Борис Кагарлицкий

Однако ничем иным форум и быть не мог. Будучи необходимым первым шагом к политической консолидации на основе массового движения, он не мог заменить последующих столь же необходимых и закономерных шагов. Успех социального форума дал толчок к развитию объединительных процессов, как в левой политике, так и в профсоюзном движении.

Несмотря на крайне сложные отношения между лидерами, сотрудничество между профсоюзами, принадлежащими к различным объединениям, становилось реальностью. Возобновились переговоры о слиянии ВКТ и КТР, правда, так издавшие ожидаемого результата. Автомобилестроители начали создавать общероссийскую ассоциацию, куда решились вступить не только представители «Единства», но и активисты с «Форда», формально тогда еще числившиеся в ФНПР. Эта ассоциация превратилась летом 2006 года во всероссийский отраслевой профсоюз, вошедший в состав ВКТ. Возглавили его лидер рабочих «Форда» Алексей Этманов и Петр Золотарев из Тольятти.

Прошедший осенью 2005 года съезд ВКТ избрал новое руководство, провозгласившее профсоюзное единство одним из , своих приоритетов. «Мы открыты для сотрудничества с любой профсоюзной организацией, – заявил новый председатель ВКТ Борис Кравченко. – Будь это небольшая "Защита труда" или ФНПР, которому потребуется наша поддержка».[553]

Укрепление в России свободных профсоюзов знаменовало новый этап общественного развития, когда конфликт между трудом и капиталом не только осознается значительной частью трудящихся, но и подталкивает их к самоорганизации. Но появление независимых рабочих организаций на уровне предприятий автоматически ставило вопрос о дальнейших перепективах их развития. С одной стороны, антипрофсоюзный Трудовой кодекс толкал рабочее движение к политизации. С другой стороны, однако, возникала опасность вовлечения профсоюзных лидеров в политические игры правящих верхов, превращения их в объект Манипуляции политических технологов, работающих на Кремль или на либеральную оппозицию. Неудачная попытка создания Российской партии труда в начале 2000-х годов говорила сама за себя.

В конце XIX века социал-демократические кружки, возглавляемые молодыми активистами Владимиром Лениным и Юлием Мартовым, поставили перед собой задачу соединения марксизма с рабочим движением. Спустя более столетия российские левые как будто вернулись в исходную точку. Что, впрочем, естественно для страны, переживающей капиталистическую реставрацию.

«Итак, – писал известный марксист Алексей Пригарин, – задача внесения социалистического сознания в ряды современного пролетариата, а затем и руководимого им полупролетариата, как и сто лет назад, встает перед нами практически заново».

Если эта задача не будет решена, то никаких перспектив нет не только у левых, но и у демократического движения, ибо, кроме трудящихся, никакой другой массовой силы, способной опрокинуть авторитарный режим, в России нет и не будет. «Революционная энергия протеста, энергия ненависти к существующему режиму, должна быть дополнена, "оплодотворена" современной социалистической идеологией с мощной гуманистической составляющей. Изначально базовыми ценностями коммунистической идеологии в ее марксистском понимании была свобода человека и возможность его личностного развития».[554]

К сожалению, общих слов о необходимости социалистического сознания оказывалось недостаточно. Социалистическое сознание не приходит к массам независимо от участия в политике. А политическая борьба требует политической программы и организации, которой ни у левых, ни тем более у активистов свободных профсоюзов не было.

После 2005 года перед левыми открылись новые перспективы. Возникла общественная потребность в левой идеологии, без которой невозможно было политически оформить требования, выдвигавшиеся самим населением. Эта потребность была не просто «объективной», но в значительной мере и осознанной. Разрыв между обществом и официальными политическими силами (что проправительственными, что оппозиционными) неуклонно нарастал на протяжении всего постсоветского периода, но сейчас он стал уже очевидным для всех. Когда официальный праздник в день революции 7 ноября был отменен, на улицы Москвы вышло необычно много народу, среди которого оказалось немало пожилых сталинистов, но националистов практически не было. Последние маршировали 4 ноября в день нового праздника, символизировавшего национальное единство. Митинг 7 ноября, который еще несколько лет назад был бы «красно-коричневым», стал абсолютно красным. Не было ни одного черно-бело-желтого, державного флага, ни одной иконы или портрета Николая II – того, что было «нормальным» для коммунистического митинга в 1990-х годах. Практически не было людей с антисемитскими и националистическими лозунгами, хотя раньше они составляли почти половину присутствующих. Изменился возрастной и социальный состав. Появилась молодежь. Но это были лишь первые симптомы сдвига, который еще только начинал происходить. Причем сами оппозиционные лидеры перемен не замечали, а если и замечали, то всячески им противились.

