Планета матери моей (Трилогия) - Джамиль Алибеков

— Ну, дружок, куда уж мне учить других? Тем более таких ученых, таких пригожих, как твоя женушка.

Мать отошла в сторону и поманила меня:

— Ты не забыл пригласить мою ненаглядную?

— Кого, нене?

— Конечно, Мензер! Беги скорее, она еще дома. Пусть захватит пряностей, мне может не хватить к обеду, да еще с полдюжины стаканов. Вдруг понадобятся?

…Как хороша была в утренний час долина Кяхряз! У нас ее называют Узорчатой, по имени речушки, которая, как и Дашгынчай, брала начало с горной гряды Кирс. Речушку окрестили так из-за меняющегося цвета ее воды. Весной, мутная от талых вод, она была желто-кофейной. К середине лета становилась чуть розоватой, словно от множества опавших лепестков. А зимою отливала прозрачной голубизной горных ледников. Больше всего вызывал удивление, конечно, розовый цвет. Дело не обошлось без легенды. Будто некогда по берегам Узорчатой кипел братоубийственный бой, что вызвало гнев и огорчение аллаха. Прекратив резню, он раз в году возвращал водам окраску крови как предостережение и напоминание: не затевать попусту ссор, не наносить друг другу кровавых ран…

В детстве в погоне за форелью мы добирались до самых истоков, и там вода была прозрачнее слезы. Но один из боковых родников размывал подземный пласт глины. Когда паводок сходил, эта струя становилась заметна.

Долина же называлась Расписной или Узорчатой по обилию луговых цветов. Воздух был буквально напоен их ароматом; он считался в окрестностях самым целебным. В праздничные дни сюда приходили семьями. Если приглашали: «Едем к Узорчатой», это означало обещание поистине радостного дня! Берега речушки были издавна засажены плодовыми деревьями. Самые сочные, самые крупные фрукты росли именно здесь. А с тутовых деревьев ежегодно рубили молодые ветки, разводя шелковичных червей.

Я выбрал для своей компании тенистый, укромный уголок у подножия старого дуплистого ствола. Располагаясь, мы спугнули соек, которые подняли неимоверный крик.

— Они выводят птенцов, вот и тревожатся, — сказал Билал, запрокинув голову.

— Кому нужны их бесперые птенцы-уродцы? — воскликнула с гримаской Халима.

Муж спокойно отозвался:

— Представь, прежде всего самим родителям. Есть даже притча: у сойки спросили, кто прекраснее всех на свете? И она приволокла своего птенца.

Понемногу сойки уверились, что люди у подножия дерева им не опасны, и разлетелись по своим делам. Лишь одна из них, взгромоздившись на верхушку, несла сторожевую вахту.

Мы с Билалом расстелили на траве ковер, разбросали длинные мутаки и легкие тюфячки. Билал, не удержавшись, растянулся, по-детски разбросав руки и ноги.

Потом занялись заготовкой топлива для жаровни. Вспомнив прежний навык, я без труда находил под грудой прошлогодних листьев хворост, отличая высыхающую бесполезную ветку от молодой, полной сил и соков.

— Не худо бы поменяться профессиями, — пошутил Билал. — Ты знаешь живую природу как заправский биолог. А я больше привык к кабинетному труду.

— Меня научило всему детство. Например, ты знаешь, как использовать цветущую полынь?

— Как по-латыни? Artemisia?

— Возможно. Ее соцветия кипятят в кислом молоке, разбавленном водой, и высушивают. Если их затем растереть и насыпать понемногу в карманы, аромат держится долго, как от хороших духов.

Билал вздохнул.

— Искуснейший фармацевт — сама природа. Мы просто до многого еще не дошли.

— Что же вам мешает вникать в ее сокровенные тайны, дорогой профессор?

— А вы сами и мешаете, уважаемый секретарь. Попробуй я замешкайся с предоставлением новых сортов овощей — десять секретарей райкомов сбегутся по мою душу. Для размышлений нужен досуг, для полета фантазии нужно опытное поле.

— Землю мы готовы отвести. Ищите, пробуйте! Знаешь, почему не было настоящей работы до сих пор? Каждый район косился на соседа: пусть другие начнут, а мы, если у них получится, подхватим… Но где еще существует такое богатство дикой флоры, как у нас?! Зачем нам кивать на кого-то?

Когда костер под жаровней разгорелся, мать и Мензер захлопотали с угощением. Я старался делать вид, что Мензер присутствует в нашей тесной компании на правах соседки и помощницы матери. Кажется, ее это тоже устраивало. Со мною она поздоровалась мельком, сухо, почти официально: «Поздравляю с Первомаем!» — и все. Билалу и Халиме о давней встрече в больнице ничем не напомнила. Правда, за этот десяток лет Билал разительно изменился: его жесткие волосы вылезли, на темени простиралась обширная плешь, а густые черные усы изменили выражение лица.

