Петр I - Берг Василий

На прощанье Петр получил от Вильгельма заверения в дружбе и яхту The Royal Transport[35], за которую отдарился с лихвой крупным необработанным алмазом. О подарке Петра известили письмом еще в ноябре предыдущего года, называя его «защитником христианской веры, доблестно сражающимся против общих врагов – Турции и Крымского хана». Врагом Британии в то время была не столько сама Османская империя, сколько союзная ей Франция. Петр сколачивал антиосманскую коалицию, а Вильгельм – антифранцузскую. В целом визит в Британию можно было считать удачным. В уже цитированном выше «Журнале» записано: «Часто его величество изволил говорить, что оной Английской остров лучший, красивейший и счастливейший есть из всего света».

Многие историки считают, что проект церковной реформы, поставившей православную церковь под юрисдикцию государства, Петр вынес из Британии после знакомства с англиканской церковью, основанной в первой половине XVI века королем Генрихом VIII.

Далее, через Амстердам, Великое посольство направилось в Вену. В Габсбургской монархии, не раз воевавшей с османами за северную часть Балканского полуострова и территории Венгерского королевства, Петр видел одного из главных своих союзников. Но у императора Леопольда I, недавно закончившего воевать с Францией, не было желания «лезть из огня да в полымя», обостряя отношения с Османской империей, так что трехнедельное пребывание в Вене никаких политических выгод не принесло. Встретили хорошо, проводили с честью, показали много интересного, но на том дело и закончилось.

Далее Петр собирался посетить Венецию, где вовсю шли приготовления к торжественной встрече, но известие о стрелецком бунте вынудило царя к безотлагательному возвращению домой. Сначала Петр, сопровождаемый небольшой свитой, мчался как бешеный, не останавливаясь на ночлег, но, когда узнал, что бунт подавлен, продолжил путь в обычном темпе. Вечером 25 августа 1698 года Петр въехал в Москву и первым делом направился в Немецкую слободу к своей милой Анне Монс, а затем бурно отметил возвращение в доме Лефорта.

Дипломатические итоги Великого посольства были скудными – кто из европейских правителей и согласился поддержать Россию в борьбе с Османской империей, то только на словах, подобно Фридриху Бранденбургскому. Но слова – это всего лишь слова. Однако же нельзя считать полуторагодовое странствие по Европе бесполезным, ведь оно заложило основу революционных петровских реформ, изменивших Россию до неузнаваемости.

Но прежде, чем переходить к реформам, нужно уделить внимание стрельцам, ведь больше такой возможности не представится, потому что после бунта 1698 года все стрелецкие полки были расформированы: одних записали в обычные солдаты, а других в посадские люди. Стрелецким женам и детям было велено покинуть Москву, причем это повеление сочеталось с запретом давать им работу или же милостыню, рассчитанным на то «чтобы и самого духу стрелецкого боле не осталось».

Восстала элита – стрельцы четырех московских полков, выдвинутых из-за сложной ситуации с избранием польского короля, в Великие Луки. В марте 1698 года в Москве появилось немногим менее двух сотен стрельцов-дезертиров, начавших сеять смуту: «и жалованье нам уменьшили, и вовремя его не выдают, а хлеб нынче вздорожал» (стандартные, надо сказать, мотивы для солдатского бунта). Процесс начал раскручиваться. Смутьяны укрылись в стрелецких слободах и связались с царевной Софьей, заточенной в Новодевичьем монастыре. По рукам ходили два письма с призывом свергнуть Петра, якобы написанные Софьей (но точное авторство их не известно). Из Москвы смута перекинулась в Великие Луки. Стрельцы отказались подчиняться своим полковникам и двинулись на Москву. 18 июня 1698 года близ Новоиерусалимского монастыря состоялось сражение между взбунтовавшимися стрельцами и восьмитысячным регулярным войском под командованием Алексея Шеина и Патрика Гордона. Стрельцов было меньше, их боевые качества были слабыми, да и по части артиллерии они сильно уступали противнику, так что исход сражения был предрешен. Для победы над смутьянами правительственным войскам хватило одного часа. Сразу же после разгрома стрельцов началось следствие, закончившееся казнью пятидесяти шести зачинщиков и массовыми высылками остальных (повезло тем, кого перед этим не били кнутом).