С трибун по-прежнему звучала бессмысленная патриотическая риторика, под каждым словом которой мог бы подписаться Путин. Налицо были признаки перемен, но так же очевиден был и тупик, в котором оказались думские политики. Оппозиция продолжала жить лозунгами 90-х годов. Во главе ее стояли прежние лидеры, ей были свойственны прежние способы организации. Они абсолютно не отвечали новой ситуации. Строго говоря, они не отвечали общественным потребностям уже и в 1990-е. Но тогда они были скорее симптомами общественной болезни. К середине 2000-х они не отражали даже объективное состояние умов в обществе. Старые оппозиционные силы влиять на власть были неспособны.

Для того чтобы социальное движение обрело значение политической силы, необходим был план последовательных действий, опирающийся на собственную непротиворечивую идеологию. Эта идеология нужна не для удовлетворения амбиций интеллектуалов, а для того, чтобы дать ответ на десятки повседневных и, казалось бы, частных вопросов, встающих перед активистами социальных движений. Почему нужно объединяться с одними силами и не объединяться с другими? Почему невозможно блокироваться с фашистами, хотя они тоже могут быть против существующего режима? На какой основе можно найти компромисс между различными группами, отстаивающими специфические интересы? Должны быть ясные критерии, которые есть только у тех, у кого есть внятная идеология.

Реальное демократическое движение может сложиться как сочетание левой политической программы с общедемократическими лозунгами. Оно нарастает по мере того, как у людей, вовлеченных в социальную борьбу, усиливается конфликт с государством. Все начинается с конфликтов на местах, но очень быстро люди обнаруживают, что без победы над своими конкретными врагами, сидящими в городской администрации, администрации области, и, в конце концов, в Кремле, без политической победы, политической свободы, они не смогут добиться решения своих социальных проблем.

Жесткий разрыв как с националистами из КПРФ, так и с либералами встал в повестку дня. Это был не вопрос идеологической чистоты или тактической целесообразности. Это был вопрос о самом существовании движения.

Чтобы изменить общество, требовалась революция внутри самой оппозиции.

В условиях путинской России середины 2000-х годов формирование политических партий парламентского типа оказалось не только бесперспективным, но и бессмысленным делом.

Бесперспективным потому, что власти приняли в 2003—2005 годах целый ряд законов, однозначно направленных на то, чтобы не допустить появления и регистрации новых партий. Принятое Думой законодательство резко ограничивало свободу политической организации, навязывая стране выбор между «Единой Россией» и псевдооппозицией, заведомо неспособной предложить альтернативу сложившемуся порядку вещей. На всякий случай, по инициативе Кремля наряду с правоцентристской. «Единой Россией» была создана партия «Справедливая Россия», которой предстояло занять место на левом фланге. Однако «левизна» этого политического проекта была несколько ограничена стоящей перед ним задачей поддерживать и защищать существующий порядок вещей.

Игра по этим правилам оказывалась бессмысленным делом потому, что государственная система страны отводила даже легальным партиям заведомо второстепенную роль. Участвуя в избрании законодательных органов власти, они мало влияли на серьезные вопросы, решавшиеся почти бесконтрольно властью исполнительной. Дума при Ельцине и Путине могла влиять на президента не больше, чем при Николае II – на политику царя.

Парадоксальным образом, подобное ограничение демократии для левого движения было лишь стимулирующим фактором. Соблазн создания «парламентской организации» весьма велик в стране, где демократия эффективно функционирует. В России левые изначально избавлены от парламентских иллюзий. Любая избирательная кампания могла теперь играть лишь вспомогательную, тактическую роль, да и это оказывалось скорее исключением. Единственным путем добиться перемен становилась повседневная работа в массовом движении.