Глубинная Россия: 2000 - 2002 - Вячеслав Глазычев

В одном, пожалуй, наше взаимодействие было существенно облегчено. Десять лет активной экологической пропаганды, послужившей, наряду с движением в защиту памятников истории, главным движителем предперестроечной напряженности сознания, сделали своё дело. Подготовка и широкое общественное обсуждение устава территории — эта тема оказалась своеобразной «рамкой», в которую теперь можно было упаковать почти любое содержание, включая сугубо экономические и управленческие вопросы. От идеи устава территории был уже только шаг до признания целесообразным формирования земельного кадастра по семи категориям ценности территорий. с отстройкой соответствующего ему налога на собственность или с аренды, со специальным вычленением зоны коммунальной собственности поселка.

Конечно же, мы слишком опережали время, ведь и поныне центральные и тем более региональные бюрократии стремятся никоим образом не допустить, чтобы вопросы такого содержания хотя бы обсуждались, если уж не утверждались в системе местного самоуправления (первый закон о его основах был принят лишь годом позже). Однако же именно поэтому представляется важным зафиксировать, что десять лет назад, в посёлке на 4500 жителей нам удалось достичь практического консенсуса поселкового совета и независимой ассоциации развития. Было согласие относительно системы ограничений застройки[25],системы режимных ограничений, связанных с сезонным населением, детального картирования необратимых и обратимых нарушений локальной экосистемы, охватывающей как сам посёлок, так и территории вокруг него.

Здесь стоит отметить, что хотя в Крыму ещё не было того напряжения, которое поступательно нарастало впоследствии в связи с возвращением значительного числа крымских татар, которые могли теперь селиться лишь на незанятых ранее землях, суть проблемы была уже ясна. В предгорьях выше поселка уже возникали татарские селения, основой существования которых были овечьи отары. Было очевидно, что если не создать систему культурных плантаций в низовой пойме речки, давление с предгорья приведет к разрушению остатков природы и лобовому столкновению интересов у самого порога поселка. Это было очевидно нам, но казалось отдаленной перспективой нашим партнерам, и только проектное предложение относительно локализации нового кладбища и строительства часовни на господствующей высоте позволило вновь создать «рамку», в контуре которой было достигнуто согласие по поводу зоны оседлого освоения.

Куда проще было установить согласие в связи с задачей создания и осуществления целостной проектной программы отвода и накопления ливневых вод, равно как и закрепляющих посадок максимальной эффективности. Здесь, однако, все упиралось в необходимость мобилизации финансовых средств и, главное, кооперации прямых трудовых усилий. И в этом вопросе мы проиграли полностью: сложившаяся за десятки лет принудительно-добровольных субботников ненависть к коллективному усилию в то время перечеркнула шансы на весомость рациональных доводов. Здесь был неодолимый барьер. Напротив, казавшаяся нам самим нереалистичной затея мягкого контроля над поведением «диких» туристов через создание системы платных туалетов, мусоросборников, кострищ и через продажу дров, заготовленных для костра, была напрямую подхвачена наиболее расторопным из членов ассоциации и реализована частным порядком.

В рамках очерка программы развития, рассчитанной до 2000 г., были тщательно рассмотрены пять вариантов решения проблемы создания новых рабочих мест без ущерба для экологии места, и, честно говоря, перечитывая сейчас эту программу, трудно самому поверить, что весь этот труд был рожден из взаимодействия с элитой поселка за неполные три месяца. Главным, пожалуй, стало то, что было достигнуто понимание необходимости обособления одной или двух-трех ассоциаций развития на территории от поселковой власти, только в этом случае способной удержать контроль над процессом в целом. Думаю, немаловажным было и то, что нам в целом удавалось сохранить элемент сомнения и критики, выявляя заранее все мыслимые трудности при попытках реализации программ, фиксируя непременность конфликта интересов, вроде конфликта между устремлением старшего поколения развивать посёлок как своего рода рассредоточенный отель и смутными желаниями молодёжи, никак в эту модель не вписывавшимися. Так или иначе, но при всех вариантах фиксировалась одобренная поселковым советом линия на сохранение за ним свободы маневра и тем самым переход от идеологии прямого управления к идеологии договорных отношений как с поселковыми ассоциациями развития, так и с внешними инвесторами.