Вернувшийся в Москву Петр не одобрил поспешности, с которой были казнены зачинщики (многого, дескать, не вызнали), а также малое количество казненных – бунтовало свыше двух тысяч, а головами расплатилось чуть больше полусотни. Царь велел начать новое следствие, и разосланных по стране стрельцов начали свозить в Москву. «Снова потом происходили пытки, мучили, между прочим, разных стрелецких жен, а с одиннадцатого октября до двадцать первого в Москве ежедневно были казни; четверым на Красной площади ломали руки и ноги колесами, другим рубили головы; большинство вешали. Так погибло семьсот семьдесят два человека, из них 17 октября ста девяти человекам отрубили головы в Преображенском селе. Этим занимались, по приказанию царя, бояре и думные люди, а сам царь, сидя на лошади, смотрел на это зрелище. В разные дни под Новодевичьим монастырем повесили сто девяносто пять человек прямо перед кельями царевны Софьи, а троим из них, висевшим под самыми окнами, дали в руки бумагу в виде челобитных[36]. Последние казни над стрельцами совершены были в феврале 1699 года… Софья, по приказанию Петра, была пострижена под именем Сусанны в том же Новодевичьем монастыре, в котором жила прежде… в своем заключении томилась еще пять лет под самым строгим надзором и умерла в 1704 году».[37]

Упрочив свою власть, на которую больше некому стало посягать, Петр приступил к реформам. Точнее – к их продолжению, поскольку уничтожение стрелецкого корпуса можно считать первой из реформ царя-преобразователя.

В анналах прочно закрепился образ торопливого Петра, не любившего откладывать дела в долгий ящик и вечно подстегивавшего своих чиновников и сподвижников: «не мешкав зделай», «тотчас же следует», «с поспешением исполнить» и т. п. Да, действительно, Петр не любил промедлений и проволочек, острый ум позволял ему быстро принимать решения, но излишней поспешностью царь не страдал – он старался делать все в положенное время, попусту не рисковал (ну разве что на поле брани мог проявлять излишнюю горячность), сопоставлял свои планы с наличием ресурсов и общей обстановкой.

В конце октября 1698 года Петр отбыл из Москвы в Воронеж, который представлялся ему будущим центром отечественного кораблестроения (и так бы оно и было, получи Россия тогда доступ в Черное море). В Воронеже царь пробыл до Рождества. «Мы, слава Богу, зело во изрядном состоянии нашли флот и магазины обрели», – писал Петр Виниусу. Личным достижением царя стала закладка под его руководством пятидесятивосьмипушечного корабля. Петр не ограничился ролью разработчика проекта корабля, но и работал на его строительстве в качестве плотника.

Руководил строительством Федосей Моисеевич Скляев, отец которого был конюхом при царе Алексее Михайловиче. Федосей стал одним из первых «потешных» солдат, затем – бомбардиром Преображенского полка, а в 1696 году «переквалифицировался» в корабельного плотника, набирался премудрости вместе с царем в Голландии и Британии, а затем без него в Венеции и стал главным корабелом на воронежских ветвях. Строительство всех четырех линейных кораблей, заложенных по своим чертежам, Петр поручал Скляеву. О положении Федосея Моисеевича и его близости к царю можно судить хотя бы по тому, что петербургский дом Скляева находился справа от Зимнего дворца, а Петр, проведший детство и отрочество во враждебном окружении, дозволял селиться рядом с ним только тем, кому безгранично доверял.[38]

27 апреля 1700 года корабль «Гото предистинация»[39] был торжественно спущен на воду в присутствии царя, царевны Наталии Алексеевны, царевича Алексея Петровича, знатных людей, прибывших сюда с семьями, а также иностранных послов. Радостное событие оказалось долгожданным вдвойне – около месяца ждали достаточного поднятия воды в реке, а зима, как назло, выдалась малоснежной.