Меч Кайгена - М. Л. Вонг

Хибики-сэнсей холодно посмотрел на Квана, повернулся к классу и продолжил на диалекте:

— Это ваше прошлое. Ваше наследие. Вы в этой школе, потому что вы — потомки величайших воинов Дюны. Лучшая кровь в мире течет в ваших венах. Будете хорошо учиться и слушать, трудиться, и Меч Кайгена будет жить, яркий и острый, будет передан вашим сыновьям, а от них — их сыновьям.

МИСАКИ

В первый год в академии теонитов Мисаки на всех уроках получила лучшие оценки. На второй год она была быстрее многих на курсе скорости, ее опередил только Робин Тундиил. На третьем году она превзошла некоторых самых страшных бойцов мачете из Кариты в одиночном бою. Как подросток, она носила эти достижения с гордостью… но не знала, что в тридцать четыре будет больше всего гордиться тем, что смогла уложить пять буйных детей спать.

— Успех? — шептала она, вернувшись домой, держа в руках спящего пятилетнего.

— Успех! — подтвердила Хиори, Мисаки без рук сняла обувь. — Все спят, как ты и планировала.

Хироши задремал на плече Мисаки, пока она несла его из начальной школы. После двух часов тренировки на мечах с ребятами вдвое больше него даже он потратил энергию. Его волосы промокли от пота, ручки были в мозолях от большого тренировочного меча, но он не жаловался, просто тихо прильнул к плечу матери и дал ей отнести его домой.

Ее второй сын был странным. Она знала, когда он был лишь маленьким биением сердца в ней, что он был ребёнком своего отца. Холодным. Говорили, все джиджаки рождались с чем-то от моря в себе, но многие моря были с теплыми потоками и холодными вулканическими ручьями в глубинах, свободной водой между ледяными потоками. Даже самые ледяные джиджаки имели в своих душах теплые места — так Мисаки думала, пока не попала в семью Мацуда. Хироши родился с убийственным спокойствием замёрзшего моря. Как его отец, он был холодным, каким бы ни было его настроение или уровень усталости. Даже его пот был холодным, как утренняя роса.

Он шептал что-то о шагах, Мисаки уложила его на футон, где Рёта и Нагаса уже спали.

— Шш, — выдохнула Мисаки в его волосы. — Мы почти пять из пяти.

— Что? — глаза Хироши открылись.

— Ничего, — Мисаки прижала ладонь ко лбу, опустила его рядом с его братом. — Ничего, мой маленький воин. Просто отдыхай.

— Мм, — Хироши кивнул и уснул.

— И мы это сделали! — прошептала Мисаки, задвигая за собой дверь. — Все пять спят.

— Надолго это? — спросила Хиори.

— Наверное, ненадолго, — Мисаки вздохнула, опустилась на подушки рядом с двумя другими женщинами. — Мальчики устали, но малыши проснутся от голода.

Мисаки отчаянно хотела закрыть глаза и уснуть, но знала, что нужно было использовать руки, пока они не были полными извивающихся малышей, так что она поднялась и взяла шкатулку для шитья. Герб семьи стал отрываться с хаори Такеру, его нужно было пришить. Она осторожно взяла правильную нить, сочетающуюся с темно-синими и белыми бриллиантами герба Мацуда, и вдела в иглу.

На пике власти семьи Мацуда, во время войн Кайгена до Келебы, древний дом был полон слуг, которые готовили, убирали и шили вместо хозяйки дома. Отец Такеру жаловался, что слуг больше не присылали, но Мисаки не могла винить дома меньше, которые бросили дом, больше их не поддерживающий.

Дома воинов, как Мацуда, когда-то зарабатывали, обучая владению мечом и джийе сыновей меньших домов. Ученики приходили толпами в беспокойное время, когда часто проходили сражения, а мирное время было другой историей. За десятки лет после Келебы даже обещание тренироваться с величайшими мечниками Кайгена не могло удержать обычных корону в Такаюби.

Герб Мацуда все еще был меткой гордости, и Мисаки пришивала его к каждой накидке, кимоно и хаори.

— Мне тоже стоит заняться работой, — Хаори вытащила из мешка, принесенного из дома, то, что шила она. Мисаки устала вышивать четыре бриллианта на вещах, но она не завидовала Хиори, ведь символ Юкино был снежинкой.

— Так тихо, — отметила Сецуко. — Не помню, когда в последний раз в доме было так мирно. Ты — гений, сестренка.

— Я пытаюсь, — Мисаки улыбнулась.

— Моя бедная матушка растила девятерых в доме размером с эту комнату! — сказала Сецуко. — Конечно, она стала сдвинутой после стольких лет.

— О, как твоя матушка, Сецуко? — спросила Мисаки, повернувшись к ней. — Ты же к ней ходила пару недель назад? — Мисаки была так занята малышом и двумя старшими мальчиками, что не успела спросить, как прошел ее визит.

— Моя мама в порядке, — сказала Сецуко, — все еще удивительно здоровая, но она стареет. Как я сказала, ее разум немного сдвинут. Она убеждена, что ранганийцы нападут на нас из-за океана.

— Почему она так думает? — Хиори рассмеялась, но Мисаки замерла, крепче сжала иглу.

— Говорит, она это чувствует, — сказала Сецуко, — «интуиция старой рыбачки», как-то так. Она говорит, ветер фоньяка отличается по вкусу от обычного морского воздуха.

— Странные слова, — сказала Хиори.

— Мама Сецуко жила у океана девяносто лет, — отметила Мисаки. — Она была тут, когда ранганийцы пришли в прошлый раз. Может, она что-то знает, чего не знаем мы.

— Думаешь, моя чокнутая матушка права? — удивилась Сецуко.

— Если бы ранганийцы хотели напасть, этот район ощутил бы это первым, — сказала Мисаки. — И пострадал бы первым.

Полуостров Кусанаги тянулся далеко в Кайгенское море, закрывая путь к безопасным портам и пляжа архипелага. Те, кто вторгались в море, сначала плыли мимо полуострова и его обитателей.

— Но нам не стоит бояться Рангу, — отмахнулась Хиори. — Наши братья и мужья достаточно сильные, чтобы прогнать врагов. И, если бы серьезная угроза была от Ранги, правительство сказало бы нам.

— Возможно, — с сомнением сказала Мисаки.

— Что значит «возможно»?

— То есть… — Мисаки сделала паузу. — Я о том, что новости не обязательно правдивы.

— Что? — Хиори была потрясена, а Мисаки жалела, что заговорила.

— Мисаки-чан порой говорит нечто странное и зловещее, — Сецуко с упреком посмотрела на нее. — Не забивай этим милую голову.

Но Хиори глядела на Мисаки, не понимая.

— Ты… хочешь сказать, что правительство соврало бы нам?

Ответом было «да», конечно, но Мисаки не могла сказать это прямо. Так не говорили в Кайгене.

— Мисаки? — сказала Хиори, в ее милых глазах были боль и страх, и Мисаки пришлось предложить ответ. Она прикусила губу, тщательно подбирая слова:

— Я ходила в школу со многими джасели Яммы, — сказала она, наконец, — самопровозглашенными хранителями истории Яммы. Забавно, что эти джасели говорили, что, в зависимости от их семьи, региона и коро, которым они служили, они говорили разные истории. Порой они сидели друг рядом