А. Смолин, ведьмак - Андрей Александрович Васильев

— Ты кто?

— Родион я, — ответил мне он. — Но старый хозяин меня Родькой звал. Эдак звучит проще, да и мне нравится.

— Это прекрасно, — одобрил я. — Но ответа на вопрос я так и не услышал. Родька, ты кто?

— А-а-а-а-а! — хлопнул себя по лбу лапкой мой собеседник. — Понял. Я теперь твой слуга.

— Разговор глухого с немым, — вздохнул я. — Вавила Силыч, вы не объясните этому недоразумению, чего я хочу от него добиться? Мне кажется, что вы намного разумнее, чем он.

Я был уверен, что домовой где-то тут, рядом. И его можно понять. Мне бы тоже было любопытно, чем дело кончится.

— Знать он хочет, кто ты есть такой, полено деревенское, — раздался голос, который я слышал над собой после обморока. По-моему, он шел из-за вентиляционной решетки, что была под потолком. — Накой ему твое имя?

— Спасибо, — довольный тем, что угадал, сказал я. — Все так.

— Никакое я не полено, — немного обиженно произнес Родька. — Это вы, городские, все спешите, а мы привыкли все делать обстоятельно, начинать издалека, с самого начала.

— Коли ты с самого начала будешь рассказывать, то до рассвета не управишься, — назидательно сказал Вавила Силыч, выйдя из-за плиты. — Хозяину-то твоему еще поспать надо, ему же завтра на работу.

Как он это делает? Если между холодильником и стеной хотя бы зазор был, то между плитой и частью кухонного гарнитура даже щели не имелось.

— Спасибо за заботу, — окончательно теряя связь с реальностью, сказал я.

Но в этот момент я полностью убедился, что все происходящее не является моим бредом. Ну да, очень удобно думать, что ты свихнулся, тогда не надо искать объяснений происходящему. Вот только все это — реальность. Неправдоподобная, выходящая за грань разумного, да просто ломающая привычную картину мира, реальность. И не имеет смысла себе успокаивающе врать.

Хотя, конечно, после рассказа о подобном, любой психиатр меня без раздумий отправит в дом скорби, это с гарантией.

Но как все это забавно. Даже недавний страх в парке полностью позабылся.

— Не за что, — ответил домовой. — Это моя работа.

Надо же. По моим представлениям домовой должен был выглядеть как раз так, как Родька. Ну, мохнатый, забавный… Вавила Силыч выглядел каким угодно, но только не забавным. Был он, как я и говорил раньше, крайне невысок, но при этом чувствовалась в нем некая основательность.

— Не знал, что у меня есть домовой, — почему-то немного стесненно сказал я. — Даже помыслить не мог.

— Ну что «у тебя» — это ты маханул, Александр, — веско произнес тот. — Времена, когда домовой в одном доме жил, давно прошли. Если на каждую квартиру по одному из наших выделять, то где нас столько набраться? Подъездный я. Не только за твоей квартирой смотрю, но и за всеми остальными тоже.

— Глобализация, — пробормотал я, немного удивленный тем, что он еще и имя мое знает.

— Она, проклятая, — подтвердил Вавила Силыч. — Ну, значит, смотри. Вот это недоразумение на табуретке — оно теперь твое. Ты где-то умудрился ведьмачьей силой разжиться, причем немалой, а Родион к ней прилагается. Точнее — он за ней следует, потому что она, сила эта, с ним связана как-то. Он при ней вроде заложника. Я про такое слышал, мне дед рассказывал. Так что пока она с тобой, и он тут поблизости обитать станет. Он теперь твой слуга. Да ты не сомневайся, он хоть и тюха-матюха, судя по всему, но пользу принести тебе сможет.

— А ем я мало, — подал голос Родька. — И места мне много не надо.

— Стоп-стоп-стоп, — потребовал я, встал с пола и сел за стол.

Подумав немного, показал рукой на табурет и Вавиле Силычу. Тот испытующе посмотрел на меня, степенно кивнул и очень ловко, одним прыжком, взобрался на него.

— Так может, чаю? — пискнул Родька, словил подзатыльник от подъездного и замолчал.

— Кстати — да, — решил побыть гостеприимным хозяином я. — Может — чаю?

Раз уж все происходящее со мной реальность, раз существует мир за гранью понимания, то надо хоть что-то о нем узнать. Мне, похоже, в нем жить. А то и выживать.

И самое главное — сила, о которой упоминают почти все представители этого странного мира. Что это за сила?

— Да ты так спрашивай, — с добродушной усмешкой сказал Вавила Силыч, для которого, похоже, мой маневр был как открытая книга. — Что знаю — расскажу. Только знаю я немного. Ведьмаки — не мой профиль. Мое дело тараканов гонять, крыс в дом не пускать, да кошмары пострашнее сантехнику жековскому во снах показывать.

— А это-то зачем? — изумился я.

— Чтобы не пил, — пояснил подъездный. — Он очень белой горячки боится, вот я к нему во сны и лазаю. Как проснется в холодном поту, так неделю на бутылку не смотрит.

— Понятно, — я побарабанил пальцами по столу. — Так что это за сила такая? Все про нее говорят.

— Ведьмачья, я же сказал, — пожал плечами подъездный. — Тебе ее передали, теперь она твоя. Точнее, пока не совсем твоя, там все не так просто.

— Все-таки этот старик в парке, — хрустнул костяшками пальцев я. — Так и знал!

— Это мой бывший хозяин был, — пояснил пригорюнившийся Родька. — Захар Петрович. Я у него столько лет в слугах проходил. Так славно жили! Чего он в этот город поперся, а?

И мой новоявленный слуга заплакал, крупные капли потекли из глаз-бусинок, он их размазывал лапками.

— Ведьмак — он просто так умереть не может, — пояснил мне Вавила Силыч. — Тело-то человеческое у него умрет, это так, а душе сила уйти не даст. Но вот только пока душа к телу приставлена, ведьмак силой правит, а как плоть умрет, то все и поменяется. Сила станет душой вертеть как хочешь. А это, как мне дед говорил, ох как страшно! Потому ведьмаки перед смертью силу свою кому-то передать должны, чтобы уйти из этого мира спокойно и навсегда. Обычно-то они преемников заранее готовят, да тут, видно, что-то пошло не так, потому ты и попал как кур в ощип.

— Все ведьмы клятые! — погрозил кому-то кулаком Родька. — Это они Петровича со свету сжили, я верно говорю!

— Ведьмы, ведьмаки, — я посмотрел на Вавилу Силыча. — А это не одно и то же?

— Нет, — покачал головой подъездный, а Родька возмущенно фыркнул. — Мужчина же от женщины отличается? Вот и ведьмак от ведьмы тоже. Ведьма — она себе служит, а потому между добром и злом границы не ведает. Точнее — ей все едино, что творить, главное — того добиться, что она задумала. Хотя, если честно, у