Гитлер - Марлис Штайнер

Разговаривая с Дарланом в Берхофе, фюрер выглядел немного рассеянным, однако сохранившиеся протоколы встречи дают нам очередную возможность убедиться в его двуличии. Он заявил, что отнюдь не является «фанатиком пространства», и подчеркнул, что немецкие и итальянские притязания на владения Французской империи носили умеренный характер – ни намека на планы Миттельафрики. В отличие от Риббентропа и Абеца, он не доверял французам, и его не привлекала сделка «ты мне – я тебе», на которую так рассчитывал Дарлан.

Рассеянность фюрера имела свое объяснение: он только что получил тревожную новость. В сумбурном письме его заместитель по НСДАП Рудольф Гесс сообщал ему, что вылетел в Шотландию, чтобы с помощью лорда Гамильтона свергнуть правительство Черчилля и добиться установления мира. Фюрер был поражен. Это была такая нелепость, что никто не поверил бы, что его старый и доверенный друг предпринял подобный шаг без его согласия. Он приказал арестовать несчастного адъютанта, доставившего письмо, но позволил «мессершмитту» Гесса взлететь с аэродрома Аугсбурга, после чего срочно вызвал к себе Геринга. Полученная им накануне бандероль, в которой содержались более подробные объяснения, так и лежала невскрытой. Больше всего он опасался, что англичане принудят Гесса сделать какие-либо заявления от его имени (либо сделают их вместо него) – если бы министром информации Англии был не Дафф Купер, а Геббельс, он бы так и поступил (не зря он так издевался над Купером на страницах своего дневника). Не дожидаясь, пока самолет приземлится на британской территории, фюрер опубликовал первое коммюнике, в котором говорилось о «безумном поступке» Гесса. Когда стало известно, что Гесс благополучно спрыгнул с парашютом близ замка лорда Гамильтона, появилось второе коммюнике, в котором речь шла о «слепом идеализме» Гесса, что весьма похоже на правду.

Со времен самоубийства Гели Раубаль Гитлер еще никогда не чувствовал себя таким подавленным. Он потерял своего «Гессерля», как он привык называть Гесса во времена путча и их общего заключения в крепости Ландсберг. Фюрер вызвал к себе рейхсляйтеров и гауляйтеров и объяснил им, что Гесс стал игрушкой в руках астрологов и магнетизеров, заморочивших ему голову. Его письма, отмечал Геббельс, были пронизаны «плохо переваренным оккультизмом»; министр пропаганды возлагал вину за организацию этого бегства на профессора Гаусхофера и жену Гесса. Все беды пошли от его мании «здоровой жизни» и желания «питаться травой». Одним словом, Гесс спятил. Однако Геббельс поостерегся проводить параллель между пищевыми пристрастиями Рудольфа Гесса и привычками Гитлера (который заявлял, что после заката христианства «эстафету подхватит новая религия вегетарианства»).

Разумеется, бегство Гесса не прошло без последствий. В полицейских отчетах, посвященных изучению циркулировавших в народе слухов, прямо говорится о «дезертирстве». В диссидентских кругах родился куплет: «Песенку поет Германия: / Скоро будем мы в Британии. / Только если поспешишь, / Быстро в психи угодишь». Должность заместителя фюрера в НСДАП была ликвидирована. Как и во время кризиса Бломберга, когда Гитлер лично возглавил вновь созданный орган – Генштаб армии, – доверив его послушному Кейтелю, он преобразовал ведомство Гесса в партийную канцелярию, поставив над ней вездесущего Мартина Бормана, вскоре после этого возведенного в ранг министра.

Остается лишь добавить, что вместе с Гессом едва не улетел руководитель партийного отдела по связям с заграницей рейхсляйтер Боле, уверенный, что речь идет о миссии, порученной Гитлером. Именно он переводил для Гесса письма, адресованные лорду Гамильтону.

Еще не прошел шок от этой вести, как свалилась новая. «Бисмарк», задетый английскими торпедами, вынужден был затопить себя вместе с двухтысячным экипажем. После этого случая Гитлер больше и слышать не желал о больших кораблях.

Впрочем, оба эти события недолго занимали внимание публики. Их вытеснили успехи на Крите и умело срежиссированные диверсии, служащие отвлекающим маневром от готовящегося наступления. Захват Крита освещался в «Фолькишер беобахтер»; Геббельс написал статью, в которой говорил об этой операции как о генеральной репетиции перед вторжением в Великобританию. Номер газеты, едва выйдя из печати, был арестован под тем предлогом, что автор совершил серьезный просчет и выдал секретные планы. На самом деле «утечку информации» организовал не кто иной, как сам министр пропаганды! Чтобы усилить впечатление, что он «проштрафился», Геббельс даже не явился на им же созванную пресс-конференцию, не поставив об этом в известность своих сотрудников. «Блеф блестяще удался, – записал он. – Фюрер рад, Йодль в восторге».

