Окровавленный трон - Николай Энгельгардт

Голова старой фрейлины стала кружиться. Ей было душно, тошно. И вдруг ужасный, с детских дней мучивший ее сон наяву представился ей. Представился ей глубокий, крутящийся черный омут стремительной реки, осененный старыми, мрачными мшистыми деревьями, и над ним безумная, хохочущая и рыдающая девушка, а из омута тянется и простирает к ней руки полурыба-полуженщина и манит к себе. Омут вращается и затягивает, и в пучинах его страшные, уродливые существа движутся и скалят зубы… С ужасом отшатнулась Екатерина Ивановна от омута и, может быть, упала бы, если бы ее незаметно для других не поддержали дружественные руки престарелой принцессы Тарант.

– Дорогая, вам дурно! – шептала она. – Обопритесь на мою руку! Выйдемте из душного многолюдства в сад… Вы освежитесь!

И принцесса, одной рукой поддерживая трясущуюся челюсть, а другой ослабевшую Екатерину Ивановну, проскользнула к выходу и вывела ее в сумрачную колоннаду, а оттуда в цветники.

XI

ВЫСОЧАЙШАЯ ПРОГУЛКА

Никто не заметил удаления из зала Екатерины Ивановны, так все были увлечены зрелищем первого вальса в высочайшем присутствии. Но это не укрылось от острого взгляда императора Павла Петровича.

Он вдруг прекратил свои чудаческие жесты. Тонкая улыбка понимания появилась у него на губах. Взгляд стал прекрасен, задумчив и мягок.

Он выразил желание, чтобы танцы продолжались, и, подойдя к княжне Лопухиной и Рибопьеру, при приближении императора искусно закончивших тур и обменивающихся взаимными глубокими реверансами, милостиво выразил похвалу искусству танцоров:

– Танец сей не весьма приличен, – заметил, однако, Павел Петрович, – и довольно волен. Но ты, Рибопьер, не выходишь из границ благопристойности, а княжна все обращает в прелесть, до чего коснется, – с любезнейшей улыбкой говорил император.

Княжна Лопухина низко присела.

Император отвечал классическим версальским поклоном. На лицах всех присутствующих изобразилось восхищение.

– Да, ты отлично танцевал, – продолжал Павел, кладя руку на плечо Рибопьера, который стал, повернув голову, целовать эту монаршую руку, как руку любовницы. Мальчик отлично знал, чем рисковал, пустившись вальсировать с фавориткой императора, хотя и по его желанию. Внешне сияя радостью, в юношеском, но искушенном с детских лет придворной жизнью еще при покойной монархине сердце он испытывал во время беспечного порхания своего по огромной зале смертный холод крайней опасности. Теперь он отдохнул и от восторга не знал, где находится – на земле или на небе.

– Танцуй, братец, всегда с княжной вальс! – продолжал император. – Доколе очам ее угоден. Только, пожалуйста, не по этой новейшей моде, ухватя за стан обеими руками, причем дама кладет руки на плечи кавалеру и оба смотрят друг другу в глаза. Это, братец, непристойно, скверно! Чтоб этого вообще не допускалось на балах! – сказал он, поворачиваясь к графу Кутайсову, незаметно очутившемуся в сфере зрения государя. – Составь в этом смысле приказ и представь завтра к подписанию нашему!

И дав жестом знак продолжать танцы, император направился к выходу в сад. Там он увидел графа Ростопчина.

– Пойдем, Ростопчин, – сказал он графу, – погуляем по саду инкогнито!

Все знали, что это значит: с этой минуты не должно было узнавать государя и намеренно встречаться с ним. Император, сопровождаемый графом, вышел в цветник. Взор его блуждал, кого-то отыскивая.

Заметив вдали на мраморной скамейке Екатерину Ивановну, которой принцесса Тарант давала нюхать флакон с солями и мочила ей виски «водой венгерского короля», император велел графу дожидаться в цветнике, а сам направился туда privato mente.

Екатерина Ивановна уже совершенно оправилась, и, когда император подошел к ней, с достоинством поднялась ему навстречу.

– Я заметил, – сказал с чарующей ласковостью Павел Петрович, – мгновенный недуг ваш, конечно приключившийся от духоты многолюдства, и удаление ваше. Не угодно ли будет вам освежиться в сей тенистой и прохладной перспективе, – предложил император руку фрейлине. – А вас принцесса – сказал он принцессе Тарант, прошу следовать за нами на приличном расстоянии.

Принцесса отвечала глубочайшим реверансом, опустив скромно глаза, с выражением понимания возлагаемой на нее обязанности. Екатерина Ивановна оперлась на руку государя и он повел ее в длинную, крытую аллею, завитую сплошь диким виноградом и каприфолью, так что в ней было совершенно сумрачно даже в эту белую ночь. У входа в аллею император обернулся и глазами дал знак графу Ростопчину, прогуливавшемуся в отдалении что надо встать у входа аллеи на карауле.