Меня невольно брало любопытство: как встретятся Мензер и Халима? Не возникнет ли между ними неловкость? Ничуть не бывало. Они сердечно протянули друг другу руки, и обе казались обрадованными. Может быть, в памяти у них всплыли те далекие тревожные ночи, которые они проводили рядом с распростертым бесчувственным телом? Когда ни ревности, ни досаде не оставалось уже места?..

Обе женщины подошли к костру, дружески болтая. Халима несла охапку цветов, в подборе которых я безошибочно угадал вкус Мензер: крупный розовый клевер, полевые гвоздики, белые ромашки. Халима все порывалась нарвать еще маков, но Мензер резонно заметила, что маки тотчас увянут и потеряют красоту. Они хороши только живые.

Халима захватила с собою комнатного щенка, который тотчас сунул нос в букет и зачихал от пряного запаха. Сама его хозяйка все крутилась возле ковра, не решаясь присесть: на ней была модная, слишком узкая юбка.

— Положи друг на друга несколько подушек и восседай будто на троне, — предложил я.

— А вдруг скачусь? Такой конфуз…

— Неужели так бедно живете, детка? Набирай побольше материи, шей платья пошире, — вмешалась мать.

— Ах, я просто не знала, что мы обойдемся без стола и стульев… Земля сыровата…

Мать, подойдя поближе, шепнула ей что-то на ухо. Та от души расхохоталась. Мензер раскладывала тарелки на раскинутой по ковру скатерти, но, услышав смех, подошла поближе. Мать пошепталась и с нею. Лицо Мензер осветила скупая улыбка.

— Нет, только послушайте, что советует мама Замина! — звонко вскричала Халима. — «Не распаляй мужчин, не показывай коленки!»

Мать добродушно усмехнулась. Настороженная поначалу, она поглядывала на Халиму все ласковее.

— Детка, у меня есть новое платье, ни разу не надеванное. Так возьми его. Оно просторное, красивое. Тебе будет к лицу.

Переодевание Халимы доставило много веселых минут. Первым отреагировал щенок. Он не узнал хозяйку в юбке до пят и оглушительно затявкал, пригнув пушистую голову к передним лапам. Мы с Билалом проворно обернулись и ахнули от восторга. Красочное одеяние преобразило Халиму. Она тотчас ощутила силу своего возросшего обаяния и вскинула над головой руки, словно приготовилась к танцу.

Затем мы все дружно принялись за приготовленный поздний завтрак со свежевзбитым маслом, холодными сливками и душистым медом. Недавно испеченные лепешки были так мягки, что гнулись пополам.

Снова наделал переполоху щенок, который незаметно исчез, а потом примчался, поджав хвост, преследуемый сворой чужих собак. Халима поспешно заключила его в объятия. А моя брезгливая мать лишь незаметно споласкивала миски и тарелки, которых касался четвероногий баловень.

Чтобы завоевать симпатию упрямой старухи, Халима приказывала щенку то подняться на задние лапы, то отвечать на вопросы лаем. И все время приговаривала:

— Ну не умница ли? Не искусник?

Она нянчилась со щенком, как с собственным дитятей. Я следил за нею повлажневшими глазами. Бедная Халима! Если бы у них с Билалом родился ребенок, вся жизнь сложилась иначе. Бездетный брак — кара и проклятье. Моя мать не понимала этого и лишь неодобрительно поджимала губы, глядя на неумеренные ласки, расточаемые животному. Возня с кошками и собаками всегда раздражала ее. Однако гостей не судят, а мать, как никто, чтила законы гостеприимства.

— Халима, — вполголоса сказал я, — ешь и не отвлекайся. Тебе еще предстоит помочь мыть посуду.

— Ну уж нет! — вскричала мать, хлопочущая возле жаровни. — Мы отлично управимся с Мензер. А ты, сынок, собери немного полевых трав, укропа и щавеля для жаркого. Люблю запах молодой зелени.

Мы отправились вдвоем с Билалом на берег речушки. Сошли в неглубокий овраг. Белые фиалки! И сколько их под ногами. Вот подарок так подарок! Собрав небольшой букетик, я обломил еще и веточку алычи с неспелыми, мягкими плодами.

Халима сразу потянулась к ним, положила в рот.

— Выплюнь, — тотчас остановила моя мать. — Неспелый плод вреден. Захвораешь.

— Ах, у меня и так безумно болит голова, — капризно простонала Халима.

— Этому легко помочь. Какая боль в твои годы? — Мать сполоснула руки, вытерла их насухо и принялась ловко растирать Халиме затылок. — Сейчас пройдет, детка. Главное, не поддавайся хворям смолоду. Мензер, погуляй с нашей гостьей под деревьями, в тени.