Отдельную подпрограмму, разработанную при активном подключении коллектива поселковой школы составила цепочка действий, направленных на социопсихологическую «конверсию» сознания жителей поселка для преобразования его из индустриальной слободки в цивилизованный урбанизированный природный организм.

Уже тогда мы фиксировали начало самопроизвольной перестройки образа жизни поселка в связи с отказом от его закрытого режима и началом перехода от призаводского состояния к преимущественно курортному, от пассивной включённости в бюджет военного ведомства к активной самоорганизации индивидуального поиска выхода. При очень скромных размерах поселка он всё же оказался достаточно велик и вместе с тем слабо структурирован, для того чтобы возлагать чрезмерные надежды на эффективность прямой демократии. В то же время силы и авторитет существовавшего поселкового совета были явно недостаточны для активизации населения в конструктивном направлении, и рассмотрение любого вопроса могло быть сорвано за счет неумения людей различать уровень управления и сферу компетентности, отличать вопросы, решение которых может эффективно осуществляться демократическим большинством, от вопросов, решение которых невозможно без глубокого профессионализма. Первичное обсуждение программы развития поселка на сессии совета и ознакомление с ее содержанием всех или почти всех жителей через сеть кабельного телевидения состоялось. Теперь было ясно, что перевести пассивную реакцию в конструктивную работу возможно лишь в том случае, если при доработке программы произойдет формирование осознающих свои интересы групп, потенциально новых юридических лиц. На эту роль могли претендовать владельцы гаражного и садового «самостроя», обитатели послевоенных аварийных домов, жители относительно новых многоэтажных домов, первые предприниматели в сфере услуг, включая постоянных продавцов на рынке, остаточные коллективы заводов…

Решение только этой предварительной задачи в реальных условиях было почти неосуществимо без участия третейской стороны в виде группы независимых консультантов, работа которых могла существенно уменьшить стресс и психологические потери от эмоциональной окраски недостаточно продуманных суждений и предложений. На плечи группы консультантов ложилась бы при этом задача помощи в разработке пакета маркетинговых предложений для потенциальных инвесторов, вовлечение местных экспертов из всех групп интереса в процесс развертывания программы.

Мы слишком вырвались вперед, и бурные крымские события 90-х годов оставили от проделанной работы немного следов, самым значительным из которых стало немалое влияние, оказанное (через наших украинских коллег) на разработку законодательства о местном самоуправлении в Украине, существенно опередившего российское на ряд лет. В любом случае эта работа оставила заметный след в нашем мышлении, намного облегчив дальнейшие взаимодействия уже не только с городами, но и с сельскими территориями.

Обстоятельства сложились так, что сразу после бывшего закрытого поселка мы начали работу в подлинном ЗАТО — закрытом территориальном образовании, которое лишь после 1991 г. получило официальное имя — Новоуральск.

Я уже бывал в подобных местах и в середине 80-х годов имел возможность хорошо изучить город Шевченко (ныне в суверенном Казахстане и в глубоком упадке). Только в такого рода городах, построенных могущественным атомным ведомством, известным как Минсредмаш, были в полноте выполнены советские градостроительные нормативы, вследствие чего качество городской среды было там в несколько раз лучше, чем во всех прочих. И всё же Новоуральск изрядно удивил. Если его новейшие микрорайоны всё же были подобны любым другим (лишь качество застройки и озеленения получше), то ядро «старого», т. е. сороковых-пятидесятых годов, города с отчетливостью позволяло понять: город закладывали петербуржцы[26] и проектировали тоже петербуржцы. Замкнутые кварталы, приоткрытые на улицы через огромные проездные арки, аккуратные площади — среди уральской тайги и впрямь был воссоздан фрагмент петербургской застройки.