Принцесса Тарант дождалась, когда пара скрылась в глубине аллеи, и потом двинулась сама, переживая вновь сцену былого версальских садов королевской придворной жизни, с благородной осанкой дуэньи августейшего свидания и с трепетом наслаждения от нахлынувших воспоминаний. Придерживая одной рукой высокие воланы старинного наряда, а другой – трясущуюся челюсть, переступая на высоких каблучках старческой, колеблющейся походкой, углубилась она в сквозные тени таинственного хода.

Пустынные сады, окутанные молочным сумраком северной ночи, молчали, курясь ароматом спящих цветов. Призрачно мелькали статуи на лужайах. Из сиявшего здания Смольного лились нежные звуки.

Едва старая принцесса исчезла в аллее, граф Ростопчин, нахмуренный, встревоженный, злой, саркастически кривя губы, встал на часах у ее входа, пробормотав любимую поговорку:

– Без дела и без скуки стою, сложивши руки!..

Принадлежа к партии Кутайсова и Лопухиных, он испытывал весьма понятное беспокойство. Что могла принести эта таинственная прогулка в крытой аллее Павла Петровича с экс-фавориткой? Предугадать было нелегко.

XII

СЧАСТЬЕ ИМПЕРАТОРА ПАВЛА

– Екатерина Ивановна, – сказал Павел Петрович Нелидовой, когда они вступили в сумрачный ход под зыбким сводом листвы, – ваши чувства мне понятны. Они прямо благородны, это мне известно. Но я не вижу причины вашего удаления от двора. Скажите!

– Государь, – отвечала маленькая фаворитка, – пребывание мое при дворе теперь излишне. Высокая честь делить досуги государыни для меня сопряжена с опасностями. Могу ли не заметить перемены в расположении нашего общего друга, всегда бывшего единой нашей мыслью, единой заботой! Ах, та прекрасная цель, к которой мы обе всегда стремились, удалилась от нас на расстояние недосягаемое!

– Значит, была цель? – переспросил император. – Цель была одна.

– Какая?

– Счастье Павла!

– Счастье Павла!.. – с горечью повторил император. – Где оно? Павел родился для несчастья. Оно недостижимо для него. И если оно когда-либо ему улыбалось, то невозвратимо.

– Наши дружеские заговоры направлены были к тому, чтобы возвратить его Павлу.

– Заговор, хотя бы и дружеский, все же – заговор. Испорченная природа человека в самом добре себя проявляет, – сказал грустно Павел Петрович.

– О, государь! В этих подозрениях ваших, в их возможности, не лучшее ли доказательство того, что время удаления моего и навсегда приспело? – с огорчением сказала Нелидова.

– Павел родился для несчастья, – повторил император. – Это показано и в гороскопе, составленном знатнейшими математиками для меня. Несчастный правнук великого прадеда, я взошел на оскверненный и окровавленный трон. И я несчастен, и друзья мои состраждут со мною. Тяжелое влияние недоброй планеты тяготеет на мне. Прадед мой… Кажется, я его вижу! – загадочно сказал император, устремив взор в глубину аллеи, где белый сумрак северной ночи сгущался.

– Все страждущие имеют право на мое сочувствие, – сказала Нелидова. – Но когда страждет Павел, с ним страждет Россия и вся Европа. Как же высок жребий облегчать это страдание! Вот что единственно я имела в виду, приближаясь к трону.

– Благородный друг мой, люди не понимают благородства. По подлости чувств и намерений своих они и о других заключают. С людьми следует обращаться, как с собаками, но они хуже собак. Так и наши отношения в их глазах приняли значение низменной связи.

– Разве я когда-либо смотрела на вас, как на мужчину? – вскричала Нелидова. – Клянусь вам, что я не замечала этого с того времени, как к вам привязана. Мне казалось, что вы – моя сестра!

– Души не имеют пола, – сочувственно отозвался Павел.

– Я не становилась между императором и супругой его! – горячо продолжала фаворитка, волнуясь. – Я искала одного титла – титла друга императора Павла и друга страждущих. Я познала великую, прекрасную душу Павла сквозь туманы злых снов его и тучи мрачных подозрений. Я нашла к душе его дорогу и хотела всем показывать путь к ней! Вспомните всю мою жизнь: не была ли она исключительно посвящена тому, чтобы любить вас и заставлять других вас любить? Вспомните, что по вступлении вашем на трон я искала только одного: остаться покойной и быть забытой в своем мирном уединении. Где найдете вы доказательства или даже проявления моих честолюбивых чувств и расчетов?