15 июня Геббельс неофициально пришел к Гитлеру, воспользовавшись черным ходом: это работало на версию о его «опале». Фюрер объяснил ему, что нападение на СССР будет массированным и крупномасштабным – величайшим в истории. Он не намерен повторять пример Наполеона. Боевые действия, предположил он, займут четыре месяца. С точки зрения материального обеспечения и людских ресурсов возможности русских и немцев несопоставимы. Москва избрала тактику невмешательства, выжидая, пока Европа истечет кровью. Тогда Сталин нанесет удар, выбрав момент, когда Германии ослабеет. Избежать войны на два фронта можно единственным способом – нанести упреждающий удар. Это необходимо еще и потому, что следует освободить людей: непокоренная Россия будет вынуждать Германию постоянно держать в боевой готовности 150 дивизий, тогда как военной экономике нужны рабочие руки; экономику же следует укреплять, дабы США не смогли ничего предпринять против Германии. Основная цель кампании была ясна: низвергнуть большевизм и лишить Англию ее последнего «континентального меча». Никакой реставрации монархии в России не будет; здесь следует установить подлинный социализм. Геббельс заметил, что для каждого нациста со стажем это будет огромным удовлетворением, потому что альянс с Россией «пятнал их честь». «Праведным или неправедным путем, но мы должны выиграть, – заключил Гитлер. – Это единственная возможность. Она справедлива, нравственна и необходима. Когда мы победим, никто не станет интересоваться нашими методами. У нас уже столько всего на совести, что нам нужна только победа; в противном случае весь наш народ, и мы в первую голову, будем изгнаны вон вместе со всем, что нам дорого».

Глава двенадцатая

Война Гитлера

С нападением на Советский Союз для Гитлера началась та самая война, о которой он всегда мечтал; все предыдущие кампании расценивались им как «предварительные». Эта война должна была обеспечить высшей расе пространство, необходимое для ее расцвета; позволить ей налиться соками и превратиться в сверхдержаву. Иными словами, она должна была помочь осуществить самые дерзкие мечты, вынашиваемые с конца эпохи Вильгельма. Это была «колониальная» война, и вести ее следовало самыми грубыми методами; население, причисляемое к низшей расе, никто не собирался колонизовать и приобщать к цивилизации; оно подлежало физическому уничтожению, дабы Германии достались его земли и его богатства. Это была в полном смысле слова империалистическая война против государства, на протяжении столетий входившего в европейское сообщество; против государства, с которым всего два года назад Германия заключила оборонительный альянс. Эта война должна была стать апофеозом «общества мужской доблести», закаленного «стальными бурями», о которых говорил Юнгер и достойным представителем которого считал себя нацизм. Фактически эта война стала разоблачением подлинной сути режима, его идеологии и его строя, – она показала, как революционный режим фашистского типа обращается в тоталитарную систему. Одновременно она показала, как часть консервативной элиты участвовала в планировании и осуществлении плана «Барбаросса», призванного ускорить «биологическую революцию».

Озабоченные необходимостью убедить немцев и их союзников в легитимности новой кампании, Гитлер и Геббельс за неделю до нападения разработали подробный план пропагандистской работы: раздувать оголтелый антибольшевизм в духе программы и изначальных целей НСДАП, отвечавших чаяниям большинства немцев; твердить, что режим вынужден прибегать к военным мерам для того, чтобы склонить Англию к заключению мира и предупредить будущее советское вторжение. С самого начала войны среди солдат распространялись миллионы информационных бюллетеней, заранее напечатанных Геббельсом в обстановке строжайшей секретности, чтобы не ослабить эффект внезапности. В войсках работали пропагандисты, которые объясняли солдатам, что это не «нормальная» война, а идеологическая битва, в которой не действуют никакие военные законы. Советские солдаты не заслуживают «товарищеского» обращения; любой, от кого может исходить потенциальная угроза, должен быть немедленно уничтожен. Эта работа велась в соответствии с директивой Генштаба армии от 19 мая 1941 года «О поведении войск». Большевизм был представлен в ней как «смертельный враг немецкой национал-социалистической нации. Именно против его разрушительной идеологии и против ее сторонников Германия начинает войну. Битва потребует от каждого солдата решительных и беспощадных мер против большевистских агитаторов, партизан, саботажников и евреев; потребует тотального подавления всякого активного или пассивного сопротивления».